Адский поезд для Красного Ангела - Франк Тилье

Экюлли, регион Рона-Альпы, жемчужина лабораторий научной полиции.

— Мы проанализировали фотографии истязаемой женщины, полученные нами из Парижа по цифровому каналу. И обнаружили наличие проходящих вдоль верхней части стен вентиляционных труб довольно значительного диаметра. На оригинальном снимке их скрывала темнота. На фотографии, где женщина сидит спиной, на уровне потолка нам, кажется, удалось различить нечто напоминающее вентилятор. Я говорю «кажется», потому что задний план, несмотря на проведенные над изображением процедуры сглаживания, по-прежнему очень размыт, а в помещении слишком темно. По диаметру устройства и труб специалист по строительству определил, что системы подобного типа разрабатывались для перегонки довольно большого объема воздуха. Многих сотен кубометров в час… Так что совершенно очевидно, что жертва находится не в частном владении вроде подвала или гаража, но, скорее, в строении размером со склад…

— Великолепно! Что еще?

— Кое-какие детали, которые я еще должен упомянуть в рапорте. Но ничего определяющего. Завтра утром я отправлю его вам по электронной почте. Я решил сразу поставить вас в известность относительно этого пункта. Мне показалось, это важно…

— Ничего лучше и придумать невозможно…

Я круто развернулся и вскоре уже входил в знакомое бистро. На сей раз праздничная атмосфера напомнила мне о том, как в Лилле я, девятнадцатилетний, служил ночным сторожем в морге. Двое занятых игрой в дартс пропойцев с багровыми лицами и трое других, подпирающих стойку бара, тупо уставились на меня, недоумевая, что этот субъект в галстуке нашел столь примечательного в этом заведении, «Веселеньком местечке», если приходит сюда второй раз подряд в течение неполного часа. На меня уставился детина с лицом, раздутым, словно бочонок виски, который точно взорвется, если кому-нибудь взбредет в голову прикурить сигарету; с его взъерошенной бороды свисали клочья пены. Он ткнул локтем в бок подпирающего справа барную стойку собутыльника и растянул рот в насмешливой ухмылке. Я подошел к прилавку и обратился к кружку интеллектуалов:

— Есть ли тут поблизости заброшенные склады, такие места, куда многие месяцы не ступала нога человека?

Владелица злачного места еще и рта не успела раскрыть, а Борода-в-Пене уже насторожился:

— А тебе зачем? Ты из налоговой, что ли?

Его дружки, Правый Столб и Левый Столб, заржали. Те, что играли в дартс, с любопытством подошли и облокотились на стойку, не выпуская из рук бокалов пива с виски. Обращаясь к бородатой молекуле этанола, я спокойно ответил:

— Я только задал вопрос. Любезность предписывает людям цивилизованным, когда кто-то задает вопрос — право слово, достаточно простой, чтобы один из членов общества, способный дать ответ, сделал это. Так что я повторю, если неудержимый порыв веселья, охвативший это заведение, заглушил мои слова: нет ли тут поблизости заброшенных складов?

— Ну, ты комик!.. Убирался бы ты восвояси и оставил бы нас в покое. — Пеннобородый продемонстрировал свой кулак размером с молот. — Вот этим я как-то раз дал по башке поросенку. Тварь взвизгнула, и больше никто никогда ее не слышал. Ты тоже хочешь попробовать?

Хозяйка махнула тряпкой по его щеке:

— Не дури, Мордоворот. И закрой пасть, а не то вышибу тебя пинком под зад!

— Простите, мадам, — кривляясь, отвечал тот. — Уж и пошутить нельзя…

Хозяйка налегла на стойку, выкатив из декольте гигантские груди:

— Нет, сладкий, что-то не припомню. — Она сделала вид, будто раздумывает. — Здесь нет промышленных зон. У нас тут настоящая деревня.

— А в окрестностях Ломмуа или Бреваля?

— Нет-нет…

Тут вмешался Мокробородый, в глазах его плясало пламя.

— А я знаю! Завывалы! Гау!.. Гау!.. Что же ты не расскажешь ему о Завывалах?

— Он спросил про склады! — огрызнулась хозяйка. В голосе ее слышалась властность. — А не про бойни.

— Неа, — покачнулся Правый Столб, — он сказал: «…такие места, куда многие месяцы не ступала нога человека».

— Говорите, бойня? — перебил я.

Мокробородый прикончил свой стакан, облив бороду очередной порцией пива, и ответил:

— Ага. Завывалы. Поговаривают, будто это дом с привидениями и что каждую ночь там воют какие-то звери… Сам-то я не проверял… А вот Гюс там бывал. Гюс, расскажи!

Игрок в дартс только махнул рукой:

— Не… Неохота… Чего там говорить…

— Просто он обделался со страху, — содрогнулась хозяйка. — А вы что, взаправду туда собрались?

— Да, вот получу от вас адрес…

Утомленные городские фонари давали лишь слабый рассеянный свет, растекающийся по широким прямоугольникам полей. Темнота все плотнее заполняла пустоты среди густолиственных крон, медленно стекала по кузову моего автомобиля, порой тонкими дымчатыми змейками заливала косой луч моих фар. Впереди, еще севернее, вспарывало горизонт, подобно пылающему закату, оранжевое свечение Паси-сюр-Эр. Следуя указаниями Мокробородого, после пересечения двух департаментских дорог я свернул на муниципальную С15 и проехал по ней три километра, а затем оказался на более узкой дороге, обозначенной как тупик. Фары высветили старую ржавую решетку, запертую на множество висячих замков. Я припарковался на обочине, так что задние колеса оказались в гуще грязных зарослей, когда-то бывших садом, и, выключив зажигание, вооружился тяжелым фонарем и своим «Глоком-21». Линия мощных фонарей вдоль автотрассы А13, в нескольких кабельтовых от здания, в игре света и тени прорисовывала в пустых аллеях, заполоненных нетронутой крапивой и сорными травами, порыжелый портрет уныния и разорения. После дождливой прошлой недели в неглубоких лужицах стояла гнилая вода, и ртутно-серым казалось в ней отражение луны. Я пролез в ограду через один из многочисленных проломов, как, наверное, делали, несмотря на отчетливые предупреждения о наказании за нарушение запретов, десятки любопытных, жаждущих притронуться пальцем к кровавой материализации своих страхов. Внушительное, облицованное плиткой кирпичное здание с металлической арматурой посреди растрескавшегося асфальта казалось терпящим бедствие кораблем в океане одиночества. Терпкая смесь тревоги, детских страхов и смутных воспоминаний свернулась комком у меня в горле, едва уловимо замедлила мои движения, лишила меня уверенности. Я колебался, не зная, звонить ли дежурному офицеру бригады, побеспокоить ли Сиберски, чтобы он присоединился ко мне… Слишком много сомнений… Я принял решение совершить первичный осмотр в одиночку…

Прячась в тени системы труб из нержавейки с герметичными переборками и крепко сжимая в руке пистолет, я шел вдоль загонов для ожидания забоя и зон оглушения.

От кирпича исходил лютый холод и едва различимый шорох, напоминающий шепот умирающего. Я услышал неровное дыхание мчащихся по трассе автомобилей, и этот прорвавшийся сквозь мертвую тишину звук в некотором смысле успокоил меня. Сквозь вытянутое, как нож, перистое облако проглянула луна, и на мятом металле крыш заплясали свой тревожный танец тени.

Я словно оказался внутри внезапно воплотившегося смрадного, омерзительного кошмара…

На фасаде здания не обнаружилось ни одного доступного входа, все двери были плотно приварены к своим рамам, что делало проникновение невозможным. На свое счастье, сбоку я обнаружил, что рольставни в зонах выгрузки во многих местах продырявлены ударами каких-то тяжелых предметов вроде разводного ключа. Это дало мне возможность, мучительно изогнувшись, проскользнуть в черную дыру. Опечатанные двери в неведомое раскрылись передо мной…

Теперь я двигался только вслед за бледным лучом своего фонаря. На лбу выступил пот; я, предчувствуя проявления откровенного страха, ощущал, как от притока крови набухли вены на шее. Помещение, в которое я проник, показалось мне огромным и таким пустым и лишенным всякого присутствия, что звук моих шагов отдавался где-то в неразличимых для меня последних пределах черноты. Фауна тьмы, эти безымянные рабочие отчаяния рьяно трудились во мраке и отчужденности. Пауки ткали паутину, моль с пугающим шуршанием шевелила крылышками, в желтом свете своего фонаря я даже разглядел одну крысу: она пробежала по шаткой балке и скрылась между неподвижными лопастями вентилятора, размеры которого превосходили всякое воображение.

Я ступал по осколкам стекла, перелезал через рассохшиеся деревянные поддоны, проходил мимо растрескавшихся трухлявых кормушек и поилок, пока наконец не нащупал дренажный желоб, который, по всей логике, должен был привести меня в самое сердце бойни. Преисподняя животного мира смердела требухой и запустением…

Пригнувшись, я через перегороженную черными резиновыми ремнями низкую дверь протиснулся туда, где несколько лет назад, упокоенные электричеством в угоду ненасытной Смерти, валялись груды перепуганных животных. Замызганный бетон уступил место плитке цвета гнилых зубов, тянущейся от пола до потолка и во всю длину стен. Вид этого жуткого коридора, напоминающего притон, заставил меня с силой, по-солдатски, сжать оружие.