Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

Когда их отодвинули, Бережанский с трудом повернул голову. Очки каким-то чудом держались на его испачканном в земле лице. Я поймал на себе его неверящий взгляд. Он просил хрипло:

– Ты... ты блефовал?

В голосе была надежда. Он предпочитал быть коварно обманутым, предпочел бы, чтобы я просто переиграл его, перехитрил, но страшился услышать правду. Но я редко вру, а без необходимости не вру вовсе.

– Я убил бы всю твою семью, – ответил я, он видел по моему лицу, что я говорю честно, – и сжег бы твой дом. А потом наплевал бы на могилы твоих родителей. А то и стер бы их с земли...

– Но ты же... ты же цивилизованный человек!

Я подтвердил с уверенностью:

– Да. Даже больше, чем ты думаешь.

– Как это?

– Старая цивилизация мертва. Мы расшвыриваем ее кривые обломки. Я росток – нового мира.

Я не сказал «культуры», сам все-таки большей частью из того, старого мира, не могу употреблять это слово всуе, когда в руке пистолет, тем более, что культурой называют и примитивные там-тамы дикарей, и грибковую плесень в пробирке...

Он простонал:

– Но... кровная месть?

Я улыбнулся ему, как акула улыбнулась бы карасю:

– А знаешь, кровная месть... в ней что-то есть.

Он прохрипел перехваченным горлом:

– Но даже в исламе... в исламе нет кровной мести!

Его подняли; двое по бокам, один держал за волосы, в еще двое тыкали ему в бока стволы автоматов, как он недавно – моей внучке.

– В русском исламе, – ответил я. – Есть. Или будет.

– Русском... – прохрипел он, – исламе?

Я объяснил, пророки становятся занудами, когда их ловят на этот крючок:

– Пока есть сунниты и шииты, а будут еще и... скажем, олегисты. Это так, по имени князя Олега. Нет, он не был, но как-то же надо назвать особую ветвь мусульманства – русский ислам? И примитивные законы предыдущего общества, за которые уцепятся... хоть гражданские, хоть моральные, у нас не действуют.

Один из десантников, веселый и жизнерадостный, дружески утешил:

– Да ты не ломай голову, дорогой! Долгого суда не будет. Тебя расстреляют либо сегодня к вечеру, либо, самое позднее, завтра утром. Зачем тебе знать про какой-то русский ислам?

Его вбросили головой вперед в заднюю дверь арестантской машины. Следом запрыгнули трое из десантуры, закрыли дверь. Я слышал, как щелкнул замок. Еще один из этих бронированных парней задвинул с этой стороны примитивный, но массивный железный засов, сел к шоферу, и машина умчалась.

В другую машину бравый Гергадзе усадил Анну с Дашенькой. С ними был рослый десантник, немолодой, с нарочито замедленными движениями и цепким взглядом. С ними сидела Стелла, все еще обнимала Анну, что-то нашептывала в ухо.

Я приблизился, во рту сухо, язык царапает горло, прохрипел:

– Езжайте домой...

– А ты? – спросила Анна.

– Ты же видишь... я должен понять, почему все так...

Стелла внимательно посмотрела в мое лицо, кивнула Анне и быстро выбралась из машины.

– Так нефутурологично, – добавила она с издевкой. – Так непредсказано!

Машина сорвалась с места, умчалась, унося Анну и Дашеньку. Десантники, обшарив дом и кухню, с чувством выполненного долга вскакивали в бронетранспортер. Георгадзе посмотрел на меня, на Стеллу, в глазах заблистали веселые искорки:

– У нас газик и вот тот бэтээрик. Что предпочитаете?

Я хмуро посмотрел на Стеллу:

– Тебя на чем подвести к дому? Я еду в Кремль, нам по дороге.

Георгадзе смотрел понимающе, такая женщина, так смотрит, тем более, что я не поехал с семьей... неспроста, неспроста.

Но мою грудь сдавило как железными обручами. Стингеры догоняют самолеты даже на высоте в пять тысяч метров. А самолет Кречета должен был пройти над горами на такой высоте, что можно достать брошенным камнем!

Глава 47

Выжженная пустыня тянулась раскаленная до оранжевого блеска. Изредка багровели пятна красной глины, сухой настолько, что при самом легком дуновении вздымалось пурпурное облачко пыли, зависало надолго в перегретом воздухе, иногда начинало двигаться, а тогда издалека в нем можно было увидеть причудливые минареты, башни джиннов, сказочный город Искрам, разрушенный Аллахом.

Черная скала, которую Аллах, поставил посреди пустыни, нависала гребнем на север, и даже в полдень, когда солнце разит лучами все живое, и от него нет защиты, под скалой всегда была широкая тень. А у самого подножья таился крохотный родничок. Осенью он выбивался на поверхность, но даже сейчас там земля влажная и холодная, и, если разрыть, то можно наполнить солдатские фляги.

Отряд Саида, опытного и нещадного борца с неверными, сделал короткий привал. Полуденную жару стоило переждать в тени, а когда солнце опустится к краю земли, они сделают молниеносный бросок к границе, где гяуры все еще держат в неволе их таджикских братьев.

Саид, пренебрегая жарой, поднялся на вершинку. В бинокль далекие горы так близко, что он едва удержался от детского желания протянуть руку и пощупать заснеженные вершины. Рядом тяжело дышал Файзулла, дальний родственник. Подъем дался ему не так легко, хотя Файзулла на пять лет моложе. Но Саид все эти годы сражался за свободу и веру Аллаха, а Файзулла только месяц тому вернулся из США, где шесть лет учился на хирурга. Неизвестно, как он будет лечить, за это время были погибшие, но раненых не было, однако себя уже едва таскает, задыхается, пот градом катится после пустякового перехода километров в тридцать-сорок...

С Файзуллой рядом шел Джордан. Гяур из грязной страны, он принес пять миллионов долларов, на которые правоверные воины Аллаха купят оружие. Пятеро бойцов несли за спиной «стингеры», уже знакомые муджахедам. Эти вдвое меньше, легче, но штатовец уверяет, что это ракеты последнего поколения, любая догонит и разнесет на мелкие куски любой сверхсовременный истребитель.

Саид тогда еще спросил удивленно, стоит ли тащить восемь сверхмощных ракет, если надо сбить всего лишь один гражданский самолет, Джордан только таинственно улыбнулся, кивнул: стоит.

Сейчас американец с удовлетворением поглядел на часы:

– У нас еще четыре часа в запасе. Прибудем, перекусим... Можно даже по глотку бренди. Самолет пройдет над самыми головами, из пистолета можно.

– Гяур, – сказал Саид презрительно.

Джордан широко улыбнулся:

– Ах да, исламский запрет на спиртное... Много теряете, ребята! Впрочем, я тоже после того, как разнесем этот самолетишко вдребезги.

Он чувствовал радостный трепет во всем теле. Через полчаса они будут на вершине перевала. Там горы почти царапают небесную твердь. Самолету придется протискиваться, едва не задевая брюхом вершины гор. Его маршрут пройдет именно здесь, сведения точнейшие. На экране миникомпьютера видно, как идет самолет президента России. Простой, без брони. А стингеры, что за плечами этих звероватых муджахедов, догонят и разнесут вдрызг любые сверхпрочные и сверхскоростные истребители.

Нет, первый выстрел сделает он сам!

Черная тень протянулась на четыре человеческих роста, под самой скалой сгрудилось два десятка бойцов. Саид, спустившись к своим людям, однако отправил наверх троих. Даже в голой пустыне нужно нести стражу!

Прижавшись к раскаленным камням, став почти неотличимыми от черного гранита, они терпеливо переносили зной, все-таки свой, афганский, привычный сотням тысяч поколений предков, что впитали этот зной в глубину костей, носили в себе.

Их темные, как спелые оливы, глаза настороженно посматривали то на раскаленное до синевы небо, то на далекую линию горизонта, где иногда вставали смерчи, иногда же возникали призрачные мечети, дворцы, оазисы. В небе могут из призрачной синевы появиться как истребители, так и боевые вертолеты противника, посмевшего избрать для пути к Аллаху иную дорогу.

В нагрудном кармане Саида пискнуло. Он нехотя вытащил телефон:

– Слушаю.

– Саид, – сказал неторопливый голос наблюдателя, – к нам двигается какой-то шурали.

– Один? – не поверил Саид.

– Один, – подтвердил голос.

– Не мерещится? Ничего не накурился?

Он спрашивал ядовито, ибо чтобы попасть к ним, нужно было пройти через раскаленные пески, а там и верблюды падают от зноя. А шурали, судя по словам Хаббара, идет пешим.

– Он один, – равнодушно сказал Хаббар.

– Как далеко?

– Еще несколько шагов, и наступит тебе на голову.

Саид выругался, ухватился за автомат, гаркнул зло:

– Почему не сказал раньше?