Тишина - Василий Проходцев

эту просьбу, все пустились в пляс. Плясали служивые долго, до полного истощения сил – и собственных, и сил музыкантов. Однако немного передохнув и выпив еще не по одной кружке, дворяне пришли в воинственное настроение, и сначала громко проклинали противников и грозили им, а затем решили устроить поединки на саблях. Первыми вышли в круг самые молодые, включая сыновей Шереметьева, а дворяне постарше солидно наблюдали за боями со стороны, но потом и они втянулись. Поскольку все бойцы были сильно навеселе, многие поединки принимали ожесточенный характер, и несколько их участников получили весьма серьезные раны. После того, как одному из дворян никифоровой сотни отрубили пол-мизинца, князь Шереметьев раздраженно заметил, что пора заканчивать, иначе биться завтра с литовцами и татарами будет некому. Но унять разошедшихся служивых было не так просто: многие вспомнили старые обиды и местнические счеты, и поединки, начавшиеся как шуточные, грозили перерасти в настоящий бой. Выход из положения нашел, неожиданно, майор Драгон, который выскочил между готовыми сцепиться дворянами со шпагой наголо, и предложил выяснить, кто лучше фехтует: скотские немцы или русские? Московиты немедленно забыли о своей распре и задумались, кого бы выставить против разбушевавшегося немца. Они, разумеется, предлагали Филимону биться на саблях, но тот наотрез отказывался, а умельцев фехтования на шпагах среди дворян было немного. Тогда вперед вышел Матвей Артемонов и сказал, что доводилось ему, некогда, держать и шпагу в руках. Наиболее знатные из дворян поморщились, недовольные тем, что безродный сын боярский из далекого городишки будет отстаивать их честь, но в основном все обрадовались, поскольку проигрывать чужеземцу на глазах у сотни человек никто не хотел, а если эта участь постигнет Матвея – ну что же, никто многого от такого выскочки и не ожидал. Противники встали друг перед другом, раскланялись и начали поединок. Драгон фехтовал прекрасно, но, как показалось Матвею, дрался не в полную силу, и именно для того затеял этот бой, чтобы проиграть его, и тем успокоить и обрадовать собравшихся. Артемонова, однако, такие поддавки совсем не устраивали, и он, выяснив, когда именно шотландец действует не в полную силу, воспользовался этим и так вонзил шпагу ему в закрытую панцирем грудь, что майор отлетел в сторону почти на сажень и, под радостные крики дворян, свалился на кучу изрядно перепачканной навозом соломы. Выражение лица поднимавшегося на ноги Драгона говорило о том, что с этой минуты он начнет драться по-настоящему. Так и случилось – майор начал проявлять теперь все свое мастерство, к которому прибавилось и изрядно злости, и Матвею оставалось только с трудом обороняться, что, впрочем, ему удавалось, и шотландец злился все сильнее и сильнее. Наконец, уловив мгновение, когда сражавшиеся почти одновременно укололи друг друга, князь Шереметьев объявил, что противники достойны друг друга, оба заслуживают победы, но уже устали, а потому самым разумным будет всем вернуться за стол, куда, к тому же, должны были вскоре подать вареных с травами раков. Драгон раздраженно пожал плечами, но спорить с воеводой не стал. Когда все уже готовились разойтись, из-за спин дворян вышел Юрий Алексеевич Долгоруков, который предложил майору провести еще одну схватку. Шотландец с радостью согласился, поскольку был уверен в легкой победе – про Артемонова Драгон знал, что тот учился фехтованию в свое время у его соплеменника, и потому считал Матвея достойным противником, а от князя он многого не ждал. После небольшой разведки, Филимон кинулся на князя, но тут же, после незаметного движения Долгорукова, оказался обезоружен, и с удивлением смотрел на свою шпагу, валявшуюся неподалеку на земле. Еще две схватки закончились тем же, и Драгон, покачивая головой, заявил, что всегда был силен в командовании войсками, а стрелять и биться на шпагах даже его ординарец умеет лучше него, и, пожав с улыбкой руку князю, отправился к столу.

– Юрий Алексеевич! Как ты его! А меня научишь, а князь? – сказал, подбежав к Долгорукову, восхищенный Никифор Шереметьев.

– Не дай тебе Бог, Ника, в ту школу попасть, где я этому научился, – пожимая плечами и скромно улыбаясь, отвечал князь.

К ракам, как и полагается, подали пиво, и сознание выпившего до этого много крепких напитков Артемонова стало основательно мутиться. Происходившее в последующие пару часов он помнил плохо. Вроде бы, кому-то пришла в голову мысль позвать чухонцев, и те играли свою мрачную и дикую музыку, и плясали, прыгая друг через друга и кувыркаясь в воздухе, а один из них потом со зверским выражением лица носил в зубах довольно большое бревно. Князь Долгоруков, пришедший в полное восхищение, заплетающимся языком говорил, что таких мастеров надо не в солдатах держать, а отправить ко двору, государя потешить. Впрочем, Матвей не поручился бы, что это все просто не привиделось ему в пьяном сне. После этого, совсем уже ночью, начался переполох: медведица, очевидно, перейдя свою меру выпитого, свалилась в колодец, и жалобно ревела и плескалась на дне. Матвей с парой других остававшихся на своих ногах участниками пира пошел выручать животное, но поскольку медведица, потеряв голову от страха и пьянства, цеплялась за стенки колодца и всячески сопротивлялась попыткам ее спасти, возиться пришлось очень долго, так что Артемонов почти протрезвел и совершенно выбился из сил. Когда мохнатая все же оказалась на свободе, Матвей прилег под ближайшей елкой и проспал около часа.

Проснулся он совершенно трезвым, а хмельное воодушевление сменилось ознобом, головной болью и подавленностью. Было уже почти светло, и утро было холодным и сырым, совсем не похожим на прошедший теплый и ласковый вечер. Порыв ветра сорвал капли росы с еловых лап, и щедро окатил ими Артемонова. Лес мрачно зашумел. Природа, и внутри, и снаружи, как будто отнимала то, что дала Матвею накануне. Решив отвлечься от мрачных мыслей, он пошел проверять солдатские караулы поблизости от крепости. Замерзшие и мокрые от росы служивые, стоявшие на посту все то время, пока начальные люди пили и развлекались, бодро улыбались капитану, и шепотом сообщали ему, что ночь, слава Богу, прошла хорошо и без происшествий. В одном месте, где лес подходил совсем близко к крепостным стенам, Артемонов остановился, и стал разглядывать цитадель, которую совсем уже скоро ему, вместе с этими вот стоявшими в карауле ребятами и спавшими мертвым сном дворянами, придется брать приступом. За время осады, казалось бы, Матвей изучил каждый покрытый мхом камень и каждую росшую на вершине башен березку, но теперь он смотрел на крепость новыми глазами. Как всегда перед боем, а сейчас еще и страдая от похмелья, ему казалось