Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая - Ева Наду

Он отдал необходимые распоряжения слугам и поднялся следом в надежде продлить вечер, сделать его таким, каким он хотел бы его видеть.

– Вы ведь не откажетесь выпить со мной ещё вина, но без этого удушающего чувства неловкости, в которое погрузила нас сегодня эта глупая кукла?

– Не откажусь.

Мориньер кивнул Антуану, снова появившемуся в комнате. На этот раз тот внёс и положил на постель небольшой свёрток. Поклонился. Молча вышел.

– Что там такое? – вытянул шею Филипп.

– Я просил Бертена передать мне вещи, которые понадобятся завтра.

Мориньер подошёл к постели. Развернул свёрток. Встряхнув хорошенько, разложил принесённую Бертеном одежду на покрывале.

– Нет, Жосслен! – воскликнул Филипп недовольно.

Поднялся даже, подошёл ближе.

– Неужели вы завтра опять собираетесь надевать этот балахон?

Мориньер обернулся.

– Я говорил вам: мне предстоит встреча с индейцами. А сутана в этих случаях значительно облегчает общение.

Улыбнувшись, добавил:

– Скажем, она придаёт образу определённости.

– Да, но как вы собираетесь в ней путешествовать по лесам? Эта юбка до пят – она, должно быть, цепляется за каждый куст. И потом… насколько я теперь знаю, в прошлый раз эта одежда едва не погубила вас?

Филипп произнёс это с едва заметной горечью – вспомнил, что и об этом испытании, так дорого обошедшемся его другу, он узнал случайно.

Мориньер, заметив тень, скользнувшую по лицу Филиппа, покачал головой, положил руку ему на плечо:

– Уверяю вас, друг мой, вы ошибаетесь. Она спасла мне жизнь. Только величайшая ненависть к Чёрным Платьям заставила могавков тащить нас через лес в деревню, чтобы проверить глубину нашей с отцом Менардом веры. Будь я в иной одежде, я представлял бы для них тот же интерес, что и любой другой живой француз. То есть ровным счётом никакого.

*

Пока Сирен вынуждена была сидеть за столом, Филипп наблюдал за ней с недоумением. И с каждым бокалом вина всё больше раздражался. Неспособность его женщины вести беседу выводила Филиппа из себя. Очевидная снисходительность Мориньера приводила ещё в большее неистовство. Он, впрочем, понимал, что злиться ему следует более всего на себя, потому что именно он – а кто же ещё? – создал эту ситуацию. Он выбрал эту женщину. Он поставил её перед необходимостью играть не подходящую ей роль. Он, в сущности, был ответственен за то, что вечер оказался не таким, как ему хотелось.

«Если бы только этот вечер…» – подумал грустно.

*

Филипп разлил по бокалам вино, подал один Мориньеру. Улыбнулся беззаботно:

– Откровенно говоря, я всё жду, когда вы спросите меня, какого чёрта я все ещё держу у себя в доме эту женщину.

– Это не моё дело, – пожал Мориньер плечами.

Принял бокал, пригубил его. Посмотрел на Филиппа де Грасьен.

Настроение Филиппа ему не нравилось. Весь вечер тот просидел мрачнее тучи. Теперь же всё в нём: улыбка, жесты, слова – были преувеличенно легкомысленны.

А Филипп между тем говорил без умолку – о Квебеке и о Париже, о любви и политике. И о женщинах.

Он вспоминал и мечтал, восторгался и обличал. Скоро Мориньер знал имена всех самых хорошеньких женщин в Квебеке, знал все подробности их жизни, все известные Филиппу достоинства их и недостатки, оказался осведомлён обо всех проблемах, которые могли поджидать его, соберись он поухаживать за любой из этих женщин.

Уже опустел кувшин, в котором Антуан принёс вино, когда Филипп, наконец, заметил, что Мориньер давно только слушает его и ничего не говорит.

– Я утомил вас своими разговорами?

Мориньер ответил спокойно:

– Я с удовольствием слушаю вас.

– Но теперь я хотел бы услышать от вас какую-нибудь историю. Что-нибудь пикантное, – он даже наклонился вперёд, проявляя необычайный интерес. – Неужели вам нечего вспомнить?

– Боюсь, что нет, – развёл руками Мориньер.

Глаза Филиппа горели:

– Этого не может быть! Я-то знаю, что вы, при всей вашей внешней сдержанности, всё-таки не монах. И слава Богу! Иначе вы были бы скучны. Кстати, вы ведь заметили, какое впечатление произвели сегодня на Сирен? Она… проглотила… язык!

Он для убедительности сделал в последней фразе между словами огромные паузы. Продолжил сразу после, махнув рукой:

– А между тем, знали бы вы, что это за сорока! В иные дни её невозможно заставить замолчать. Особенно раздражающе действует её болтовня во время обеда.

– Если верить вам, – усмехнулся Мориньер, – вы довольно часто остаётесь голодным. В обычное время вам мешают разговоры, сегодня вас лишило аппетита молчание. Вам трудно угодить, мой дорогой.

Он говорил негромко, с лёгкой улыбкой, за которой, между тем, таилась настороженность. Если бы Филипп был внимателен, он заметил бы её. Но винные пары кружили ему голову. Он наконец чувствовал себя свободно – именно так, как ему хотелось. Ему не досаждала Сирен. Рядом с ним был его друг. Он никому и ничего сейчас не был должен. И он мог говорить всё, что придёт ему на ум. Это необычное, так редко в последнее время посещавшее его чувство абсолютной непринуждённости сыграло-таки с ним дурную шутку.

Он взглянул на Мориньера, испытал вдруг к нему прилив непереносимой братской любви – такой, что требовала немедленного, сиюминутного признания. Залюбовался им. Заговорил горячо:

– Знаете, Жосс, меня очень удивляет… и огорчает, что вы после смерти вашей Камиллы так снова и не женились! Сколько женщин желало бы этого! Сколькие из них готовы были бы отдать вам всё, что у них есть, ради того только, чтобы быть рядом с вами!

Мориньер замер на мгновение. Потом взглянул на Филиппа, скрывая усмешку.

– Благодарю вас, друг мой, – ответил. – Я очень тронут вашей заботой.

Заметив, что слишком сильно сжимает бокал с вином, Мориньер наклонился, поставил его аккуратно на пол, у самых ног. Посмотрел на Филиппа, чьё неочевидное опьянение выдавала эта вот пылкая, неосторожная речь и ребячливая улыбка, блуждающая на губах.

Филипп между тем продолжал говорить:

– Мне так хочется видеть вас счастливым! А они… она… одна из них – реши вы жениться… могла бы если не сделать вас окончательно счастливым, то хотя бы просто согреть вас своей любовью! Так почему вы не женитесь, Жосс? Вы ведь не так уж любили вашу жену! Да и сколько уж лет минуло… семь? восемь?

– Девять, – спокойно ответил Мориньер. – Но я счастлив, дорогой мой. Абсолютно счастлив. Так что, прошу вас, будьте на этот счёт совершенно спокойны.

Глава 12. Беда

Она больше ничем не могла ему помочь!

Клементина говорила себе это изо дня в день, по многу раз на дню. С той самой минуты, как Леру умер, она не находила себе места. Пыталась убедить себя, что сделала всё, что было в её силах, чтобы спасти его.

Бог знает сколько времени она не отходила от его ложа. Поила отварами, чтобы облегчить кашель. Накладывала компрессы на его обмороженные ноги. Всё было напрасно. Она видела, что ему становится хуже. Но продолжала и продолжала возиться с примочками и всякими снадобьями – просто потому, что не могла признать свою беспомощность.

Клементина теперь вспоминала тот день, – первый из последующей череды чудовищных дней – как начало их всеобщего конца.

Она надеялась ещё, что всё образуется. Дотащив Леру до ложа, взялась раздевать его. Пыталась стянуть с него сапоги. Он, придя в себя, рычал, отталкивал её, ругался. Тогда – Клементина потом не могла этого забыть – она тоже повысила на него голос. Да что там – повысила. Она орала так, что Леру смолк поражённый. Потом засмеялся, захохотал, зашёлся в кашле.

– Ты все зверьё в лесу перепугала! – проговорил, успокоившись.

А ей совсем не было смешно. Она была в ужасе. И когда он позволил ей, наконец, заняться его ногами, она едва не разрыдалась – те были совершенно белые, с едва заметными мраморными разводами. Клементина пыталась согреть их – обнимала ладонями, отогревала смоченной в тёплой воде тканью.

Леру гнал её от себя.

Пока ноги отходили, с трудом сдерживал крик. Рычал, стонал. Требовал вина, водки.

– Дай что-нибудь выпить!

Клементина подала ему отвар из коры вяза, он отшвырнул котелок от себя – ну не эту же дрянь!

– Уйди! Бога ради, уйди! – кричал. – И забери ребёнка!

Она прижимала к себе Вик. Смотрела на него – ни помочь не могла, ни утешить.

Потом он успокоился как будто, ей показалось – заснул.

Через какое-то время подскочил на ложе:

– Займись мясом. Надо коптить. Вялить. Надо есть. Тебе и девочке надо есть.

Она не сразу поняла, что он бредит.

*

Следующие дни Клементина теперь помнила плохо. Почти совсем не помнила. Они протекали незаметно – она не спала толком. Путала день с ночью. Случалось, засыпала рядом с Вик – ненадолго. Спала неглубоко. Стоило застонать Леру, поднималась. Садилась возле, обтирала влажным лицо, поила.