Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

преодолений, общего видения – короче, всего, что можно было разделять с любимой, при этом ничуть не дробя целостности впечатлений внутри себя, даже наоборот, взаимно обогащаясь. Без Марины многое зримо увядало внутри, и это несмотря на то, что он имел надежду и даже обязанность вернуться к ней. Что же тогда можно было ждать от достаточно скорого будущего, когда кто-то из них останется на этом свете без другого? Думая об этом, Михаил давно пришел к выводу, что кто бы тут ни остался, тому и будет хуже, а худшего для Марины он никак не хотел и в то же время знал, что его существование в одиночестве – и именно без Марины – потеряло бы смысл. Разрешить проблему могла бы только одновременная смерть, но наградит ли Господь Бог их такой милостью (имея в виду, конечно, необидную и не насильственно-мучительную смерть), кто, кроме Него, был в состоянии определить? Безусловно никто, и в этом-то как раз и заключалась одна из сложнейших, заранее никак не разрешимых проблем для всех доживающих свой естественный век во взаимной любви. Бесполезно было пытаться отвести проблему от себя и не думать о ней. И все же стоило фокусировать свое внимание не на ней, а на тех радостях земного бытия, которые Милостью Божией пока еще можно было благодарно испытывать и принимать. Замечательно выразил это в своем прекрасном рассказе «Дом для бродяг» Олег Куваев, говоря о щемящем чувстве быстротечности бытия, которое неизбежно возникает при виде заосеневшей, уже увядающей тайги, особенно горной. Красиво – безмерно, отчего становится особенно ощутимым очень скорое окончательное замерзание жизни, возможно, уже навсегда. Теперь Михаил чувствовал близость предела в любое время года, не только осенью. Но с Мариной он оставался почти прежним – как будто бы молодым, не утомляясь любовными радостями. Казалось бы, Галя, находящаяся в пике зрелости, то есть в самом соку, могла изменить его предпочтения, но нет, совсем не изменила. Лет тридцать и больше назад ему было бы крайне трудно устоять против магии такого роскошно одаренного тела и такой готовности смести все препятствия на пути к совокуплению, какую проявила Галя. Собственно, он и сейчас вроде бы поддался этой соблазнительной молодице, но отнюдь не возмечтал о том, чтобы овладевать ею еще и еще, несмотря на то, что она оказалась даже выше ожиданий, то есть дала ему больше того, что сама обещала дать. Тем не менее, Марину она нисколько не потеснила и не заставила вновь и вновь мечтать о себе. Правда, из памяти все же не уходила. Плохо было, конечно, что самостоятельно уклониться от лакомого удовольствия, когда сама Марина никак не могла постоять за монопольное обладание им, он не сумел. Это раньше он мог рассуждать о таких делах не только с самообвинительных, но и оправдательных позиций. Тогда он всерьез допускал, что взять постороннюю женщину, соблюдая деликатность по отношению к жене и отнюдь не в ущерб даже в смысле частоты сношений, не только не грешно, но даже допустимо и оправдано, поскольку для двоих человек это можно считать благодеянием Божьим, а для третьей – не приносящей никакого сколько-нибудь заметного ущерба. О том, что это была ложная иллюзия и вредная гипотеза, он догадался не сразу. Окончательно же убедиться в ошибочности, что ни говори – приятных и удобных домыслов – пришлось под воздействием прямых вразумляющих воздействий со стороны Господа Бога, осмыслив последствия которых он уже не мог продолжать сомневаться, что именно угодно Создателю в области любовного и сексуального поведения, а что нет. В этой уверенности не было сомнений и теперь – после, как говорится, внезапной, но бурной ночи, в которую он дал себя вовлечь без заметного сопротивления натиску Гали.

Его отвлек от раздумий какой-то новый шум, донесшийся с левого берега. В Реку с уступа из тесной пади слетал примерно пятнадцатиметровый водопад. Михаил успел его снять до того, как течение пронесло судно мимо. Здесь это был первый встреченный на пути водопад. В Саянах, в Баргузинском хребте, на Кавказе, даже на Кольском и в Карелии они и то встречались чаще. По слухам, ими изобиловали реки на плато Путорана, но там Михаил ни разу не побывал. В телевизионном «Клубе путешественников» показывали и куда более внушительные водопады, заслужившие мировую известность – Ниагарский, Виктория, Игуасу, наконец, самый высокий – с километровым падением с небольшого Гайанского плато – Анхель или Энджел-Фолл. В натуре Михаил таких не видел и не слышал. Однако в штормовую погоду во время перевального похода из альплагеря «Алибек», за Алибекским же перевалом, он наблюдал, как струи водопадов, срывавшихся с высоченных круч, ветер просто сносил, распыляя, вбок, не давая падать к подножью скал. Что ни говори, но такое тоже впечатляло, хотя расход воды был невелик. Во время ночевки на так называемой «зеленой гостинице» казалось, что ветер заодно с водопадной водой сдует и все палатки с их обитателями. Сколько еще раз с тех пор ему доводилось испытывать это чувство ненадежности бытия под напором разъяренной стихии! В голове то и дело колотится вопрос, что делать, если палатку действительно сорвет к черту и понесет в тартарары? Убедительного ответа на него никогда не находилось. Как прятаться от штормового ветра с дождем или мокрым снегом? Сможешь ли пережить несколько часов до рассвета, и что будешь делать потом? Хорошо, коли в палатке еще относительно сухо. Тогда, как бы ни тревожили, ни пугали эти мысли, как бы ни трепало крышу и стенки, грозя их разорвать, в конце концов этот пугающий грохот настолько истощал запасы нервов, что люди все равно засыпали, подумав перед тем «а-а, будь что будет, сил больше нет!» В те годы от льющей с неба воды спастись вне палатки было нечем. Штормовая одежда промокала мгновенно. Костра в безлесной местности в бурю под дождем не развести, да и нечем было бы поддерживать пламя, если бы удалось его разжечь. Никто не имел непропускающих воду плащей. Это только в шестидесятые годы в обиход стали входить полиэтиленовые пленочные полотнища, которыми укрывали палатки. Они же годились и как запасное укрытие, в них можно было завернуться и где-то долежать до тех пор, пока можно будет двигаться в более уютное место, греясь кое-как находу. К счастью, пленочное укрытие весило немного, и Михаил постоянно брал его в дополнение к палатке, а в этом походе так вообще постоянно носил при себе.

Да, велика была стихия воды! Она всегда заставляла считаться с собой, впечатляя и непередаваемой красотой, и безмерной, колоссальной мощью! Океаны и озера, реки и водопады, ливни и наводнения, ледовые обвалы и снежные лавины неизменно оставались силой, способной оказаться непреодолимой для любых существ, лицом к лицу столкнувшихся с ней. Тем восхитительней была память о случаях, когда удавалось уцелеть или найти общий язык с бурной водой.

Вот, например, водопадные сливы относительно небольшой высоты проходить было одновременно волнующе и приятно. Как тот, в верховьях Кантегира, который вспоминался и сам по себе, и стоянкой в красивейшем месте рядом с ним. Кантегир перед водопадным порогом шел прямиком в стену, сложенную из сланцев, высотой метров под восемьдесят. Самую малость не доходя до этой стены Кантегир делал крутой поворот влево на 180о, причем поверхность реки на вираже была такой же, как на велотреке, и затем через десяток метров падала почти вертикальным потоком с высоты полутора метров. Михаил там проходил один, без Марины и Террюши. После прыжка со ступени судно сразу встретил мощный противоток, грозящий загнать корму обратно под слив, и Михаил с трудом выгреб против него из «бочки». Радостное настроение после этого целый день царило в душе и у него, и у Марины, тем более, что место оказалось просто сказочным – в излучине Кантегира – парковая тайга, не заслоняющая вида ни на скальную стену, ни на водопад, на земле под деревьями – сплошное море спелой черники – они сварили там шестилитровую жестянку варенья, которую кто-то бросил еще под перевалом от Левого Малого Она в долину Кантегира, а Михаил подобрал и сделал ведро. Такой идиллической обстановки еще не было ни в одном походе. Погода прекрасная, гнуса нет. Когда же еще наслаждаться жизнью, если из-за глупой торопливости не остановиться в таком райском уголке? Из него вообще не хотелось уходить. Позже мимо них сплавились на жердевом плоту на автомобильных шинах туристы из сборной группы – часть людей была из Ульяновска, часть из Минска. Четверо парней ловко орудовали гребями, и толково командовал их капитан. Они тоже красиво спрыгнули с водопада. Девушки из их компании шли в это время пешком. Вечером их капитан пришел к их костру. Марина как раз напекла целую гору лепешек-ландориков, и они пригласили гостя «на чай».

Лунный свет заливал это парковое займище. В водопаде бесконечно переливались серебристые струи Кантегира, у костра было уютно и тепло и пахло свежевыпеченными ландориками. Коля (так звали предводителя сборной команды его спутники) не заставил приглашать себя дважды. И втроем за начавшейся беседой они уговорили