Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

– Сумасшедшие... – прошептала Стелла.

– Еще бы, – согласился я. – высадить своих коммандос – разве не сумасшествие?

Она бросила злой взгляд. Похожа, она имела в виду что-то другое.

Я медленно вел машину, обалделый и ошарашенный настолько, что разжалуй меня из академиков в слесари, смиренно признал бы свою непригодность к прогнозированию. Случилось то, чего не ожидал ни Черногоров, ни американские советологи, ни даже я, такой мудрый и самоуверенный в предсказаниях.

Стелла взвизгнула, прижалась теплым мягким плечом:

– Осторожно!..

Я ощутил, что даже после такой ночи и гонки по городу приятно чувствовать на плече аристократически утонченные пальцы, с длинными ногтями, горячие, от самых кончиков которых по телу побежали невидимые игриво щекочущие струйки.

Машину бросило круто влево, правое колесо выскочило на тротуар, а справа промелькнул обгорелый остов не то мерса, не то бээмвэ. Мне почудился темный силуэт, склонившийся головой на руль, но останавливаться не стал, бедняге вряд ли уже нужен кто-то кроме гробовщика.

Встречных машин было на удивление столько же, как и в любой день. На площади, где в центре расположился Политехнический музей, собралась огромная толпа, слышалась стрельба. Из окон музей вроде бы отстреливались, но в запертые двери грохали торцом фонарного столба. Толпа одобрительно ревела при каждом ударе.

Машины замедляли ход, одобрительно гудели. Подъехал микроавтобус, с охотничьими ружьями в руках выскочили молодые парни. Я успел увидеть, как они прямо на бегу начали с упоением стрелять по окнам музея.

Машина ровно гудела, на скорости ее слегка заносило, дорога чересчур заполнена автомобилями. Я превратился в ком нервов, только бы не врезаться... черт!.. красный свет... ладно, с той стороны никого, успеваем... почти успеваем, сзади навроде бы погнались с мигалкой... ладно, скажу, что когда вдрабадан пьян, то не отличаю, где красный, где зеленый, а если потом доставят в стекляшку и велят дыхнуть, что ж, дыхну... А майору скажу, мол, этот еще соврет что я и на красный проскочил...

Княжна легонько взвизгивала на поворотах. Глаза расширились, она уже потеряла весь аристократический лоск, когда на всех и все смотрят свысока, рядом с таким грубым ублюдком каждая женщина забывает, что она крутой бизнесмен, политик или королева – мне то по фигу, я просто гнал и гнал, ибо хоть какой же русский не любит быстрой езды, но ездят быстро только американцы по их выверенным дорогам, но под моими ногами не удалая тройка, а мощь шестисот коней, и я несся как снаряд, почти не успевая крутить баранку.

– Ты своих не увидишь! – вскрикнул рядом панический голосок.

– Размечталась, – процедил я.

– Сбавь скорость!

– Куда уж сбавленнее...

Обостренное чувство очень взрослого человека, что приходит на смену убывающей реакции и физической силе, подсказывало, где какой дурак выметнется с соседней полосы, какой уступит, а какой продержится до последнего. Я уже знал, чего ожидать на перекрестках, что выскакивают навстречу чаще плакатов с призывом голосовать за московского мэра, а чего ждать от боковых улочек.

Она оглянулась встревожено:

– ГАИ.. отстали... но не сильно.

– Отстанут, – процедил я.

– Наверняка уже передали по рациям! Нас задержат у ближайшего поста!

Непроизвольно сказала «нас», даже не заметив оплошности. Что-то фрейдистское, когда такое заносчивое готово идти за тобой хвостиком, ибо ты – зверь с дубиной... это я-то зверь!.. ведь самка инстинктивно выбирает зверя позвереистее...

Нога сама ударила по тормозам, машину занесло, самка взвизгнула, ее шарахнуло о дверцу, слева жестяно взвизгнуло. Лоха, который до последнего не уступал дорогу, унесло в сторону. Похоже, его выбросило на встречную, да черт с ним, их на земле уже шесть миллиардов.

Мимо неслись дома этой кривой цивилизации, на тротуарах стоят кривые столбы, на троллейбусных остановках согнутые кривые люди, поперек улицы висят кривые плакаты.

Ничего, всех выравняем.

Над головой промелькнул и унесся, как птеродактиль, гигантский мост окружной дороги. Мы вынеслись за пределы Москвы, автотрасса пока что широчайшая, здесь уже город, хотя по картам пока еще нет, но телефоны с московскими номерами, народ ездит на работу вовнутрь кольца окружной дороги...

Я жал и жал на газ, едва удерживал руль. За окружной машин на удивление мало, почти нет, народ благоразумно отсиживается по норам, чтобы узнать, в какой цвет выкрашивать машину, цеплять ли серп и молот или двуглавого урода, а то и выкапывать партбилет.

Из-за леса вылетело навстречу открытое пространство, серое небо и темная земля, а далеко впереди виднелись домики разной величины, поставленные на одинаковом удалении друг от друга. Среди них выделялись и трехэтажные монстры, широкие, как боярские усадьбы, но мою дачу скорее можно принять за курятник: бревенчатый, один этаж, всего три крохотных комнаты, на участке цветы и заросли малины, никаких гаражей, никаких строений, разве что в дальнем уголке двора совсем крохотный домик летней кухни.

Машина неслась по неровной дороге, ее подбрасывало, Стелла шипела сквозь зубы. Возле моего дома стояли трое джипов, выкрашенных в маскировочный цвет, а также приземистый бронетранспортер. Десятка два десантников в зеленых пятнистых униформах, в касках и с автоматами в руках держали дом под прицелом, но трое сразу же взяли нас на прицел. Эти ребята отличались от вроде бы крутых и бравых омоновцев как соколы от галдящих уток. На них навешано доспехов намного меньше, из-за чего выглядят куда проворнее, морды не такие толстые, а значит, и сами не такие тупые. С этими ребятами вряд ли удалось бы выйти из подземелий Кремля так же просто, как проделал...

Я остановил машину возле бронетранспортеров, выскочил, тут же наткнулся на двух десантников, похожих скорее на толстые дубы, что растут тут лет двести. Меня придержали за плечи, один спросил грубо:

– Хто такой?

Из-за джипа выскочил офицер, вскрикнул:

– Виктор Александроович?

– Я...

– Лейтенант Георгадзе, – отрапортовал он. – Послан Михаилом Егоровым.

Я видел два десятка направленных прямо мне в грудь стволов. Десантники не давали мне ни единого шанса, гордились этим, при любом неверном движении я должен был потяжелеть на пару пудов, начиненный пулями.

– Где они? – крикнул я. – Где?.. Где мои?

Лейтенант прокричал:

– Все были захвачены... или уничтожены еще при преследовании. Там только двое...

– Мои там? – прервал я.

Он замялся:

– К сожалению, захватили вашу жену и внучку. Пока остальных уничто... подвергали процедуре ареста, эти двое успели выскользнуть с заложниками. Стрелять мы не решились.

Я кивнул, пошел к домику. Лейтенант догнал, ухватил за рукав:

– Постойте! Туда нельзя.

– Мне можно, – отрубил я. – Это приказ Кречета. Ясно?

Он оторопел, я слышал его шаги за моей спиной. За машинами горбились парни в пятнистой одежде, огромные и непомерно толстые от одетых под сцецкостюмы бронежилетов. Все держали на прицеле окна, двери и даже печную трубу.

Один из них, с погонами старшего офицера, повернулся в нашу сторону, рыкнул:

– Стоять! Георгадзе, как пропустил?

Офицер что-то залепетал, я снова рыкнул:

– Приказ президента! Мне – можно все.

Я вышел на открытое пространство. Стараясь не спешить, теперь я под прицелом, медленно двинулся по дорожке, развел руки, показывая, что я с пустыми руками. С каждым шагом

Глава 46

Человек вытащил Анну, держа перед собой. Глаза, как у обезумевшего, вылезали из орбит, пытаясь увидеть все и сразу. Его рука тыкала стволом пистолета в ее висок. Голос сорвался на визг:

– Стой!.. А это ты видел?

Я сам прицелился ему в голову, медленно начал подходить. Он тыкал стволом в висок Анне, она болезненно кривилась, бледная, но сравнительно спокойная. Глаза ее отыскали мое лицо, только миг мы смотрели глаза в глаза, затем я сказал сдавленным голосом:

– У тебя еще есть шанс.

– Какой? – выкрикнул он злобно.

– Сдаться. Возможно, тебя не расстреляют.

Его злой хохот был похож на карканье старой больной вороны. Одной рукой еще сильнее сдавил Анне горло, ее лицо побагровело, но она не стала цепляться за его руку, пытаясь хоть чуть ослабить хватку.

– Ты понимаешь, что я могу ее убить?

– Ты умрешь тут же, – сказал я. – Никакого суда. Придет тьма, ты уже никогда не воскреснешь. Ты будешь мертв. Тебя не будет.