Литература как жизнь. Том II - Дмитрий Михайлович Урнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встречать Айн Рэнд мне не приходилось, но я насмотрелся видео записей её интервью и познакомился с людьми, которые её знали и поражались беззастенчивости, с какой она противоречила на практике тому, что утверждала в теории. Отрицала государственную поддержку и получала государственное вспомоществование, искореняя малейшую мысль о взаимопомощи и провозглашая самодостаточность творческой личности, манипулировала людьми, стараясь сделать себе практически полезным всякого, кто попадался ей на пути. В России и в Канаде Анна Розенбаум агрессивно подчиняла себе знакомых и родственников, возможно, обладая гипнотической способностью, которой обладали Блаватская, Распутин и Гурджиев. В Америке, сделавшись Айн Рэнд, она до капли, можно сказать, выжала, использовала помощника, который сделал для неё все, что мог, разошлась с ним и сошлась с другим помощником, оставившим ради неё жену и помогавшим ей до конца её дней. Шарлатанство и про-ходимство составляет в Америке одну из почтенных традиций, запечатленных их классикой (Брекенбриджем, Бирдом, Мелвиллом, Марком Твеном, О. Генри), поэтому наши личности распутинского типа сделались пророками не в своем отечестве. Вроде булычевского знахаря-трубача, лечившего все болести трубой и на вопрос, дурак он или жулик, отвечавшего: «Ведь жить на что-нибудь нужно», наши ясновидящие соотечественники завезли в Америку немало измов – анархизм, абстрактный экспрессионизм, катастрофизм, ки-нетизм, феминизм и, наконец, объективизм (целецентризм), преследование цели. Поставь цель и добивайся своего, плюя на всех и на всё, – такова у Айн Рэнд философия радикального эгоизма, слово, на котором, излагая свое учение, настаивала Айн Рэнд. Её «Защита себялюбия» это, без упоминания источников, плоды чтения Штирнера и Чернышевского, на котором росла российская интеллигенция её поколения, разумный эгоизм, перелицованный слева направо и припудренный персонализмом Лосского, лекции которого Анна-Алиса слушала в Ленинграде, и, наконец, литературный стиль в ключе Чарской, читанной ещё в юности. Всё это изложено деревянножелезным языком, каким творилась пролетарская литература. Словом, капиталистический реализм, следующий тем же принципам, что и реализм социалистический, только наоборот: народ не движущая сила истории, а инертная масса, сидящая на шее у творческих личностей, положительный герой – вместо коммуниста капиталист. С 60-х годов Айн Рэнд сделалась культовой фигурой, и от начитанных американцев я слышал: «Все шестидесятники выросли на Айн Рэнд!». Все не все, однако она была и остается учителем жизни среди определённой части американской (а теперь и российской) публики, в основном ещё нестарых мужчин и молодящихся женщин, не желающих себя чувствовать кому-либо обязанными. С видом откровения Айн Рэнд преподносила доверчивым читателям необновленные со времен штирнеровско-ницшеанских увлечений юности представления о творчестве как достижении некоего Единственного. В неописуемый восторг многих неискушенных приводило и приводит кредо индивидуализма из её романа «Первоисточник». В кинофильме, снятом по роману, речь во славу абсолютной личной независимости произносит американский из американских киногероев, Гэри Купер, которого Айн Рэнд тиранила на съемках, заставляя говорить так, как ей было нужно. Актер с неотразимой внешностью и голосом, заставляющим ему верить, прекрасно произносит полнейшую чепуху. Эгоцентрический манифест, изложенный устами героя романа и фильма, архитектора-новатора, противоречит фактам в каждом утверждении. Новатор разглагольствует о творчестве будто бы самоза-рождающемся, а величайшие творцы, как известно, учились у старых мастеров, подражали своим предшественникам и заимствовали у современников. В кризисный момент, во время финансовой катастрофы 2008 г., имя нашей бывшей соотечественницы озарилось пламенем жаркой полемики. Одни были готовы и по-прежнему готовы жизнь прожить, как их научила Айн Рэнд, они искали и всё ещё ищут истину в её населенных марионеточными персонажами романах, другие увидели в её скрежещущей, прямолинейной писанине идейный источник бедствий, поскольку оскандалившийся Председатель Совета Резервной Федеральной Системы Алан Гринспен, которому не удались манипуляции деньгами, в молодости наслушался поучений Айн Рэнд.
Этот биографический факт из жизни и деятельности финансового гуру, надо отметить, насторожил как проверка практикой обольстительных теорий Айн Рэнд. Но несведение концов с концами в её проповеди можно было и раньше заметить. «Клянусь, в жизни не помогу ни одному человеку, и сам ни от кого не стану ждать помощи», – голосом самой Айн Рэнд говорит персонаж в её романе «Атлас пожал плечами». В той же сказке для взрослых, представляющей собой нагромождение возможных и невозможных происшествий, попадается безусловно правдоподобный момент, действующий вроде булавки – прокалывает пузырь нарцистической псевдофилософии создательницы романа.
Имею в виду эпизод из части третьей, когда кто-то из персонажей, сборища творческих личностей, всё-таки должен помочь другим и… пожертвовать собой? О, нет, всего лишь помыть посуду после завтрака за общим столом. Завтракали мужчины исключительно творческие, нетворческих, обычно моющих и подметающих, ни мужчин, ни женщин нигде во всей округе не сыскать. Скороговоркой, так, между прочим, сообщается, что мытье посуды берет на себя героиня романа, неотразимая красавица, она же деловая женщина, меняющая деловых партнеров (они же и любовники), чувствующая себя призванной участвовать в спасении от экономической катастрофы urbi et orbi, страны и мира. По ряду признаков, похоже, эту даму автор романа скопировала с себя самой. Главное, посуда в то утро оказалась помыта, а кто помоет в полдень, после обеда? За ужином? Завтра? Послеза… Но Дэгни Таггарт (так зовут героиню) меняет место своего пребывания и проблема грязной посуды оказывается замятой.
Эта повествовательная недоработка, напоминающая нехватку гвоздя в подкове, в результате чего вся кавалерия, а с нею и целая армия была разбита, напомнила мне, когда я читал роман, случай из ранних лет перестройки. Под руководством Виппера небольшой делегацией из трех человек мы поехали на первое крупное международное мероприятие – Конференцию Ассоциации сравнительного изучения литератур. Приземлились в Нью-Йорке, а Президентша (ученая дама) оказалась ещё в Монреале, и нам пришлось туда звонить, чтобы уточнить программу. Дама заведовала кафедрой компаративистики в крупнейшем канадском университете, туда мы и позвонили. Довольно длительное время раздавались долгие гудки, наконец трубку подняли – к счастью, откликнулся голос нужной нам важной персоны. Извиняется, что заставила нас ждать и объясняет причину: «У нас на кафедре была вечеринка, и я мыла посуду». ЮрБор, изъяснявшийся на французском Наполеонова Кодекса и отличавшийся манерами маркиза времен Людовика XIV, не сразу нашелся, как реагировать. Что означала бытовая подробность в процедуре международного научного обмена? Не означала ничего, кроме того, что нам было сказано: завкафедрой, специалист по сравнительному изучению литератур, мыла посуду. Ученая дама не прикидывалась и не манерничала, а просто объяснила, почему заставила нас ждать. На университетской кафедре, где судомоек в штате не полагалось, профессура довольствовалась
