Пёсья матерь - Павлос Матесис

– И ты блеснула задницей перед целой толпой! – крикнул ей стоящий рядом муж притворно обиженным тоном. Он все видел из небольшого окна в кабинете. Тетушка Канелло ничего ему не ответила, она всегда его очень уважала.

Мы забрали ребенка домой.

Со временем рука зажила, но дефект остался: пальцы не смыкались. После гражданской войны, или незадолго до нее, господин Маноларос, врач, теперь уже член парламента, взял его себе в ученики. Он взял его в дом на острове, где наш Фанис и по сей день работает смотрителем в огромном доме; ты всю жизнь будешь рядом со мной, сказал Маноларос и сдержал обещание. У нашего Фаниса все хорошо, хотя я его совсем не вижу. Я посылаю ему открытки на именины, оставляю их в политбюро господина Манолароса, чтобы не платить за марки. Фанис не может ответить мне, потому что сломана у него именно правая рука, так что новости от него я получаю через господина Манолароса, который с тех пор стал нашим семейным советником, и будет занимать эту должность до конца своих дней. Ах если бы, все говорила я себе, поехать в турне к нему на остров и он бы увидел меня на сцене, пока еще жив наш мальчик! Пф, тоже мне мальчик, ему уже за шестьдесят. На днях он передал мне сообщение, пройдоха, говорит, помню ли я те картошины? И как он увидел голый зад тетушки Канелло, когда упал в обморок? Неисправимый грек.

Когда я вспоминаю тот эпизод с картошинами и подвязками и смотрю на свой пояс для чулок, висящий на веревке в ванной (у меня есть и второй на смену), все думаю: Боже ты мой, какими удобствами наделены мы, современные кокетки, чтобы завоевать сердце мужчины. Да взять только одну туалетную бумагу. В мое время подтирались только газетами. Да и газета-то была редкостью. Ее использовали только те женщины, которые с уважением относились к себе любимым и к своей красоте. В Бастионе даже в туалетах зажиточных семей не было туалетной бумаги. И у тех одна газета, я это знаю наверняка, потому что работала в некоторых таких домах, после так называемого освобождения. Газеты, нарезаны на квадратики ножницами, причем нарезанные очень аккуратно (я ведь нарезала!), но все-таки – газеты! И вот уж тайна века, как нам удавалось иметь успех у мужчины. Если подумать, мы ему отдавались сзади, а спереди оставались девственницами. Ах, какие серенады были тогда, до изобретения туалетной бумаги. Про дезодорант для подмышек я вообще молчу. Как мы ухитрялись очаровывать мужской пол с таким скудным арсеналом для обольщения? А у сегодняшних девушек только и разговоры, что об одиночестве да тревоге. И это когда у них есть дезодоранты и крема! А про другую косметику тоже молчу, я имею в виду принадлежности более сокровенного использования. У нас же были тряпки из перкаля, вырезанные в форме буквы «Т». И использовали мы их до тех пор, пока они совсем не рвались в клочья. А выстиранную ткань вообще вешали на балконе или во дворе, так что вся округа знала о наших критических днях. И представь, какие сплетни ходили, потому что некоторые соседки вели подсчет. И можно было услышать, к примеру, вот такой разговор: а у Ницы уже давно не шли, тряпка-то не висит. Что там у нее такое: задержка аль замуж выскочила? А сегодня всем ты до лампочки. Ты скажешь, отцвели уже мои цветочки. Но я все равно покупаю прокладки, нарочно, чтобы позлить некоторых личностей. К тому же они приятно утяжеляют сумку, и плевать, что они мне больше не нужны.

Мы, современные кокетки, забыли, что такое благодарность, совсем не ценим, что имеем. В нашем распоряжении столько кремов: я хожу в местную галантерею и выбираю аж между десятью марками. А еще теперь можно купить европейскую туалетную бумагу, и каждый рулон стоит как билет на премьеру в кино. Я видела их в одном элитном супермаркете в Кифисье[23]. Нет, я там не закупаюсь, просто каждый раз, когда у меня случается приступ, я хватаю одну из своих соседок, и мы идем за покупками. Меня это очень отвлекает – столько там всякой всячины! Мы делаем вид, что закупаемся, наполняем тележку, а потом бросаем ее и уходим.

Ну и что, что в этот супермаркет ходят только люди определенного достатка. Даже актрисы. С телевидения, не из театра, но ведь и те тоже актрисы. К тому же там можно поглазеть на экзотическую еду, там есть даже японские консервы − отменная дрянь. По виду смахивают на те, что нам в школу привозили англичане. Да, я снова пошла в школу, проучилась еще год или два. Англичане подвозили пайки на грузовике и сами же их раздавали, потому что первую партию подчистую спер начальник округа – тогда, когда нас якобы освободили.

Эти пайки были двух видов: одни от администрации помощи восстановления Объединенных Наций, а другие для солдат. Счастливчикам доставались пайки от ЮНРРА[24], в которых была только еда. В солдатских же − шоколадка, бисквит, лезвие для бритвы и презерватив. Итак, приезжал грузовик и во время перемены британчики (все блондины с улыбкой до ушей, но с низко посаженным, прямо как у греков, тазом) раздавали коробки. Мы надували презервативы, и вся школа наполнялась смешными шарами. Один презерватив у меня успела отобрать учительница пения, прежде чем я его надула. Иногда мы надували их прямо в классе, в основном на уроках математики, физики или химии. Однажды я пошла домой, размахивая надутым презервативом, и вся была такая гордая. Я несла его очень осторожно, чтобы по дороге мне его никто не лопнул, но стоило это увидеть матери, как я получила отменную взбучку.

В общем, от прогулки по супермаркету куда больше пользы, чем от прогулки по парку, где, куда ни плюнь, одни эти чертовы дети, которые через слово матерятся и, что самое ужасное, называют тетей! А в супермаркете тебя социально просвещают: когда я там брожу, мне кажется, что короли до сих пор правят нами. Я вспоминаю и немецкие оперетты, которые мы смотрели в кино во время оккупации, с этими их вечными сценами с горами еды. И эти прогулки по супермаркету в миллион раз эффективнее успокоительных, которые стоят баснословных денег, но, хвала небесам, платит за них Институт социального страхования.

Однажды в супермаркете я встретилась с женой нашего депутата,