Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая - Ева Наду

Бертен усмехнулся. Никто сегодня, кажется, не пострадал слишком сильно. Но старик-лекарь, удостоверившись, что драка не нанесла здоровью его хозяина ощутимого вреда, отправился осматривать-врачевать остальных. Те, в большинстве своём пытались отмахнуться: синяки да ссадины – вот беда! Но капитан Обрэ взглянул только – и все успокоились. Ну, раз надо – значит надо.

*

Бертен взялся вдевать в иглу нить. Щурился. Никак не мог попасть в ушко. Наконец, справившись с непослушной, выдохнул удовлетворённо. Вернулся к своим размышлениям.

Этот капитан великолепно управляется со своими людьми. Когда все они только поселились в форте, ещё можно было представить себе, что какому-нибудь из его парней придёт в голову замешкаться, получив приказ. Но с тех пор они сильно переменились.

Между собой матросы ещё, конечно, брюзжат втихомолку, случается. Но чтобы ослушаться – о том и речи быть не может. И Бертену кажется, что во многом это произошло благодаря его хозяину. И не потому вовсе, что тот взял на себя управление обитателями форта. Все приказы своему экипажу отдаёт Обрэ. Но сам капитан заметно переменился за эти полтора года. Стал спокойнее, увереннее. Будто набрался спокойствия и уверенности от его, Бертена, хозяина. Даже замашки у них стали схожими. Обрэ и сам этого, возможно, не замечает. Но в движениях, в мимике, в интонациях то и дело проскальзывает нечто неуловимо схожее с движениями, мимикой, интонациями господина де Мориньера.

И Бертена это одновременно веселит и немного раздражает.

*

Ужин получился длинным. Разговор, который они затеяли во время него – ещё длиннее.

Мориньер видел, что Жак с каждой кружкой вина всё больше пьянеет, но не останавливал его, как и не мешал тому говорить. Все они, понимал он, какими бы сильными, уверенными в себе, непобедимыми ни казались, в конечном счёте, очень уязвимы. И эта уязвимость может открыться в самый неожиданный, самый неподходящий момент. Он наблюдал такое не однажды. Ссоры, драки, стрельба, дуэли. Всё это – результат того бесконечного напряжения, которое все они испытывают на этой земле. Запертые в стенах форта, вынужденные на этом небольшом пятачке постоянно общаться друг с другом, не имея возможности отгородиться от тех, с кем в иной ситуации ни за что не стали бы иметь дела, они все рискуют однажды потерять выдержку, лишиться хладнокровия. И если сегодня пришёл черед его пирата-капитана – так тому и быть.

Поэтому, выяснив про Леру всё, что было нужно, Мориньер позволил беседе течь как придётся. Сначала они обсудили проведённые учения, потом поговорили о запасах продовольствия, наконец, Обрэ рассказал о последней охоте. Потом замолчал на какое-то время.

И Мориньер молчал. Наблюдал, как Обрэ с мрачным видом крутит в руках деревянную, подаренную Брианом, ложку. Когда тот, положив её наконец на стол, спросил с едва заметной агрессией в голосе:

– Почему, монсеньор, вы не позволили Бриану остаться в форте? – он, Мориньер, только брови вскинул – изобразил удивление.

– Каким образом это касается тебя?

– В общем, не касается, – смутился Обрэ. – Но вы могли бы ответить.

Мориньер чуть склонил голову набок. Улыбнулся едва заметно. Даже если бы он вдруг решил теперь отвечать на вопрос Жака, ему некуда было бы вставить и слова, потому что Обрэ, тот самый Обрэ, который никогда не позволял себе ни одного лишнего вопроса или комментария, в этот вечер изменил своим принципам и говорил, практически не делая пауз.

Взялся вдруг рассказывать о том, каким чудесным мальчишкой был этот недотёпа Бриан, – в сущности, они и подтрунивали над ним так… ради смеха, а вообще-то ничего дурного не предполагали. Снова и снова допытывался, отчего Мориньер не позволил тому остаться, сетовал на то, что Бриану теперь и податься некуда. Говорил, что тот – сирота, живёт у тётушки, что та будет очень недовольна, когда мальчишка вернётся в её дом – без ремесла, без перспектив. Соглашался, что мальчишке нечего делать в море, но здесь, на суше, он мог бы…

Он говорил бы и говорил, если бы Мориньер не прервал его.

– Успокойся, – сказал, улыбнувшись. – Капитан Моленкур обещал позаботиться о нём.

Обрэ покраснел. Вскочил. Снова сел.

– Вы смеётесь? Я слишком много говорю, да? Возможно. Даже наверняка. Но вам придётся потерпеть, монсеньор, потому что я хотел ещё спросить… сказать… нет, всё-таки спросить.

Мориньер убрал с лица улыбку. Сделался образцово внимателен.

– Ну? Я слушаю.

Обрэ налил себе ещё вина. Сделал один глоток, потом второй. Наконец, опустил кружку на стол. Взглянул на Мориньера угрюмо.

– Я часто думаю… И давно хотел спросить вас… Меня очень беспокоит Мари.

– Что тебя беспокоит? – Мориньер сделал упор на слове «что».

Он задал свой вопрос легко, даже легкомысленно, как если бы речь шла о совершенно не важном, именно потому, что по лицу Жака видел, что тот вдруг стал очень напряжён.

Мориньер почувствовал – Обрэ дрогнул на мгновение. Засомневался, сумеет ли продолжить.

Заметив это, Мориньер поднялся, взял со стола одну из свечей, перенёс её на тумбу, установленную у изголовья кровати.

– Очень долгим сегодня получился вечер, – сказал негромко.

Давал возможность собеседнику отступить. Если бы тот передумал говорить, он мог бы воспользоваться случаем и распрощаться с ним, Мориньером, без малейшего для себя ущерба. Но капитан продолжал сидеть с жёсткой спиной. Не оборачивался. И Мориньер счёл за благо вернуться к столу. Уселся на своё место. Покрутил в руке трубку – будто раздумывал, закурить или не стоит.

Наконец, посмотрел на Обрэ. Тот уверенно встретил его взгляд.

– Меня беспокоит Мари, – повторил твёрдо.

Мориньер усмехнулся:

– Странную тему ты выбрал для обсуждения. Ты удивляешь меня, Жак!

– Вы отказываетесь говорить со мной, монсеньор?

Мориньер откинулся на спинку стула. Набил трубку табаком, закурил.

– Нет, не отказываюсь. Но уверен ли ты, что завтра не пожалеешь об этом разговоре?

Жак Обрэ покачал головой – не пожалею.

– Я всё время думаю о ней.

– Это нормально. Полтора года в разлуке – большой срок.

Обрэ покраснел. Скривил губы.

– Любовная тоска? Этим я не стал бы занимать ваше время. Я взрослый человек и в состоянии справиться с чувствами. Но я… я не могу справиться с сомнениями. И развеять их можете только вы. Или утвердить, превратить их в уверенность. Объявить мне, что я прав.

Мориньер продолжал безмятежно пускать к потолку колечки дыма. Молчал. Смотрел на Обрэ спокойно. Тот продолжил говорить:

– Я никогда не жалел о том, что встретил Мари и никогда не жалел и не пожалею о том, что мы поженились. Хотя меня и удивляло то, что вы тогда не воспротивились нашей свадьбе, несмотря на то, что имели возможность и, я уверен, интерес.

– Какой интерес?

– Мари работала на вас. Разве нет?

Мориньер улыбнулся.

– Допустим. Но что я мог? Когда вмешиваются чувства… – он развёл руками. – Ты преувеличиваешь мои возможности.

– Ничего я не преувеличиваю, – буркнул Жак. – Я думаю даже, что ещё не до конца в состоянии их оценить. Но это неважно. Важно другое. Я чувствую, что она не доверяет мне. Я многое про неё знаю. Кое о чём я могу догадываться. Я ведь не идиот. Мне с самого начала казалось… и теперь кажется, что она что-то скрывает от меня. Что-то постыдное. То, что, как она думает, может разрушить наши отношения. Но она не понимает, что их скорее разрушат ложь и недомолвки. Я пытался ей объяснить – она и слушать не хочет. Говорит, что я всё придумал, что я глупый ревнивец, что я всё порчу. И я подумал… вы не можете не знать. Скажите мне, она совершала что-нибудь… предосудительное… бесчестное? Что-нибудь, в чём она могла бы бояться признаться? Она что-то украла? Кого-то убила? Она скрывается от правосудия? Я не боюсь никакой правды. Я просто хочу знать!

Он вдруг уронил руки на колени. Замолчал. Уставился на сидящего напротив Мориньера. Тот покачал головой.

– О-о, – протянул.

Усмехнулся.

– Ты пьян сильнее, чем кажется со стороны.

– Я не пьян. А если и пьян… Пусть. Неважно. Я задал вам вопрос.

– Вопрос? – Мориньер докурил. Взялся выбивать трубку. – Ты забросал меня вопросами.

– Вы не хотите отвечать?

– Отчего же, я отвечу.

Мориньер оставил, наконец, трубку. Положил её рядом с собой. Плеснул себе вина.

– Я отвечу. Но сначала, расскажи мне о себе, пожалуйста.

– О себе? Разве вы, монсеньор, не знаете обо мне всего?

Мориньер снова улыбнулся.

– Если судить по вопросам, что ты задал мне минуту назад – я знаю тебя плохо.

– В них нет ничего дурного, – вскинулся Обрэ с укором.

– Разумеется, – Мориньер кивнул. – Так ты расскажешь мне? Например, ту печальную историю твоего ареста.