О ней и о ней - Дмитрий Старицкий

Сцена 62. Клуб ГубЧК. Интерьер. День. Зима.

Докладчик говорит, но слов не слышно, только музыка, которую играет в фойе Клембовская.

Срубов смотрит сосредоточенно. Докладчик расплывается в желтовато-зеленых тонах.

Сцена 63. Московский бульвар. Видение Срубова. День. Натура. Осень.

В желтовато-зеленых переливах, по золотистой аллее бульвара, сквозь листопад и светлый моросящий дождик, пол большим черным зонтом, загребая ногами палые листья, идет Антон Павлович Чехов, а за ним медленно едет извозчик.

Закадровый голос докладчика ртом Чехова:

- Да здравствует Марксистская наука!

Сцена 64. Клуб ГубЧК. Интерьер. День. Зима.

Докладчик, с экзальтацией, заканчивает доклад, обрывает видение Срубова:

- Да здравствует Революция! Да здравствует Пролетариат, верный идеям Маркса, Энгельса, Ленина и Троцкого, строящий светлое будущее всего человечества!!!

В зале дружно зааплодировали.

- Да здравствует Мировая Революция!!!

Аплодисменты на секунду взорвались с новой силой, потом пошли на спад и чекисты, гремя стульями, под последние аплодисменты, вставали.

Докладчик на трибуне тоже неистово себе аплодировал.

Чекисты потянулись к выходу.

Сцена 65. Фойе клуба ГубЧК. Интерьер. День. Зима.

Уходя с собрания, Срубов подошел к Клембовской и, улыбнувшись, спросил полуутвердительно:

- Если я не ошибаюсь, пани Ванда, это Скрябин?

- Скрябин. - ответила она, светло улыбнувшись в ответ.

Сцена66.Театр. Интерьер. Зима.

Оркестр запаздывал. Занавес еще опущен. И зрители - сотни глаз, десятки биноклей, лорнетов разглядывали Срубова. Куда не обернешься - блестящий кружочки стекол, глаза, глаза, глаза...От люстры, от биноклей, от глаз - лучи. Их фокус - срубов. А по партеру, по ложам, по галерке волнами ветерка еле уловимым шелестом (закадровые голоса):

- ПредГубЧК...

- Хозяин Губподвала...

- Красный жандарм...

- Первый грабитель...

- Советский охранник...

Нервничает Срубов, вертится на стуле, толкает в рот бороду, усы жует. И глаза его простые человеческие глаза, которым нужны краски, свет, темнеют, наливаются злобой. Усталое его лицо сжимается.

Занавес открывается. Зазвучала музыка Сен-Санса. Балерина танцует “Лебедя”. Закадровый голос Срубова:

- Бесплатные зрители советского театра. Совслужащие. Знаю я вас. Наполовину потертые английские френчи с вырванными погонами. Наполовину бывшие барышни в заштопанных платьях. Шушукаетесь. Глазки таращите. Шарахаетесь как от чумы. А доносы друг на друга пишете? С выражением своей лояльнейшей лояльности распинаетесь на целых писчих листах. Гады. Многие из вас с восторженным подвыванием поют - месть беспощадная всем супостатам... Мщенье и смерть... “Кровью наших врагов обагрим”. И, сволочи, сторонитесь чекистов. Чекисты для вас - второй сорт. Подлецы. Лицемеры. Белоручки подлые. В газетах, теоретически, вы за террор. Признаете его необходимость. А чекиста, осуществляющего признанную вами теорию, презираете. Вы окружаете ореолом героизма террористов, эсеров. Разве Каляев, Сазонов, Балмашев не такие же палачи? Конечно, они делали это на фоне красивой декорации, с пафосом, в порыве. А у нас это будничная работа. А работы-то вы больше всего и боитесь. Не любите вы чернорабочих. Вы любите чистоту везде и во всем, вплоть до клозета. А от ассенизатора, чистящего его, отворачиваетесь с презрением. Все вы от черносотенца до социалиста оправдываете существование смертной казни. А палача сторонитесь, изображаете звероподобным Малютой. О палаче вы всегда говорите с отвращением. Но я говорю вам, сволочи, что мы, палачи, имеем право на уважение...”

Поднял бинокль, стал рассматривать балерину.

Вдруг, при очередном повороте лицо балерины изменилось. Волосы посветлели. Глаза полоснули синевой. Вместо чернявой худосочной балерины танцевала умирающего лебедя расстрелянная Синеглазка.

Срубов вскочил, пошел к выходу.

Глаза, бинокли, лорнеты - в спину, с боков, в лицо.

Не заметил, что громко сказал, как камень бросил:

- Суки!

И плюнул.

Сцена 67. Квартира Срубова. Павильон. Ночь. Зима.

Домой пришел бледный, с дергающимся лицом.

Старуха-мать в черном платке, открывшая дверь, пытливо-ласково посмотрела в глаза:

- Ты болен, Андрюша?

У Срубова бессильно опущены плечи. Взглянул на мать тяжелым, измученным взглядом, глазами, которым не дали красок и света, которые потускнели и затосковали:

- Я устал, мама.

Пошел в спальню и на кровать лег сразу же. Мать гремела в столовой посудой. Глаза Срубова закрывались с трудом. В ореоле красно-синего сияния.

Сцена 68. Сон Срубова. Глюк-машина. Мультипликация.

Видит Срубов во сне огромную машину. Много людей на ней. Главные машинисты на командных местах, наверху, переводят рычаги, крутят колеса, не отрываясь смотрят вдаль.

Один перегнулся через перила мостков, машет руками, кричит что-то работающим ниже и все показывают вперед.

Нижние грузят топливо, качают воду, бегают с масленками. Все черные от копоти.

И в самом низу, у колес, вертятся блестящие диски-ножи. Около них сослуживцы Срубова - чекисты.