Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая - Ева Наду

Мориньер снова улыбнулся.

– Если судить по вопросам, что ты задал мне минуту назад – я знаю тебя плохо.

– В них нет ничего дурного, – вскинулся Обрэ с укором.

– Разумеется, – Мориньер кивнул. – Так ты расскажешь мне? Например, ту печальную историю твоего ареста.

Обрэ, кажется, был удивлён. Но после минутного замешательства, всё-таки заговорил. Потускнел немного, ушёл в себя. Говорил, впрочем, ровно. Не раздумывал, рассказывал всё – как просил Мориньер. Наконец, остановился в растерянности:

– Что было потом – вы знаете. Вы ведь вытащили меня оттуда!

Мориньер смотрел на него – без улыбки. Обрэ показалось, что тот сделался неприступен и холоден.

– Вы молчите, монсеньор? Я рассказал недостаточно?

– Достаточно, – ответил Мориньер спокойно. – Вполне достаточно. Скажи, Жак, доверяешь ли ты мне?

– Как вы можете спрашивать, сударь?! – воскликнул Обрэ.

– Тогда объясни, – Мориньер смотрел на него, не отрываясь, – почему, рассказывая мне свою историю, ты умолчал о том, как рвало тебя после очередного приёма пищи в камере на заплесневелую солому, которая была одновременно твоей постелью? Почему не рассказал о том, как били тебя твои тюремщики, требуя назвать имена сообщников? Почему не стал говорить о том, как мочились вы в угол камеры, потому что не могли больше терпеть, а ведра вам не принесли? Почему не рассказал о крысах, что бегали каждую ночь по вашим телам? О звёздах, которые вы выискивали в маленьком окне во всякую ночь, проведённую без сна? О страхе, который терзал тебя те два месяца, что ты пробыл в Нантской тюрьме? Почему?

Обрэ смотрел на него. Молчал.

– Ты не понял вопроса?

– Я понял ответ.

Мориньер кивнул. Поднялся. Задержавшись на мгновение за спиной Обрэ, положил руки ему на плечи.

– Доверие, Жак, – штука взаимная. Пока ты требуешь доказательств доверия, ты его не заслуживаешь.

Обрэ повернул голову, взглянул снизу на стоявшего Мориньера. Тот обошёл стол, присел на табурет сбоку, чтобы Обрэ не приходилось задирать голову.

– И ещё одно… Коль скоро мы сегодня заговорили о Мари. Ты собираешься в Бретань. И рассчитываешь, надо полагать, застать Мари в том домике, в котором оставил её. Возможно, она тебя там в самом деле дожидается. Но если её в доме не окажется, поезжай в Париж. Там ты её найдёшь.

– Вы знаете что-нибудь о ней? Она собиралась уехать? – Обрэ выглядел подавленным.

Мориньер покачал головой.

– Не знаю. Но могу предполагать. Мари – актриса. И она не привыкла к одиночеству. Ты оставил её одну. Она, безусловно, будет стараться выдержать. – Мориньер улыбнулся. – Но если ожидание покажется ей нестерпимым, она наверняка захочет вернуться в театр.

Глава 9. В новом доме

Уже который час они брели по ночному лесу. Шли напролом – после многодневных снегопадов бессмысленно было искать тропы.

Не разговаривали – говорить было не о чем.

Клементина несла на себе Вик. Леру шёл впереди, тянул за собой наспех сооружённые волокуши – две большие ветви, соединённые между собой обрывком кожаного ремня.

Клементина оцепенела от ужаса. Шла, механически переставляла ноги. Вглядывалась в оставляемый волокушами след. Двигалась вперёд. Не вспоминала случившееся, не думала о будущем.

Первую пару часов пути она ещё надеялась, что Леру знает, куда ведёт их. Во время одного из привалов он лишил её этой надежды. Рассмеялся хрипло, когда она спросила, долго ли им ещё идти. Сказал: зависит от того, что случится раньше – иссякнут силы или обнаружится хоть какое-то убежище. Если бы не Вик, у неё, Клементины, случилась бы истерика. Она готова была разрыдаться. Но девочка спала у неё за спиной. И она удержалась. Не произнесла ни слова. Только схватилась за горло, опустилась на колени.

Он подошёл, поднял её.

– Не садись, – сказал сурово. – Отдышись, и пойдём дальше. Сядешь – силы оставят тебя.

*

Они должны были благодарить судьбу за то, что остались живы. За то, что огонь – тот, что лишил их крова, – прежде чем охватить пожаром весь дом, ласково, словно преданный пёс, лизнул языком её руку. Она проснулась в тот момент, когда уже схватились огнём шкуры, расстеленные на полу, но – слава Богу! – до того, как пламя отрезало им путь к отступлению.

В этот же самый момент подскочил на своём лежаке Леру. Ему не надо было ничего объяснять. Он схватил Вик, обернул в одеяло, сунул девочку ей, Клементине, в руки. Вытолкал их за дверь. Вынес бочонок пороха, отнёс подальше.

Потом возвращался и возвращался в дом. Уже занялась крыша, заполыхала пристройка, а он всё никак не останавливался. Выхватывал из огня всё, что мог: ружьё, мешок с пулями, котелок, шкуры. Швырял спасённое на снег. Снова бросался в огонь.

Она тоже хотела помочь. Усадив Вик, завёрнутую в меховое одеяло, в сугроб, она кинулась в дом. Сдёрнула несколько мешков с травами, сохнувших на стене, взялась за волчью шкуру. Леру выдернул из её рук шкуру, выпихнул её саму наружу.

– Не входи! – крикнул.

Снова вернулся в дом.

В какой-то момент надолго задержался внутри. Клементине показалось, что прошла вечность, прежде чем он появился в дверном проёме.

Она бросилась к нему.

– Благодарение Господу! Вы живы!

Он оттолкнул её:

– Иди к дочери! – закричал. – Где ты оставила её?!

В этот момент – она не забудет эту минуту до конца своей жизни – Клементина вспомнила вдруг о доверенных ей отцом д`Эмервилем бумагах. Она закричала, кинулась в дом. Леру ухватил её за талию.

Клементина рвалась из рук:

– Там бумаги! Записи! Пустите!

– Прекрати брыкаться, дура! – прорычал он ей в ухо. – Какие ещё бумаги! Они трижды сгорели уже!

Какое-то время он удерживал её. Потом снова швырнул в снег.

– Убирайся! Ты мешаешь мне!

Впрочем, в этот момент он понимал уже, что больше ничего сделать не может. Отошёл в сторону, прислонился к стволу высокой, распластавшей над ним свои ветви, сосны. Смотрел мрачно на огромный костёр, пожирающий их дом.

Клементина подошла к нему, держа Вик на руках. Встала рядом.

– Простите! – произнесла едва слышно. – Это я виновата!

Он отмахнулся. Взглянул на девочку.

– Закутай ребёнка получше. Мороз собачий.

*

Пожар был в самом деле на совести Клементины. Она заснула, сидя у очага.

Со времени болезни Вик они не гасили огня. Боялись снова простудить девочку – слишком сильно вымораживался к утру дом.

Спали по очереди. В этот час бодрствовать должна была Клементина. Но она, измученная бессонными ночами, согревшись у очага, задремала. Ненадолго и некрепко. Ей казалось, прошло каких-то несколько мгновений. Но их, если это и в самом деле были мгновения, хватило для того, чтобы выскочивший из очага уголёк превратил их дом в груду пепла.

И, осознавая свою вину, она готова была выть от отчаянья. Но слёз не было. И слов – тоже.

Она просто сделала, как сказал Леру: закутала, завернула Вик в одно из спасённых траппером одеял, привязала её на спину. К тому времени Леру соорудил волокуши, уложил на них всё, что сумел вынести из огня. Бросил к её ногам снегоступы.

– Идём, – сказал. – Здесь больше нечего делать.

*

Леру вёл их через лес к одному из маленьких охотничьих домиков. Вёл почти наугад.

Он ночевал в нём однажды, в позапрошлом году по весне, когда в пылу охотничьего азарта зашёл слишком далеко. Весной он провёл в том доме всего одну ночь. И теперь шёл, надеясь, что сумеет найти его и что тот окажется в порядке. Но давать преждевременную надежду бредущей позади него женщине не хотел.

Такие пустующие домики – не дома, а скорее хижины – встречались изредка в этих местах. Небольшие и не слишком хорошо приспособленные для зимовки, они тем не менее не раз выручали охотников.

В них трапперы находили так необходимые им для жизни еду и тепло. В них пережидали метели, набирались сил, залечивали раны.

Каждый, кто приходил в такой дом, мог воспользоваться всем, что в нём находилось. Каждый же, покидая его, оставлял в нём всё, что мог позволить себе оставить. Так было принято.

И Леру теперь думал: если он сумеет вывести их к нужному месту, они спасены.

Конечно, впереди их ждут очень трудные времена. У них почти совсем не осталось провизии. То, что ему удалось вытащить из пристройки до того момента, как там всё заполыхало, – не в счёт. Этого хватит на несколько дней – не больше. Но хуже всего то, что девочка опять осталась без еды. Он боялся, что Клементина поймёт это до того, как они доберутся до места, где смогут передохнуть. Паника могла лишить её последних сил. Поэтому он всё прислушивался и прислушивался к тому, что происходит позади него. Время от времени оглядывался. Ребёнок, судя по всему, спал. Женщина шла, опустив голову, уткнув взгляд под ноги. Он не видел её лица, но понимал степень её теперешнего бесчувствия. И надеялся только на то, что оно продлится до того момента, как они переступят порог их нового дома.