Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

– Ого!.. Пара выступать.

– Нет, – отрезал Саид. – Земля твердая, как камень. Копать придется штыками. И подготовить камень... Файзулла, возьми динамит, отколи во-о-он ту глыбу. Положим ему на могилу.

Файзулла с изумлением посмотрел на сурового Саида:

– Это нас займет до ночи! А нам нужно быть на ударной позиции в четыре утра!

Саид отрубил:

– Мы его похороним.

Файзулла вскрикнул, попятился. Его отодвинул и выступил вперед Джордан:

– Ты что, не понимаешь?.. Вам заплатили такие деньги, чтобы перехватили тот самолет!.. Я не должен был этого говорить, это сверхсекретно, но на том самолете прилетит русский президент! Лично. Он заключает с арабами какой-то страшный договор... весь мир наш полетит вверх тормашками! Это единственная возможность уничтожить его одним выстрелом!

– Мы должны похоронить русского, – отрубил Саид.

– Но весь мир...

– Весь мир в руке Аллаха, – бросил Саид высокомерно. – Кто мы, чтобы спорить с ним?

Джордан в бессилии огляделся по сторонам. Лица моджахедов были суровыми и мрачными. Черные глаза недобро блестели из-под черных бровей. За спиной у каждого «стингеры» новейшей модификации, от которых не уйти ни одному самолету. А в руках короткие автоматы, готовые к бою.

– Ты не понимаешь, – закричал он зло. – Только в том месте самолет пройдет над самыми горами... в досягаемости даже для пистолетного выстрела! Одной ракетой разнесем в клочья, а у нас их восемь!.. Неужели ты не хочешь уничтожить самого главного русского?

– Хочу.

– Но ты этому грязному русскому... этому!.. даешь возможность спасти русского президента!

Саид сказал высокомерно:

– Ты, получивший образование в США, знаешь ли, что когда говорит сам Аллах, внимают даже горы и моря, не только люди?

Он смотрел на безобразное тело, распухшее от жары так, словно уже разлагалось, подумал внезапно, что русский и не должен быть красив, они все безобразны, но настоящему мужчине не обязательно быть красивым. Этот вот, к примеру, прекрасен. И десять тысяч гурий уже ждут его очищенную душу в священной джанне.

А смутное чувство, что этот русский нанес его отряду поражение гораздо более ощутимое, чем все танковые армии СССР, медленно разрасталось и разрасталось.

Глава 48

Ночь нависла над южным морем черная и глубокая, какой не бывает ни в России, ни в США. Даже звезды пылали немыслимо яркие, блистающие. Там, в северных широтах видели только отдельные звезды, здесь их целые звездные рои, блистающие, заливающие водный мир странным нечеловеческим светом.

Угрюмые громады из стали полуметровой толщины застыли в темной воде, подсвеченной только тропическими рыбами, похожие на допотопные гигантские чудовища, увязшие в прозрачном чистом янтаре.

В темном небе загадочно поблескивали звезды. Тихо, слышно было, как плещет далеко внизу волна о борт. Корабельные орудия недвижимо смотрели исполинскими жерлами в ту сторону, где находилась американская эскадра, а корабельные ракеты время от времени начинали беспокойно двигаться, острые носы отслеживали невидимые глазу истребители в стратосфере, которые наивно полагали, что находятся вне досягаемости русских ракет.

Под палубой было тихо, только чутье подсказывало, что корабельные механизмы не спят, трудятся, часть из них держит корабль в постоянной готовности к бою, а другая отслеживает каждого на палубе американских кораблей, будь он за пультом ракет «земля-воздух» или отправился помочиться с борта. А командир корабля, что жутко перекосил рожу и с наслаждением копается то носу, то в ушах, то чешет между большими пальцами ног, уверен, что в темноте его не видит даже штурман в двух шагах, и не подозревает, что у русского наблюдателя зудят руки продать эти фото в их же газеты, заработать и получить одновременно немалое удовольствие.

Командир эсминца «Стерегущий» Анатолий Рыбаков всю ночь наблюдал за американской эскадрой. Сперва по приборам, наконец, утомившись, вышел на палубу. От необъятных просторов воды веяло грозным покоем.

Он услышал странный звук, вслушался, сердце затрепетало. До слуха внезапно донесся шелест парусов, настоящих полотняных, которых никогда не видел и не слышал, затем плеск воды о деревянный борт...

Повернулся в ту сторону, отшатнулся, а сердце застучало часто и сильно. Вдали неслышно скользил призрачный корабль под всеми парусами! В высоком деревянном борту чернеют открытые люки, видны круглые жерла, это же чугунные пушки, которые ядрами!..

Плеск воды становился все слышнее, хлопанье парусов, и странная неземная музыка, от которой запело в груди, глаза защипало, но все же рассмотрел надпись на борту корабля-призрака – «Стерегущiй». Вода за кормой бурлит, красавец фрегат старого флота, возможно, погибший в этих водах сотни лет тому, спешит на помощь своим потомкам!

– Худяков, – сказал он хрипло и не узнал своего яростного голоса, – малый впедед!

– Товарищ командир!

– Самый малый, – распорядился он. – Выдвинь корабль на полкорпуса и застопори машины. А там посмотрим.

Призрачный корабль шел на столкновение с американским флотом. Сквозь него просвечивали звезды.

Из машинного отделения голос прозвучал с заминкой, сразу посуровевший:

– Товарищ командир! Вы же знаете, если произойдет сближение хоть на дюйм...

Рыбаков сказал с наигранной веселостью:

– Это если приблизятся они! Но ты ж видишь, они как мухи в патоке.

– И что же?

– Придвинемся ближе.

– Мы нарываемся, чтобы шарахнули?

Рыбаков ответил бесшабашно:

– А шарахнут, так шарахнут. Главное, чтобы мы успевали ответить. А мы успеем пальнуть изо всех орудий и пусковых установок прежде, чем нас накроет... Но сдается мне, что не случится, не случится.

К Стоуну ворвался командир корабля:

– Русский корабль выходит на ударную позицию!

Стоун сорвался с койки, он спал одетым, даже не обругал дурака, какая ударная позиция, она сейчас у всех ударная, бегом поднялся наверх.

Вдвоем, замерев, они смотрели, как в ночи эсминец русских медленно, очень медленно выдвигается вперед, сам пересекая черту, которую обозначил русский командующий флотом.

– Что он хочет? – спросил командир дрогнувшим голосом.

Стоун посмотрел с ненавистью, словно тот был виноват, стиснул зубы, заставил себя дышать глубоко и ровно, чтобы кровь не била в голову волнами как при шторме.

– Давно он так?

– С середины ночи, – поспешно ответил командир корабля. – Слегка выдвинулся, постоял, снова выдвинулся на треть корпуса. Теперь снова...

Стоун сказал с ненавистью:

– Этот мерзавец, вопреки приказу своего же командующего, провоцирует нас на огонь!

– Но, – сказал командир несчастным голосом, – хоть мы и не откроем огонь, но он, оказавшись так близко, сможет нас обвинить, что это мы придвинулись под покровом ночи. Сам ударит мз всех орудий... и – начнется!

Стоун буркнул:

– Что начнется, то скоро кончится. Современный бой длится всего несколько минут. А то и секунд.

Но сам ощутил, что прозвучало фальшиво. Все-таки там на побережье Флориды его ждет шикарная вилла, приобрел удачно, а у русского командира одни дыры в карманах, терять нечего, со злости только ищет повод!

А когда нет, придумывает.

На тротуарах пламенели свежие пятна крови, но народ ходил группками пьяный от счастья, бабахал по окнам. На площади Ногина толпа собралась, как на концерт Мадонны. Массивное здание Политехнического музея окружили кольцом в несколько тысяч человек. Передние ряды счастливо палили по зияющим дырам на месте окон, а остальные поднимали стволы вверх и пуляли в синее безоблачное небо.

Из музея почти не отстреливались, но из толпы по темным провалам стреляли все равно часто, охотно и беспорядочно.

С грохотом подошли танки, глупо и бесцельно взяли древнее здание в кольцо. Я насчитал двенадцать серо-зеленых стальных чудовищ, Длинные стволы, похожие на трубы для перекачки нефти, мертво смотрели на музей, крышки люков задраены наглухо, даже пулеметные гнезда словно заварены электросваркой.

На джипе, сопровождая танки, прибыл Яузов. Бинты уже сняли, но на мощной носорожьей фигуре не сказалось, все такой же массивный, грузный, С подкреплением появились снайперы, я видел их сгорбленные фигуры на башнях танков. Похоже, в патронах их не ограничивали, потому что винтовки с непомерно уродливыми стволами время от времени дергались, я слышал сухие щелчки, едва слышные на фоне привычного городского шума.