Всё по-взрослому - Валерий Столыпин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хочу! Но боюсь. Вдруг откажешь!
— А ты попробуй.
— Да, хорошо. Вот. Я это…
— Ну же, я теряю терпение. Может быть, стоит поставить нашу так называемую дружбу на паузу? Пора заканчивать репетиции. Так мы до премьеры не доживём. Объясни, наконец, чего ты хочешь?
— Не рассердишься?
— Попытаюсь оценить твои откровения объективно.
— Ты… веришь в любовь?
— Если речь о серьёзных отношениях, то да.
— Выходи за меня замуж.
— Вот так сразу: без поцелуев, без объятий, без любви?
— С любовью. Честное слово! Разве не видишь, я с ума схожу! Давай поженимся. Ну, пожалуйста!
— Подумаю. Как-то не по себе мне. Кофе будешь?
— Давай лучше целоваться.
— Люди смотрят. Неловко на улице. Давай ко мне поднимемся. Обсудим.
У Анастасии Аскольдовны закружилась голова. Она только подтолкнуть хотела, расшевелить. Самую малость. Посмотреть, что из этого выйдет. А он сразу — замуж. Ага!
— Чего это мне в голову инициативу проявить вздумалось! Теперь-то что делать? Сама напросилась. Отступать вроде некуда. Вдруг приставать начнёт? А потом его как Ромку, приливной волной смоет. И отталкивать не хочется.
Расписались тихо: без гостей, без свидетелей, без цветов, белого платья, криков “Горько!”
Оказалось, Пашка даже целоваться не умеет. Умора!
Открывая шампанское, новоиспечённый супруг умудрился облить и себя, и невесту. Простите, жену. У Анастасии теперь и фамилия другая. Мужу потрафила.
Новобрачные неловко глядели друг на друга, держа на весу наполненные бокалы. Молчали, не зная, с чего начать семейную жизнь.
Павел Игнатьевич несколько раз порывался проявить инициативу, красноречиво открывал рот, но смущался, краснел и опять умолкал.
— У меня все пузырьки из шипучки вышли, — робко попыталась исправить ситуацию Ася, — не понимая причину своей неуверенности, — за что пьём?
— Давай за любовь! За нас.
Павел встал, посмотрел на жену сверху, отчего она смутилась, почувствовав себя беззащитной, маленькой.
— Давай, — с трудом выдавила разволновавшаяся Ася.
— Тебе не кажется, что горчит?
— Я ещё не попробовала. Мне всегда казалось, что шампанское кисло-сладкое на вкус.
— Я про любовь. Ведь мы теперь… как бы, муж и жена. Ты ведь не против?
Павел Игнатьевич неловко поцеловал супругу.
Анастасия Аскольдовна как-то странно смотрела на мужа, слишком напряжённо, затем выпила залпом шипучку, часто-часто заморгала и неожиданно расплакалась.
В доме повисла гнетущая тишина. Казалось, это катастрофа.
Но, нет, немного погодя была открыта ещё бутылка шампанского, съеден салат. Даже разговор завязался. Ася рассказывала о первой любви. Точнее, о том, как она не состоялась. Павел внимательно слушал.
— Не расстраивайся! Теперь у тебя есть я. Мы всё исправим.
Ася закрыла глаза, представила, как будут развиваться события. Без экзотики, предельно реалистично.
Вообразила… и поверила. Мужу поверила.
Так захотелось сделать для него что-то особенное, хорошее, чтобы и он почувствовал то же самое.
Анастасия засуетилась, начала накладывать в тарелку мужа румяные кусочки мяса, бутерброд с икрой, овощи, — кушай. Я на тебя посмотрю. Почему раньше не замечала, что ты такой… особенный что ли?
— Знаешь, не верится, что мы решились на этот шаг. Как думаешь, не придётся включать заднюю передачу?
— Вот ты о чём. Клянусь! Пока смерть не разлучит нас.
— Зачем так пафосно?
Супруги долго не решались лечь в постель. Этот процесс представлялся им непристойным, постыдным. Как можно вот так сразу, тем более голышом!
На брачном ложе неожиданным образом оказалось два одеяла.
Отступление предполагалось заранее?
Пожелав друг другу спокойной ночи, новобрачные расползлись в разные стороны двуспальной кровати, но энергия влечения, нерастраченного интимного магнетизма была запущена в автоматическом режиме помимо их воли.
Эмоции бурлили, рвались наружу, загружая в воспалённый чувствами мозг приказ срочно активировать выработку витаминов любви. Расстояние между телами странным образом сокращалось, пока супруги не ощутили живое тепло друг друга, пока не слились в единое целое.
Чего боялись! Не дети ведь.
Это была волшебная ночь. Кто знает — тот поймёт, какое наслаждение испытать блаженство первого интимного сближения, когда оба уязвимы, трогательно беззащитны, когда путём проб и ошибок происходит тонкая настройка супружеского единства.
Пульс и дыхание, то замирают, то в бешеном ритме несутся вскачь, рождая необъяснимую радость, экстатический восторг, сладостное изумление. Павел дрожащими руками изучал такое родное, такое незнакомое и нежное тело жены. В такие минуты невозможно оторваться, отклеиться друг от друга. И можно всё.
Почти всё.
Пылали рассветы, повествует о состоянии подобной эйфории поэт, и радуга цвела: всё было, всё было, и любовь была! Но о любви супруги вспомнили позже, когда выдохнули, отдышались и расслабились. Сейчас им было не до сантиментов, поскольку зов плоти целиком и полностью подчинял тела вожделению. И это не фигура речи, не иллюзия, самая настоящая объективная реальность.
Утром был кофе в постель, слёзы благодарности, неловкие, несмотря на целую ночь медитативной практики, поцелуи и объятия. А как стыдно было при свете дня “предстать пред очи” супруга без одеяния.
— Отвернись, не смотри на меня, — то ли кокетничала, то ли на самом деле робела жёнушка, стыдливо прикрывая тугую, с восставшими вишенками возбуждённых сосцов грудь.
— Асенька, не прячь красоту, дай наглядеться. Я же тебя нагую никогда не видел. Надо же, прелесть какая! А давай повторим. Как ночью.
И повторяли. Смаковали без устали изысканные пикантные деликатесы, пьянея от трепетного обожания, от новизны и остроты ощущений.
Немного позднее проголодались. Анастасия, в чём мама родила, жарила до хрустящей корочки картофель, а Пашка, вот ведь проказник, не мог удержаться, давая волю шаловливым рукам, путешествующим по подробностям соблазнительных женских форм.
— И надо бы обидеться, прикрикнуть, — рассуждала про себя Анастасия, — не юнцы, чтобы беззаботно резвиться, как ребятня летом в мелкой заводи, но он теперь муж законный, пусть пирует, развлекается, пока аппетит есть, пока не насытится. Никто не увидит, не осудит. Казалось бы, какое бессмысленное занятие, можно сказать, откровенное безобразие, а на душе радостно. Каждая клеточка замирает от безмятежного счастья, хочется чего-то такого, стыдно подумать, не то, что вслух произнести.
Павел входит во вкус, когда удаётся отыскать очередную, сбился со счёта какую отзывчивую на ласку тайную струну. Анастасия так вкусно застывает, упруго напрягая поджарый животик, налитые соками желания ягодицы, так заразительно сладко стонет, закатывая глаза, — погоди… погоди, Павлушенька, картоха подгорит. Сладко-то как!
— Уже, любава, не то, что горит —
