Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1 - Альманах

Саддам быстрее других отреагировал на происки Тегерана. Лозунгу арабского единства Багдад стал придавать вместе с антиизраильской и антииранскую направленность. Начал Багдад с призывов к арабам иранской провинции Хузестан к восстанию против иранских мулл и возвращению в лоно «матери Арабской родины». У Москвы в 1980-е годы была своя головная боль – Афганистан. Только гораздо позже до советских руководителей стала доходить взаимосвязь событий в Афганистане с «исламской революцией» в Иране, с «джихадами» и другими потрясениями в Заливе.

Революция в Иране нанесла ощутимый удар по нефтяным, финансовым и другим интересам Запада на Ближнем и Среднем Востоке. В самый разгар иранского кризиса при обсуждении причин катастрофы в Иране госсекретарь США Киссинджер признал, что дело тут не в каких-то «кознях» Советского Союза, не в «скованности» ЦРУ и не в нерешительности шаха, а в неправильных представлениях Вашингтона о «возможных политических последствиях быстрого экономического роста» Ирана при сохранении там архаичной государственной структуры.

В Вашингтоне это остро почувствовали только после захвата 4 ноября 1979 года посольства США в Тегеране. Он был организован революционными студентами в ответ на решение Вашингтона дать убежище беглому шаху. В их числе был и нынешний президент Ирана Ахмадинеджад. Тогда в обмен на освобождение полусотни сотрудников американского посольства Иран потребовал вернуть монарха и не вмешиваться в дела Исламской республики. Президент США Картер разорвал с ней после этого дипломатические отношения. Дело не ограничилось только этим. В апреле 1980-го, уже после ввода советских войск в Афганистан, Картер благословил проведение силовой операции в Иране под кодовым названием «Орлиный коготь». Позднее нашей военной разведке стало известно, что она преследовала двойную цель: освободить американских заложников в Тегеране и заранее подготовиться к возможному столкновению с советскими войсками, вышедшими уже тогда к афгано-иранской границе.

С победой исламской революции в Иране образ ее вождя имама Хомейни в глазах многих мусульман, особенно шиитов Ирака, стал связываться с осуществлением затаенной мечты о долгожданном приходе «скрытого двенадцатого имама».

Тогда же по другую сторону Персидского залива объявился претендент на роль «прямого потомка Пророка» – Саддам Хусейн. До вторжения в Иран он совершил паломничество (хадж) в Мекку. Там он выполнил все необходимые ритуалы в сопровождении наследного принца Саудовской Аравии Фахда. Вслед за этим он посетил также в Ираке местные шиитские святыни – мечети Али и Хусейна в Наджафе и Кербеле.

После окончания войны с Ираном мне удалось побывать в этих священных для шиитов городах. Не без удивления я увидел выгравированное на стене одной из этих мечетей генеалогическое древо рода Саддама Хусейна. Оно указывало на его «пророческое» происхождение. Лидер партии Баас, суннит по вероисповеданию, Саддам, судя по изображенным на этом древе всем ветвям и корням, должен предстать в глазах своих соотечественников – суннитов и шиитов как прямой потомок первого шиитского имама Али и самого пророка Мухаммеда (!). Развязывание войны, казалось, было выгодно обоим режимам по обе стороны Залива. Саддаму Хусейну и имаму Хомейни нужно было отвлечь своих подданных от внутренних проблем и сплотить народ перед угрозой внешнего противника, укрепив тем самым свою власть внутри страны. Похоже, каждый из них надеялся на победу, преследуя свои политические и экономические цели.

Ирак готовился к войне и ждал только подходящего случая, чтобы ее начать. Вскоре такой случай представился. В сентябре 1980 года Иран подверг артиллерийскому обстрелу приграничные иракские города Ханакин и Мендели, объявив реку Шатт-эль-Араб закрытой для иракского судоходства.

Саддам Хусейн публично обвинил Иран в нарушении Договора 1975 года и объявил об его денонсации. Пять дней спустя после этого, 22 сентября 1980 года, иракские войска и танки двинулись по старым и наведенным новым мостам через Шатт-эль-Араб освобождать населенный арабами иранский Хузестан (называемый в Ираке Арабистан), а заодно устанавливать «справедливые границы» по водной акватории Залива и в горах Курдистана. В тот день иракский президент громогласно заявил о своем праве возвести войну в ранг «священного джихада» и обратился к иракцам и «арабскому населению Ирана» в Хузестане с призывом вновь, как в 637 году, подняться на новую «битву Кадиссии». Получалось так, что Багдад объявлял один «джихад» против другого «джихада» Тегерана.

Война затянулась на восемь с лишним лет. Она оказалась самой кровопролитной из всех на Ближнем Востоке военных кампаний после Второй мировой войны.

Нельзя сказать, что известие о начале ирано-иракской войны стало для военной разведки каким-то сюрпризом. О ее приближении докладывала также внешняя разведка КГБ и поступали сведения по линии МИДа.

Как рассказывал мне позже посол СССР в Багдаде Анатолий Барковский, его шифровки о подготовке Ирака к войне почти ежедневно направлялись в Москву и должны были докладываться в Политбюро ЦК КПСС.

– Создавалось такое впечатление, – рассказывал Анатолий Александрович, – что нашим лидерам было тогда не до Ирана с Ираком. Все были больше озабочены Афганистаном. Помню, как меня вызвали в канцелярию президента Саддама Хусейна для согласования программы встречи Тарика Азиза, заместителя Саддама Хусейна, с советским руководством. Он должен был разъяснить иракскую позицию в конфликте с Ираном. Принимал его в Москве кандидат в члены Политбюро Пономарев. Это происходило в тот самый день 22 сентября, когда иракские войска уже начали войну с Ираном. Наше руководство, принимая Тарика Азиза, заранее об этом официально не было даже проинформировано. В полной растерянности оказалось наше высшее руководство в час, когда «Буря в пустыне» разразилась. Об этом делился со мной своими воспоминаниями бывший в то время замминистра иностранных дел Александр Михайлович Белоногов. «Был ли готов последний президент СССР Горбачев принять решения, которые позволили бы избежать той войны в Персидском заливе?» С такими вопросами не раз обращались к бывшему заместителю министра иностранных дел А.М. Белоногову многие корреспонденты после публикации его воспоминаний о событиях конца 1990-1991 годов.

– События, особенно в рождественскую ночь с 6 на 7 января 1991 года, развивались очень стремительно, – рассказывал мне Александр Михайлович. – После того как в МИДе в ту ночь было получено по телефону сообщение госсекретаря США Бейкера о том, что в течение часа начнутся боевые действия. В той ситуации Горбачев едва не допустил, на мой взгляд, очень серьезную ошибку. Но, слава богу, в ту ночь телефонная связь с Багдадом почему-то не работала. Так что его приказ нашему послу в Ираке Виктору Посувалюку срочно связаться с Саддамом не был выполнен.

– В противном случае, если бы Посувалюк встретился по его приказу с Саддамом, – высказал потом свое предположение Белоногов, – мы оказались бы в очень некрасивом положении.

Ведь задолго до этого в глазах всего мира ситуация выглядела так, будто чуть ли не по команде из Кремля и была начата ирано-иракская война. Потом Москва долго еще не могла определиться – кого в этой войне поддерживать. Ирак – наш традиционный союзник и главный клиент по закупке вооружений. Исламский Иран тоже вроде боролся с империализмом. Международный отдел ЦК, насколько я знаю, больше занимал тогда «проиранскую» позицию. Министерство обороны отдавало предпочтение Ираку, мотивируя свою позицию тем, что отказ в помощи Ираку может бросить его в объятия Запада. А такие тенденции в экономическом и военном сотрудничестве уже тогда просматривались. МИД и КГБ предпочитали занимать «нейтральную» позицию в смысле – помогать и тем и другим. Мотивировалось это тем, что проигрыш любой из сторон в войне будет выгоден только американцам. Решив активно проводить линию на скорейшее прекращение войны между Ираном и Ираком, Москва сначала воздерживалась от поставок вооружений воюющим сторонам. Страны Запада, в том числе и США, открыто демонстрировали свою поддержку Багдаду и всячески подталкивали его к продолжению войны. По убеждению Барковского, расчет Запада был прост – в любом случае война ослабит одно из государств-против-ников Запада. В идеале же – сразу два.

Кризисные омуты в Заливе втягивали в себя не только соседние страны, но и наблюдавших за войной со стороны. От «минной» и «танкерной» войны в Заливе пострадало тогда более 330 иностранных судов. Для защиты «свободы судоходства» в зону Залива стянуто было более 60 иностранных военных кораблей, в том числе около 40 кораблей ВМС США с 25 тысячами морских пехотинцев на борту. Самая продолжительная с 1945 г. (помимо вьетнамской) региональная война побила тогда многие рекорды. В ней было убито и ранено, с учетом гражданского населения, около двух миллионов человек. Война вывела из строя треть предприятий обеих сторон. Наряду с афганской кампанией, эта была самая дорогостоящая из всех войн, которые происходили до этого на Ближнем и Среднем Востоке. Цена ирано-иракской войны определялась суммой не менее, чем в 500 млрд долл. Но это была лишь прелюдия «ново-вавилонского» столпотворения. Все рекорды побили потом последующие войны – иракская агрессия против Кувейта с последовавшими за ней «Бурями» и «Шоками».