Адский поезд для Красного Ангела - Франк Тилье

В наступившей тишине раздался первый вопрос:

— Вы с самого начала говорите о серийных убийцах. Вы действительно считаете, что убийца Мартины Приёр — один из них?

— Совершенно очевидно, да. По всем соображениям, которые я вам только что высказала… Классический или массовый убийца не хвалился бы своими подвигами, не шел бы на провокацию. И сцены преступления были бы гораздо, несравненно менее подготовленными. К тому же не будем забывать, что мы имеем две потенциальные жертвы и совершенное убийство, а это самое убедительное доказательство…

— А помимо статистики, располагаем ли мы конкретными деталями, достоверными фактами, применимыми к нашему убийце? — спросил Леклерк.

Она сдержано ответила:

— Он правша…

— Откуда вы знаете?

— Узлы веревки завязаны одним способом, правый конец проходит в петлю, образующую узел. Левша сделал бы наоборот… Этот факт не отражен в деле, но я предполагаю, что вы обратили внимание.

Присутствующие молчали.

— Нельзя сказать, что тот факт, что он правша, отсеивает много народу, — нарочито усмехнувшись, вмешался Торнтон. — Скажите, мадемуазель Вильямс, мне кажется, серийные убийцы используют modus operandi,[23] который всегда повторяется при каждом убийстве. Любопытно было бы понять, почему он попытался выдать за несчастный случай убийство Розанс Гад? Если, конечно, это действительно один человек. И почему только теперь взял его на себя?

Этот умственный кастрат на сей раз отважился коснуться верхней планки своего интеллекта.

Не дав сбить себя с толку, она продолжала:

— Рассмотрим временной аспект событий. Два последних проявления убийцы очень близки по времени, можно сказать, одновременны. Оба представляют собой фиксацию сцен невероятных мук. Когда начинается серия, чаще всего это не первое правонарушение серийного убийцы. Некоторые уже совершали убийства в подростковом возрасте, другие для утоления своих фантазмов используют животных наподобие тренировочной площадки. Очень вероятно, что наш убийца поддерживал специфические отношения с Розанс Гад, разбудившие дремавшие где-то глубоко в его душе импульсы. Потом внезапно страх быть разоблаченным заставил его замаскировать убийство под несчастный случай. Но теперь куколка стала бабочкой, и, что обычно нравится делать подобным личностям, он хвалится этим убийством, как забытым трофеем, который следует достать с чердака.

Торнтон откинулся на спинку стула, зажав в зубах ручку. Явно удовлетворенный…

— Каково ваше мнение относительно отрезанной головы и вырванных и вставленных обратно глаз? — Чтобы привлечь ее внимание, я помахал рукой.

— Довольно трудно пересказать вам все мои выводы, иначе наше собрание растянется надолго, до вечера… Вы прочтете мой доклад. И все же на ваш вопрос я отвечу сейчас, поскольку вы его задали. Убийца стремится достичь цели, крайнего возбуждения в момент акта убийства, который в данном случае превращается в кровавый ритуал. Этот ритуал позволяет ему извлечь глубокое наслаждение от акта самой пытки. Он овладевает жертвой, лишив ее головы. Самым неожиданным является выражение лица Приёр, искаженный болью рот, молящие глаза, обращенные не к потолку, а к небу. Он работал над этим лицом, как скульптор с камнем. Он хочет передать нам послание и, поверьте мне, сейчас я этим занимаюсь, ориентируется на религиозный след. Однако я предпочла бы больше ничего не говорить, поскольку мое исследование еще далеко от завершения. Еще вопросы? — Она обвела присутствующих взглядом. — Прекрасно. Спасибо за внимание, господа.

Публика покидала помещение в легком облачке перешептываний, с опущенными глазами. Речь была выстроена на уровне моих ожиданий, и бо́льшая часть моих вопросов нашла ответы.

— Великолепное выступление! — поздравил я психокриминалиста, когда она уже собиралась уходить. — Вы противостояли скептицизму некоторых присутствующих вескими доводами.

— Мсье Шарко… Мне кажется, я уже когда-то видела ваше лицо, только не припомню где.

— Я присутствовал почти на всех ваших лекциях.

— Ваши рапорты отличаются очень хорошим подходом, а анализ — четкостью и точностью. Они во многом облегчили мою работу.

— Позволите угостить вас кофе?

— У меня назначена важная встреча, комиссар, а я уже опаздываю. В другой раз обязательно… До встречи…

Торнтон окликнул меня, когда я входил в свой кабинет.

— Довольно школярский анализ, верно?

— Вы о чем?

— О монологе Вильямс. Похоже на пересказ книжонки о серийных убийцах. Это мог сделать кто угодно.

— Но только не вы, уж во всяком случае.

Прислонившись спиной к стене и скрестив ноги, он разглядывал свои ухоженные ногти:

— Я узнал, что вы настаивали на… как бы сказать?.. моем отстранении от ваших грядок.

— Верно. Ну и что?

— А то, что, похоже, вы проиграли. — Он направился к лестнице. — Думаю, нам придется встречаться часто, комиссар! Чаще, чем вам бы хотелось!

Я был поглощен чтением рапорта Элизабет Вильямс, когда в моем кабинете, размахивая над головой кипой бумаг, появился Сиберски:

— Я знаю, откуда взялся стереотаксический аппарат на снимке!

Я поднял голову:

— Говори! Быстро!

— Я опросил лаборатории вивисекции, имеющие аппараты такого типа. Одна из них, в предместье, несколько месяцев назад подверглась нападению Фронта освобождения животных. Баламуты подтырили их оборудование.

— Поехали!

Километров шестьдесят к западу от Парижа. Лаборатория «Huttington Life Science», HLS,[24] раскинула свои бетонные корпуса в глубине промышленной зоны А, в Верноне, посреди местности, поросшей стриженной на английский манер травой. Первосортное строение, в авангарде модернизма, с крышами в форме крыльев дельтаплана и дымчатыми пластиковыми окнами. На пропускном пункте, расположенном перед въездом на собственный паркинг, рыжий верзила, поразительно напоминающий вытащенного из будки спаниеля, счел правильным встать нам поперек дороги, будто опущенного шлагбаума было недостаточно.

— Я могу взглянуть на вашу визитку? — пролаял он.

— Никакой визитки! — рявкнул я в ответ и выставил в окно трехцветное удостоверение. — Мы днем звонили директору. Он согласен нас принять.

— Пожалуйста, не двигайтесь с места…

— Красивая у него масть, вы не находите? — с выразительной улыбкой пробормотал Сиберски.

Прежде чем поднять шлагбаум, сторожевой пес обменялся несколькими словами со своим приемником-передатчиком.

— Проезжайте!

— Хороший песик, — вполголоса проговорил мой коллега, когда мы медленно катили мимо охранника. И добавил: — Я вот думаю, как они могут там работать? Это похоже на огромную камеру пыток…

А я размышлял о лагерях массового уничтожения в виде роскошного теплохода с металлическим капканом в каждой каюте, холодного и наполненного безнадежным лаем, беспричинным страданием и полным неуважением к племени животных. И все это ради того, чтобы при помощи макияжа украсить каких-то кикимор…

Ассистент провел нас по лабиринтам коридоров под резким светом неоновых ламп. Каждая следующая запертая дверь напоминала предыдущую, каждый шаг вперед, казалось, оставлял нас на месте, словно само здание было всего лишь последовательностью бесконечно повторяющихся и поставленных один за другим одинаковых блоков. И никаких окон.

Только завывание тишины, осязаемое и тяжелое, как ледяной туман. И снова лестницы впереди. Потом другие коридоры… И наконец ассистент покинул нас возле кабинета директора.

Человек могучего телосложения, которого не скрывал рабочий халат, листал массивный доклад. Прежде чем он положил его на стол обложкой вниз, я успел разглядеть название: «Методы дебаркинга лазером класса А».

— Дебаркинг — это лишение способности лаять, — шепнул мне на ухо Сиберски. — Способ заставить собак не слишком орать.

— Проходите, прошу вас, — холодным, как мрамор, голосом пригласил нас человек с непослушной прядью волос.

Я немедленно определил его как человеческое воплощение холоднокровного животного, рептилии с нефритовыми глазами и бугристой кожей, лишенного представления о добре и зле. Этот тип не мог занимать никакого иного кресла, кроме того, в котором сидел, — кресла директора лаборатории вивисекции.

— У нас к вам несколько вопросов, — произнес я, подойдя поближе.

— Знаю, давайте. Только побыстрей! У меня много работы! — проскрежетал он с раздраженным видом.

Я уселся напротив него в кресло на колесиках. Сиберски, напряженный, как натянутая струна, предпочел вертикальное положение.

— Пять месяцев тому назад, а именно седьмого мая, вы после акции, проведенной защитниками животных, заказали в компании «Радионикс» два стереотаксических аппарата, столы и оборудование для иммобилизации, сейчас гляну… дренажные трубки, циглеровское кресло и разное другое оборудование с такими же прелестными названиями. Можете ли вы что-нибудь рассказать нам об акции Фронта освобождения животных?