Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая - Ева Наду

А до тех пор, пока решится вопрос с передачей Новой Франции под управление Короны, им, французам, живущим на этой земле, надо суметь сохранить мир. Или хотя бы слабое его подобие.

*

Мориньер дождался, пока слуги приготовят ему комнату. Потом, извинившись перед хозяином дома, отправился туда. И в течение пары часов не показывался – разбирал привезённые документы, изучал карту, писал письма. Наконец, вышел.

– А что, Жан-Луи, – спросил, входя в кабинет хозяина дома, – всю ту информацию, что вы обрушили на меня, вы получили от господина де Грасьен?

– Нет, – качнул головой Северак. – Господин де Грасьен, вы знаете, не очень жалует меня. Мы едва раскланиваемся. Меня это удивляет, признаюсь. Совершенно не могу припомнить, когда и чем я мог бы оскорбить вашего друга.

Мориньер пропустил последнее замечание мимо ушей. Он не готов был всерьёз объяснять Севераку, что антипатия, которую испытывал к тому Филипп де Грасьен, зиждется на нелепой, дурацкой, из детства идущей ревности.

– Да, я помню, – ответил рассеянно. – Скажите, в доме с ним теперь кто-нибудь живёт?

– Да. Всё та же девица, насколько я знаю.

– Удивительное постоянство, – усмехнулся Мориньер. – Вы не будете возражать, в таком случае, если я останусь на эту ночь у вас?

Северак пожал плечами:

– Вы удивляете меня, сударь. Должен ли я снова говорить о том, что вы можете чувствовать себя здесь, как дома?

– Нет, не должны. Но могли бы позволить мне быть вежливым, – засмеялся Мориньер.

*

Мориньер улыбнулся, вспомнив выговор, который устроил ему разгневанный Филипп де Грасьен в прошлую их встречу, сочтя, что им пренебрегают. Представив, как раздосадован будет Филипп в этот раз, когда узнает, что он предпочёл его дому – дом Северака, Мориньер написал другу записку. Отправил с ней Бертена.

Говоря откровенно, Мориньеру было совершенно безразлично, где ночевать. Но держать документы он предпочитал в тех местах, где мог быть уверен в их абсолютной сохранности. Присутствие Сирен в доме Филиппа лишало его этой уверенности.

Поэтому он оставил все бумаги у Северака – это было тем более логично, что через пару-тройку месяцев, когда, как они оба планировали, Северак отправится во Францию, Мориньер рассчитывал оформить этот дом на своё имя. Однако он не собирался игнорировать друга. И в посланной тому записке обещал составить ему компанию за ужином следующего дня. Зная о склонности Филиппа к ночным беседам, Мориньер не исключал и возможности остаться у Филиппа де Грасьен до утра. Оттого он только едва заметно кивнул, прочтя в ответной записке, что к его приходу комната будет готова.

Это вполне его устраивало.

*

Рассказывая Мориньеру о произошедших за время его отсутствия в городе событиях и роли, которую играл в них новый военный губернатор, Филипп практически слово в слово повторил то, что говорил Северак.

Но Мориньер не прерывал его. И в этом случае совсем не из опасения огорчить приятеля. Он просто понимал, что, только выслушав всю историю целиком, такой, какой видит её Филипп, он, Мориньер, может обнаружить то новое, чего не знал или о чём забыл рассказать Северак.

Поэтому, расположившись у камина в гостиной Филиппа де Грасьен, он терпеливо слушал рассуждения Филиппа о взаимоотношениях оттава с могавками, потом выслушал характеристику Клоду де Жерве, которая, к слову сказать, мало чем отличалась от характеристики, данной тому Севераком.

Потом Филипп поинтересовался, как надолго прибыл в Квебек Мориньер, и огорчился, узнав, что уже на следующий день тот планирует город покинуть.

*

Мориньер рассчитывал уложиться в пару-тройку недель. Он собирался посетить несколько индейских деревень, в которых миссионерствовали его друзья-иезуиты. Те обещали приготовить для него к весне подробные отчёты о своей деятельности. Кроме этого он планировал отыскать, если получится, «старика Леру». Успешность этого, последнего, замысла вызывала у Мориньера большие сомнения. Накануне он внимательнейшим образом изучил карту, проложил маршрут, отрисовал план, который намеревался взять с собой. Но он понимал, что правильный расчёт и упорство в достижении цели – далеко не всё, что потребуется ему в этом случае. В первую очередь ему понадобится удача.

– Правильно ли я понимаю, что предлагать вам помощь – бессмысленно? – вздохнув, спросил Филипп.

Мориньер улыбнулся:

– Боюсь, что да. Ваше присутствие в городе сейчас гораздо важнее. Вы же имеете некоторое влияние на нынешнего военного губернатора. Проследите, чтобы он не совершил пока никаких глупостей.

– Мелкие глупости он совершает постоянно. А для крупных – ещё не приспело время, – пожал плечами Филипп. – Но я прослежу, да.

*

Было бы несправедливо утверждать, что Клод де Жерве, избранный пару лет назад на Большом Совете взамен прежнего военного губернатора, в действительности был глуп. Скорее, он был непомерно тщеславен и одновременно с этим катастрофически не уверен в себе. Оттого говорил он всегда чуть напористее, чем это было нужно, на критику реагировал крайне болезненно. А действия, которые он предпринимал, в подавляющем большинстве случаев были чрезмерны.

При этом, умело играя словами, он ухитрялся находить немало сторонников среди горожан, которым нравились пылкие его речи, возвышающие их, французов, над всеми прочими нациями, проживающими на землях Новой Франции. Ах, как приятно было слушать о том, что всё, что лежит округ: земля, вода, воздух, – всё принадлежит им! Надо только иметь смелость это всё взять. А разве им недостаёт смелости? Разве они слабы?

Даже барон д`Авогур, человек гораздо более спокойный и уравновешенный, временами проникался этой пылкостью. Что уж говорить о солдатах! Как могли они не приветствовать утверждения, что храбрее и доблестнее их нет воинов на этой земле! Конечно, они восторженно кричали «ура!»

И, конечно, готовы были идти туда, куда прикажет военный губернатор! Ведь они в самом деле воины! Храбрые воины! Великие воины!

Филипп де Грасьен одобрял бы такой энтузиазм, если бы не видел, на чём он основывается и из чего произрастает. Мориньер же, слушая теперь Филиппа, который делился с ним наблюдениями, думал о том, что ситуацию эту нужно выправлять и как можно быстрее.

*

Сразу после ужина в доме Филиппа де Грасьен Мориньер поднялся в приготовленную для него комнату.

Филипп отправился следом за ним. Постучал в дверь уже спустя несколько минут после того, как Мориньер сел в придвинутое к камину кресло, вытянул ноги к огню. Услышав голос Жосслена, приглашающего его войти, Филипп заскочил в комнату и плотно прикрыл за собой дверь:

– Ну, – сказал со смешком. – Можете сказать теперь то, что весь вечер просилось вам на язык.

– О, нет, дорогой мой, – улыбнулся Мориньер. – Избавьте меня от необходимости комментировать.

– Отчего это?

– Мне нечего сказать.

Филипп пожал плечами.

– А мне кажется…

– Вы преувеличиваете вашу проницательность, – прервал его Мориньер мягко.

Когда в дверь снова постучали, и Антуан внёс в комнату поднос с закусками и вином, Мориньер засмеялся:

– Неужели, Филипп, вы не наелись за ужином?

– Разве это можно было считать ужином? Перестаньте! – отмахнулся Филипп де Грасьен. – Я чуть не умер от тоски.

*

Вечерняя трапеза в самом деле неожиданно оказалась мероприятием весьма напряжённым.

Блюда, подаваемые на стол, были великолепны. Но Сирен, которая сидела на месте хозяйки дома, чувствовала себя очень скованно, чем поначалу весьма удивила Филиппа, успевшего привыкнуть к её ежевечерней легкомысленной болтовне, и позабавила Мориньера. Последний, надо сказать, не делал ничего ровным счётом ни для того, чтобы смутить её, ни для того, чтобы вывести из этого неподходящего состояния.

Мориньер говорил в основном с Филиппом. Слушал городские сплетни, сам рассказывал всякие безделицы. Время от времени из вежливости обращался к Сирен. Та с каждым адресованным ей вопросом всё больше каменела, мямлила что-то в ответ. Не отрывала взгляда от тарелки. Наконец, едва закончив есть, поднялась. Сославшись на головную боль, ушла к себе.

Именно тогда, заметив, как нахмурился Филипп, Мориньер и решил отправиться в свою комнату – дать возможность другу, если тот сочтёт нужным, последовать за своей любовницей.

Между тем Филиппу это и в голову не пришло. Как можно, в самом деле, ставить на одну доску общение с другом и женщину? Любую из женщин! Тем более – эту! Если бы кто-нибудь рассказал ему о том, что именно заставило Мориньера так скоро покинуть гостиную, он бы не поверил.

Он отдал необходимые распоряжения слугам и поднялся следом в надежде продлить вечер, сделать его таким, каким он хотел бы его видеть.