Г. М. Пулэм, эсквайр - Джон Марквэнд

— Ты помнишь, как чудесно мы проводили время на «Танцах Брэдбери для младших»? — спросила у меня Кэй.

— Никогда я не видел там ничего чудесного.

— Еще бы! У тебя вечно был надутый вид, а твою физиономию украшали угри — два на лбу и один на подбородке.

Я засмеялся, хотя и понимал, что это не слишком вежливо.

— Я сердился потому, что мне пришлось танцевать с тобой. А что я мог сделать, если уж попался на глаза миссис Прингл? «Разве какой-нибудь милый мальчик не захочет потанцевать с маленькой девочкой Мотфорд? Где же тот милый мальчик? Вот он, этот милый мальчик!» И миссис Прингл сцапала меня.

— Я всегда сама выбирала себе партнеров, — заметила Кэй.

— Все подстраивала миссис Прингл. Ты выглядела довольно миленькой, но танцевать с тобой никто не хотел.

Миссис Прингл была рослой, полной женщиной в черном платье с блестками; она носила черный веер из страусовых перьев и бриллиантовые серьги; нос у нее напоминал хобот. Миссис Прингл возглавляла комитет по устройству «Танцев Брэдбери для младших», и никто не мог попасть на них, не заручившись ее благосклонным согласием.

Я почти не сомневаюсь, что в танцевальном зале ничего не изменилось с тех пор, — раздевалка для юношей с одной стороны от входа, раздевалка для девушек с другой, комната для ужина внизу, в подвальном этаже. Задерживаться в раздевалке не разрешалось. Примерно каждые пятнадцать минут здесь появлялся мистер Прингл и разгонял замешкавшихся ребят, а миссис Прингл тем временем наводила порядок на половине девушек.

Танцы происходили в огромном квадратном зале со стенами из отполированного дуба и таким же полом, посыпанным восковым порошком. Потолок украшали бумажные ленты и колокольчики. В одном углу стояло пианино, несколько маленьких стульчиков и пюпитров для музыкантов, а в другом покрытые позолотой кресла. На нашем жаргоне это место называлось «свалкой», потому что после каждого танца вы оставляли здесь своих партнерш. Вдоль одной из стен на узкой ковровой дорожке стояло несколько более удобных кресел, в которых обычно восседала миссис Прингл, если не была занята какими-либо хлопотами, миссис Холстид, миссис Дженнингс и еще два-три других члена комитета. На балконе, расположенном над входной дверью, в первых рядах сидели матери девушек, за ними платные компаньонки, а за спиной компаньонок — гувернантки. Под балконом толпились юноши — некоторые в синих костюмах, другие, более изощренные в светских тонкостях, во фраках. На этих вечерах нас в какой-то мере связывали узы товарищества; мы непринужденно болтали, шепотом обсуждали достоинства и недостатки девушек и, в соответствии со своей вульгарной классификацией, называли их то «Персик», то «Лимон», то «Касторка». Было модно напускать на себя скучающий вид, слишком откровенный интерес к кому-либо считался признаком дурного тона.

Я очень хорошо помню тот вечер, потому что именно тогда влюбился впервые. Я помню все мелодии из «Красной мельницы» и «Принцессы долларов», звучавшие в танцевальном зале. Я стоял под балконом с Джо Бингэмом и другими одноклассниками, когда Джо спросил меня:

— Здорово, Гарри, как ты провел каникулы?

— Замечательно.

— Сколько раз был в театре?

— Четыре.

— А я пять.

— Я снова иду завтра.

— Кто тебя берет?

— Семья Эбботов.

— Да? Готов поспорить, что после театра они ничем тебя не угостят, кроме мороженого. Ты побывал в «Магазине шутливых новинок Фокса»?

— Нет.

— Напрасно. Там можно купить клопов из жести. Я уже кое-что приобрел.

— Что именно?

Джо сунул руку в карман и достал миниатюрный ночной горшочек с надписью, сделанной золотыми буквами: «Отойди в сторону и присядь».

— Убери сейчас же! — воскликнул я. — Тебя же выгонят отсюда!

Джо спрятал свою покупку.

— Попозже покажем кое-кому в раздевалке, — заметил он.

— Можешь показывать, это твое дело, — ответил я.

Джо с видом бывалого человека обвел глазами зал и застегнул на руках белые перчатки.

— А уродов здесь сегодня хоть отбавляй, — изрек он.

В другом конце зала сидели девушки, одетые в розовые, голубые или белые платья. У них были длинные белые перчатки, черные шелковые чулки и лакированные туфельки на низких каблучках. Девушки носили одну и ту же прическу — зачесанные вверх и чуть приподнятые надо лбом волосы.

Как только прозвучали первые такты музыки, мы торопливо, но соблюдая солидность, направились через зал. Кто-то толкнул меня, я в свою очередь толкнул Джо и сразу же уловил нахмуренный взгляд миссис Прингл. В следующую минуту я оказался перед девушкой, которую раньше никогда здесь не видел. Она сидела со сложенными на коленях руками, а оркестр играл «Мой герой». Девушка была в туфельках на высоких каблучках, ее слегка рыжеватые пышные волосы были зачесаны вверх и уложены локонами. Я увидел темно-фиолетовые глаза и ярко-красные, значительно краснее, чем у других девушек, губы и щеки и с удивлением, хотя и без особой уверенности, подумал, что тут, наверное, не обошлось без губной помады и румян.

— Я не могу с вами танцевать, — заявила она, — потому что мы не знакомы, — и тут же добавила нечто совершенно очаровательное: — Но мы можем сделать вид, что знакомы.

Девушка встала, и я робко обнял ее за талию рукой в перчатке. Она опустила мне на плечо левую руку, как это принято в танце, а правую вложила в мою. Я почувствовал запах духов. Ни одна из тех девушек, с которыми мне приходилось танцевать, не употребляла духов.

— Как ваше имя? — спросила она. — Меня зовут Бетти Уэйн. Я из Нью-Йорка.

— Я сразу догадался, что вы нездешняя, — ответил я и назвал свое имя.

— Вот как? А сами вы здесь живете?

— Здесь. Я учусь в школе святого Суизина.

— Прекрасная школа. Вы случайно не знаете там Джо Бингэма?

— Знаю.

Было не очень-то приятно заводить о нем разговор, если вспомнить, что за штука лежала у него в кармане. В этот момент мы сильно столкнулись с другой парой. Это оказались Джо Бингэм и его партнерша.

— Никудышный танцор этот Джо, — заметил я.

— Вам нравится разговаривать во время танцев? — спросила девушка. — Я всегда или разговариваю, или пою. Хотите послушать, как я пою?

— Пожалуйста.

— «Мой герой, — запела она, — мое сердце правдиво…»

Никогда еще ничего подобного не происходило на «Танцах Брэдбери для младших». Я даже подумал, уж не оказался ли я в каком-нибудь другом месте.

— Я сразу понял, что вы не из здешних.

Девушка ничего не ответила, продолжая что-то напевать с закрытым ртом.

— Нью-Йорк чудесный город, — сказал я.

— Еще бы.

— Я, конечно, был там.

— Не сомневаюсь.

Музыка смолкла. Девушка выпустила мою руку, а я снял свою, в перчатке, с ее талии.

— Ну что ж, большое спасибо.

— Спасибо и вам, Гарри, — ответила девушка, и теперь уже поздно было спрашивать, где она остановилась. Мы никогда с ней больше не разговаривали и не встречались. Я отошел в сторону и, все еще ошеломленный, размышлял о девушке, когда вновь заиграл оркестр. Вот тут-то меня и поймала миссис Прингл.

— Вот и милый мальчик! — воскликнула она, хватая меня за руку. — Никто не танцует с Корнелией Мотфорд, никто не приглашает ее ужинать!

— Позвольте пригласить вас на танец? — обратился я к Корнелии.

— Пожалуйста, — ответила девушка. У нее были прямые черные волосы, завязанные сзади голубым бантом, крупные, даже слишком, руки, вздернутый нос, карие глаза и бледное лицо. В тот вечер она была в белом накрахмаленном платье.

— В какой школе вы учитесь? — спросила она. Оркестр играл «Старый Нью-Йорк, где вызревают такие чудесные персики».

— В школе святого Суизина.

— Вы любите собак?

— Люблю.

— У меня есть собака, — сообщила Корнелия, — кокер-спаньель. Его зовут Флопси. Постарайтесь так не скользить и соблюдайте такт. Раз-два-три! Раз-два-три!

Вот почти и все, что мы сказали друг другу, хотя я танцевал со своей будущей женой. С таким же успехом я мог бы жениться на любой девушке в этом зале, если не считать Бетти Уэйн.

Много позже Кэй как-то заговорила со мной об этом вечере.

— Ты помнишь, как мы впервые встретились на «Танцах Брэдбери для младших»? Мы тогда очень мало разговаривали, правда?

— Да, очень мало.

— Забавно, что мы вообще поженились. Не романтично ли, что наша первая встреча произошла на детском балу!

9. Превратности дружбы

Я всегда говорю, что Гарвард наиболее демократичное учебное заведение в мире, но сам не верю в это, потому что, если не считать Биля Кинга, всех своих друзей я приобрел не в университете, а в школе. Еще и сегодня, встречая слишком уж вылощенного человека, я чувствую, как во мне поднимается прежнее инстинктивное недоброжелательство к подобным людям. Точно так же отношусь я и к тем, кто из кожи вон лезет, чтобы угодить вам. Подлиза в Гарварде считался самым презренным типом. Порядочные люди такими делами не занимаются.