Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

которая оказалась женой Макса Лоренца. Гитлер смеялся, болтал и хлопал себя по ляжкам. Не было и следа обычной для него суровой и грубой серьезности».

На сей раз проезд Гитлера от виллы Бёнера до Дома торжественных представлений был еще более помпезным, чем в прошлом году, однако облаченный во фрак фюрер был мрачен и сосредоточен – всем своим видом он демонстрировал, какое потрясение он пережил из-за предательства соратников, которых ему пришлось уничтожить. Самыми почетными гостями на открытии фестиваля были Геббельс с женой, президент Рейхсбанка Яльмар Шахт, чудом избежавший расправы вместе с прочими руководителями СА группенфюрер принц Август Вильгельм, а также остатки имперской знати – великий герцог Гессенский с семьей и герцог Кобургский.

Открывшее фестиваль представление Парсифаля имело особое значение не только потому, что мистерия шла в новой сценографии Альфреда Роллера, но также в связи с завершением дирижерской деятельности Рихарда Штрауса, который за несколько недель до того отпраздновал свое семидесятилетие. Исполнитель партии Парсифаля, молодой датский тенор Хельге Розвенге впоследствии писал: «В нем было заметно особое величие, и все мы пели в тот вечер с печалью в сердце. Мы приложили все наши старания, и при сравнении продолжительности спектакля с той, что была зафиксирована в 1882 году на репетиции, проведенной перед премьерой самим Вагнером, оказалось, что они совпали с точностью до минуты. Итак, в тот вечер новая постановка совпала с премьерной по меньшей мере по темпам». Один из лучших теноров того времени, Розвенге выступил в этой вагнеровской партии впервые (ранее он успел прославиться в итальянском репертуаре, особенно в партии Рудольфа в Богеме), и его появление на фестивале – еще одна явная заслуга Титьена.

Тетушки Даниэла и Ева старались держаться особняком, тем самым подчеркивая свое недовольство новой постановкой Парсифаля, однако сценография Роллера оказалась, по мнению многих, очень удачной, поскольку позволила решить сложную проблему перехода от первой ко второй картине первого действия: уходящий в бесконечность лес колонн храма, куда из леса прибывали рыцари, делал интерлюдию более логичной. В числе тех, кто выразил Роллеру свое одобрение, был и сам Гитлер. По этому поводу Лизелотте писала: «Старик Роллер возвратился совершенно просветленным. Фюрер абсолютно счастлив, и от этого у нас стало легче на душе». Когда сценографа чествовали в фестивальном ресторане во время застолья, устроенного по поводу премьеры, фюрер снова вспоминал о том, как он в молодости не решился к нему обратиться в Вене с рекомендательным письмом. Винифред была в восторге от достигнутого успеха и высказала лишь замечания по поводу сценографии сада цветов, где Роллер, по ее мнению, не учел особенности байройтской сцены. В целом же фестиваль, по ее словам, имел «неописуемый успех», не омраченный даже недовольством «стариков». Во время этого приема Винифред получила также возможность отблагодарить Штрауса за услуги, оказанные им двум последним фестивалям. Она представила Гитлеру его невестку Алису, жившую с мужем и свекром в доме Зигфрида. Рукопожатие фюрера на глазах у его окружения во многом облегчило ей дальнейшее существование, хотя, как уже было сказано, не избавило от преследований до самого конца войны. Разумеется, по поводу новой постановки резко высказывалась старая гвардия вагнерианцев, осуждавшая, по словам Цинстага из его послания Винифред, «дехристианизацию самого христианского сценического произведения». Но поскольку постановку одобрил сам фюрер, консерваторы должны были умолкнуть, и только газета Völkischer Beobachter осторожно заметила, что храм выглядел бы куда убедительнее в традиционном облике. Это означало, что у Геббельса могли быть претензии к постановке, которые он, однако, предпочел тогда громко не высказывать. К тому времени Гитлера удалось отговорить от принятия закона о защите Парсифаля, однако уже в начале семидесятых годов Винифред писала, что это именно она (!) «убедила его оставить все как есть, потому что при теперешнем положении вещей исполнение за рубежом запретить нельзя, и немецкие постановки могут затем перебраться в Брюссель, Париж, Прагу, Вену, Копенгаген и проч.».

После представления Парсифаля Гитлеру внезапно сообщили о скором прибытии Геринга, и Винифред пришлось подыскивать для рейхсмаршала приличные апартаменты. Поскольку все комнаты в Ванфриде были заняты, остававшуюся в доме Зигфрида родню Штрауса и ночевавшую там же Лизелотте попросили освободить помещения. Геринг прибыл посреди ночи и тут же отправился в дом Бёнера, в окнах которого свет горел до утра. К середине дня стало известно, что национал-социалисты устроили в Австрии антиправительственный путч, в результате которого был убит канцлер Дольфус. Гитлер продолжал отслеживать события и во время состоявшегося на следующий день представления Золота Рейна. Фриделинда писала об этом: «Шауб и Брюкнер сновали туда-сюда между ложей Гитлера и предбанником нашей ложи, где стоял телефон. Один принимал сообщения по телефону, а другой спешил к Гитлеру и шептал ему что-то на ухо». Исполнявший в Парсифале партию Гурнеманца Йозеф фон Мановарда, не скрывая радости, восклицал, что теперь Австрия наконец-то станет нацистской, и уверял всех, что фюрер обещал отправить его на родину специальным самолетом: «Вы только представьте себе: специальным самолетом!» Похоже, так оно и было, потому что Гитлер привечал даже жену верного ему певца-нациста. Фриделинда вспоминает: «Госпожа фон Мановарда была полной крашеной блондинкой средних лет; впоследствии мы узнали, что она стала одним из самых деятельных тайных нацистских агентов и на манер Маты Хари выдавала Гитлеру его австрийских противников. Мы с Гербертом Янсеном случайно встретили ее спустя два года. Нас заинтересовала переливавшаяся на тыльной стороне ее правой руки огромная золотая свастика, закрепленная на браслете часов и кольцах указательного пальца и мизинца. Я еще не успела ее как следует рассмотреть, как Янсен спросил, что она означает. „О, она покрывает то место, которое поцеловал фюрер“, – проворковала толстушка. На это Янсен, всегда сдержанный и воспитанный, смог только ответить: „Как жаль, что он не поцеловал Вас в губы“».

Во время представления Золота Рейна стало известно, что путч провалился – после того как сохранивший дружеские отношения с австрийскими властями Муссолини стянул к границе с Австрией итальянские войска, путчистов арестовали и отправили в те же лагеря, где уже сидели арестованные зимой социал-демократы. После этого Гитлер объявил попытку государственного переворота внутренним делом Австрии и заявил о сохранении дружеских отношений между двумя странами. Находившийся в Байройте Альфред Роллер получил сообщение, что среди арестованных путчистов находится и его сын Ульрих – двадцатитрехлетнего студента-сценографа арестовали в отцовском доме в городке Мондзе. Умерший меньше чем через год в Вене Альфред Роллер своего сына так больше и не увидел. А соблюдавший невозмутимое спокойствие фюрер посетил на следующий день представление Валькирии, где в партии Брюнгильды выступила