Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

Батюшка Тирлейф решил, что они с Вереном присоединятся в другой раз: малыш от перемены климата чувствовал себя вялым, за завтраком плохо ел и сейчас уже просился в прохладу. Дом мог охлаждать помещения внутри себя, что было весьма кстати.

Они пришли на тот пляж, где были вчера — довольно далеко от дома. Купание вышло отличным, а вот рыба не клевала: Ниэльм так расшалился, шумно играя в воде, что всю её распугал.

— Прости, дружок, придётся мне ловить где-нибудь в другом месте, — со смешком сказала Эллейв. — Подальше от вас.

С одной стороны, Ниэльму не хотелось её отпускать, но и рыбы, запечённой в глине, поесть хотелось. Его растущий молодой организм часто требовал подкрепиться, вот и сейчас, несмотря на то, что завтракал он не так уж давно, внутри уже горел голодный пожар. Эллейв смотала удочку, взяла ведёрко и, подмигнув, ушла куда-то.

— Родной, ты же хотел Эллейв матушкой называть, — заметила Онирис, когда они остались одни. — Ты раздумал?

Пришлось Ниэльму рассказать сон и сестре. Онирис обняла его и сказала:

— Это не матушка обиделась, это твои внутренние страхи, мой дорогой. Ты просто боишься её обидеть, вот тебе и приснилось это. Но поверь мне, матушка на тебя не рассердится. Там, в Чертоге, она видит всё по-другому, там не существует обид, душа становится зрячей и многое воспринимает иначе — не так, как на земле. — И, ласково подцепив подбородок Ниэльма, Онирис тихо и проникновенно добавила: — Эллейв будет очень жаль, если ты не станешь называть её матушкой. Она, конечно, тебе этого не покажет, но глубоко внутри ей будет грустно. Она испытывает очень сладкое и нежное чувство, когда ты так её зовёшь, она сама мне вчера сказала, после того как мы тебя уложили. Пожалуйста, не лишай её этого чувства. Она очень тебя любит...

Ниэльм всё-таки расплакался: Онирис удалось задеть какие-то глубоко запрятанные чувствительные струнки в нём, она умела это — взглядом, голосом, нужными словами.

— Я её тоже очень... очень люблю, — всхлипывал он. — Я просто ужасно её люблю!Я не хочу, чтобы она грустила...

Онирис обняла его и укачивала, поглаживая по волосам.

— Ну, ну, родной... Всё хорошо... Пойдём, ещё искупаемся. Надо, чтоб у тебя глазки просохли, а то Эллейв увидит, что ты плакал, и огорчится.

Они плавали с перерывами часа полтора, а когда наконец выбрались на берег, там их уже ждала Эллейв с уловом: в ведёрке торчали два очень крупных ойрда — такие здоровенные, что их тушки высовывались из ведра наполовину.

— Ну что, проголодались? — с улыбкой спросила она.

Ниэльм со всех ног бросился к ней, крича:

— Матушка... Матушка Эллейв! Прости меня... Я не хотел тебя огорчать... Я буду тебя так называть!

— Да моё ж ты золотце! — Та подхватила его и закружила в объятиях, крепко расцеловала. — Я рада этому, мой милый. Но даже если бы ты передумал, я отнеслась бы с пониманием. Родная матушка у тебя была всё-таки одна.

— Ты — родная... Самая лучшая на свете, самая любимая! — чмокая всё её лицо и гладя её голову, восклицал мальчик.

Эллейв жмурилась и посмеивалась, подставляя лицо под поцелуи, а голову — под ласкающие ладошки. Онирис улыбалась, глядя на них, и её глаза стали похожи на глаза госпожи Игтрауд — как два хрустальных бокала, наполненные неземным светом.

Они развели костёр, Эллейв обмазала рыбин глиной. Её сапоги и чулки лежали на песке, она ходила босиком и без шляпы, без кафтана и жилетки. Купального костюма у неё с собой не было, и Онирис велела Ниэльму отвернуться, чтоб Эллейв могла раздеться донага. Пока рыба запекалась, та плавала в море, время от времени помахивая им рукой.

Когда Эллейв поплыла к берегу, Ниэльму снова было велено отвернуться. Она вышла из воды, обсушилась полотенцем и оделась.

— Ну что, как там наша еда? Испеклась? — с улыбкой потирала она руки.

Рыба удалась просто восхитительно. В корзинке у Онирис также нашёлся морс из ягод йордхуббе, ореховое печенье и сыр. Всё это было вкуснее вдвойне, потому что поедалось на свежем воздухе и в таком чудесном месте.

Ближе к одиннадцати часам жара начала нарастать, и лучше всего было переждать её дома или, в крайнем случае, в саду, в тени деревьев. Когда они вернулись, им сразу был подан прохладительный напиток из ягод — пюре, смешанное с водой и льдом. Три высоких запотевших стакана, в которых позвякивали кубики льда — что могло быть прекраснее? Освежающее воздействие этого напитка на утомлённое жарой тело было поистине живительным и воскрешающим, а омовение прохладной водой окончательно смыло с них не только морскую соль, но и остатки утомления зноем.

— Батюшка Тирлейф, Верен, зря вы не пошли с нами! — воскликнул Ниэльм. — На море так прекрасно! Мы купались, а потом запекали ойрдов в глине!

— Мы бы с удовольствием к вам присоединились, дорогой, но твой братец плохо переносит жару, — ответил отец.

— Вот поэтому здесь и встают в несусветную для столицы рань, — с улыбкой сказала Эллейв. — Чтобы успеть заняться делами, пока не настал палящий зной.

Впрочем, она родилась здесь, для неё местная погода была привычна, горячие лучи дневного светила она переносила хорошо, а в Ингильтвене ей казалось зябко, особенно в холодное время года. Часть Силлегского архипелага лежала в тропическом поясе, часть — в субтропическом, а городу Гвенверину посчастливилось расположиться на границе этих климатических зон. Лето здесь было довольно сухое, основная часть осадков приходилась на зимние месяцы, а весна и осень отличались приятной мягкой погодой с равномерным увлажнением. Однако с середины второго весеннего месяца стреймсмоанна погода начинала приближаться к летней, а именно — жаркой с небольшим количеством дождей. Дожди же здесь отличались силой: уж если с неба полило, так хлещущим потоком, а не лёгкой моросью — что летом, что зимой. В зимнее время обильных дождей было больше, летом они могли быть слабее, хотя в целом тоже проливались довольно сильно.

— Придётся вам перестраиваться на здешний распорядок жизни, — сказала Эллейв. — Рано ложиться и рано подниматься. Верен, дружище, тебя это тоже касается... Не будешь же ты всё время дома сидеть, правда? А то так в море и не искупаешься.

Верену, конечно, тоже хотелось купаться: наслушавшись восторженных рассказов старшего брата, он начал ныть и просить батюшку взять его завтра утром