Тишина - Василий Проходцев

class="p1">– Ну и странный же ты, Борис Семенович, человек! – с изумлением глядя на Шереметьева, зашептал Голицын, – Верной опалы себе и своему роду ищешь? Ведь здесь же не что-нибудь – прямой царский указ!

– Эх, Петр Кириллович, живы будем – объясню, да не тебе одному… А теперь сам смотри: хочешь с нами оставайся, а хочешь – уезжай, и царю отвези весть, что мы бой приняли. Да только чем бой кончился пока я тебе, князь, отписки написать не могу.

Голицын только пожал плечами и покачал головой. Шереметьев объявил начальным людям, что его царское величество благословляет их на бой, и обещает вскоре прислать помощь, а потому призывает всех их стоять в бою смело. Князь Петр Кирилович, стоявший рядом, только продолжал безнадежно покачивать головой и слегка разводить руками, но на его подавленное состояние мало кто обращал внимание. Восторженный крик раздался над полковой избой и всем московским лагерем, и вскоре уже все воеводы поскакали готовить свои полки к битве.

Глава 2

Местность вокруг крепости была лесистой и болотистой, а потому направлений, откуда татары могли начать нападение на московитов, было не так много, и ранним утром разведчики сообщили, что передовые отряды степняков перешли реку северо-западнее Шереметьина и двигаются на юг вдоль крепостных ворот и пересохшего рва. Продолжая наступать так, татары неминуемо должны были пройти узкую полоску открытой местности между рвом с одной стороны, и лесом – с другой. Там-то из стояла засада из драгун и стрельцов, усиленная несколькими пушками, куда должны были выманить сотенные Никифора ордынцев, показав свою якобы слабость и малочисленность. Согласно замыслу, если татары увлекутся преследованием русской конницы, то попадут в засаду и будут расстреляны, а если останутся в нерешительности, и не будут всерьез угрожать сотенным, то остальные отряды смогут безопасно идти на приступ. Отряд Никифора смело выскочил наперерез татарам, беспорядочно стреляя на ходу из немногочисленных пистолетов и карабинов, кочевники ответили залпом из луков, но не успели применить свою обычную тактику и уйти от наступающего врага в рассыпную: клин московских всадников врезался в толпу татар, и завязалась сабельная рубка, в которой быстро обозначилось преимущество русских, и степняки стали стремительно отступать к реке.

– Никифор! – с трудом догоняя князя, кричал Артемонов, – Посеките их немного, кого догоните, но за реку не ходите, это засада. Помнишь ведь, чего мы на совете решили?

Вытянутое лицо Никифора похоже было сейчас на морду борзой, уже окропленную кровью затравленного зверя. Он хищно улыбался, глаза его горели, и поначалу младший Шереметьев, казалось, даже не слышал Артемонова. Наконец Никифор немного пришел в себя и, не глядя на Матвея, с недовольным видом подъехал к нему.

– Трубите отбой, возвращаемся к лесу! – скомандовал он трубачу упавшим голосом. Тот заиграл отступление, и через пару минут к Никифору подскакали сразу несколько разгневанных дворян, начальных людей сотен, включая Хилкова с Шаховским и Юрия Черкасского. Князья были с ног до головы в крови, а от спин их лошадей, также окровавленных, шел пар.

– Никифор, да что же это? – спросил Прокопий Филлипович, – Разве мы бегать в поле вышли? Зачем же отпускать татарву, раз уж догнали? Чтобы снова собралась, и из луков нас расстреляла?

– Да, князь, что-то ты странное задумал, воля твоя! – добавил Евфимий Петрович.

– Послушайте! – отвечал Никифор, – Наше дело – татар на засаду завлечь. Завлечь, понимаете? А им точно также нужно за реку нас выманить, где у них своя засада. Получается, если мы на тот берег перейдем, то как раз то, что им надо сделаем. Думаете, мне сейчас на сердце легко, эдакую сечу лихую бросать?

Хилков с Шаховским выглядели по-прежнему недовольно, но слова Никифора, казалось, смогли их убедить. Артемонов уже успел вздохнуть с облегчением, когда Юрий Сенчулеевич пришпорил лошадь и зарычал, с трудом подбирая русские слова:

– Вы что же, князья, струсили? Может, у вас так и принято бегать, а мне это не по чести! – князь был так разъярен и увлечен боем, что мало чего соображал, и не думал об оскорблении, которое он может нанести другим дворянам. – Не хотите? Так я сам пойду. Охотники найдутся, а родом я, Никифор, не ниже твоего, могу и я войско вести. Братья! – крикнул он, обращаясь ко всем сотенным, постепенно собиравшимся вокруг спорящих князей, – Неужели отпустим добычу, что уже у нас в руках, уйдем без славы, как трусы? Кто такого не хочет – давай за мной!

Большинство всадников, мало чего слышавших и понимавших в происходящем, но увлеченных сражением, поддержали Черкасского громким криком, думая, что тот попросту хочет их приободрить, и устремились за ним, размахивая знаменами с василисками.

– Никифор, я свою сотню не брошу – извиняющимся голосом сказал Хилков. – Как я родне объясню? Наверняка ведь не поверят в такую военную хитрость, люди-то простоватые…

Никифор перевел взгляд на Шаховского, но тот лишь потупился.

Младший Шереметьев взглянул на Артемонова, пожал плечами, и тронул коня.

– Никифор, говорят, там сам калга со своим войском, ну как вы парой сотен с ними справитесь?

– А подавай и самого калгу мне сюда, быстро на куски изрублю! – весело кричал, удаляясь, Никифор.

Мысли быстро проносились в голове Матвея. Через несколько минут, самое большее – через полчаса, лучшей коннице войска предстояло погибнуть, бесславно и бессмысленно, а случиться это должно было из-за двух мальчишек, одному из которых доверили руководить отрядом не по его полководческим заслугам, а по знатности, а второй просто потерял голову, если она и вовсе у него когда-то была. А главное, что сами мальчишки, вернее всего, отделаются легко, если можно, разумеется, считать легкой участью крымский плен. Выкупят их богатые родственники, и будут они снова в своих деревнях пить брагу, загонять лис и зайцев, да девок деревенских мять. А конница погибнет прямо сейчас, и следом за ней, скорее всего, погибнет и все войско. Покачав головой, Артемонов достал пистолет и прицелился в скакавшую вверх и вниз в прорези курка спину князя Черкасского, решив, что если смерти Юрия Сенчулеевича будет недостаточно для срыва безумной атаки, убить и Никифора. В это время чья-то рука легла ему на плечо, заставляя опустить пистолет. Матвей с дикой злобой развернулся назад, и увидел извиняющееся лицо поручика Иноземцева, который напросился поехать с ним, чтобы посмотреть на действия поместной конницы.

– Не надо, Матвей Сергеевич! Бог им судья. Кто знает, как лучше выйдет?

Поскольку Никифор с Юрием Черкасскими были уже за пределами досягаемости пистолетного выстрела, Артемонову оставалось только приходить постепенно в себя, и думать о том,