К портретам русских мыслителей - Ирина Бенционовна Роднянская

общественного устройства не стала ведущим принципом ведения государственных дел, политика, завещанная Крестителем Руси, вопреки распространенному стереотипу очернительства династии Романовых, пунктиром, но прочерчивалась в либеральном реформаторстве правителей Дома. А чего стоит одна эпоха П. Столыпина, от которой благодаря усилиям левой пропаганды в памяти народа долго оставались болтаться одни «столыпинские галстуки», – эпоха, сулившая России прочный социально-экономический расцвет?! Чем не единомышленники были веховцы столыпинской программе – воспитать из русского крестьянина гражданина? Ее смела революционная террористическая воля. А откуда она взялась, описано в тех же «Вехах». Их идеи не одержали победы в 17-м году, потому что они опередили время, почва была не подготовлена. Но ведь то же самое произошло и в 91-м, в прекрасный момент люфта, свободы выбора… И тут веховство снова оказалось не ко двору: при всей их отваге младореформаторам, гайдаровцам, все же воспитанникам советского времени, были близки идеи Февральской революции, близок экономический материализм, веховская же идеология была слишком далека и недоступна. Появилась, правда, адекватное политическое образование (наша ХДС), а именно – ХДД, христианско-демократическое движение В. Аксючица, но дело сорвалось. Быть может, причина тут – кадровый дефицит. Веховцы были людьми высшего уровня, но таких людей большевики извели, опустошая российский генофонд. Мало найдется тех, кто при решении важных проблем мог бы пренебречь своими интересами: либо честолюбием, либо корыстолюбием. Эти факторы для Бердяева, Франка, П. Струве, М. Гершензона и всей семерки не могли заслонить или исказить решение умственных и духовных судьбоносных для России задач. Тип Турбиных был ликвидирован как класс. Вместе с генетической чисткой, ликвидацией духовной и культурной аристократии нация потеряла и чувство чести, необходимое ведущим умам, чтобы мыслить и действовать в интересах нации. Разумеется, отдельные особи высшего порядка еще найдутся на необъятных российских просторах, но требуется достаточная их численность и, главное, способность как-то консолидироваться, чтобы стать влиятельным в стране фактором.

То, что причины революции и ее долгого последействия коренятся не в субстанциальных силах (вспомним опять Гегеля) российской истории, а прежде всего в ее надстроечной части, отвечает на ставший дежурным уже вопрос: актуальны ли «Вехи»?

Да, что же, кроме них, есть вообще для России актуального?! Разве в остальном мы не разочаровались?

Кому теперь неизвестно, что появление сборника «Вехи» в 1909 году вызвало беспрецедентное общественное возбуждение и яростный отпор? За исключением немногих положительных откликов со стороны единомышленников и симпатизантов (журнал Струве «Русская мысль». «Московский еженежельник» кн. Е.Н. Трубецкого, журнал «Весы», отзыв А.Белого; газета «Новое время», отзыв В.В. Розанова, и еще несколько менее известных изданий) с разных политических флангов скандализованного общества – от ревдемократического до либерально-кадетского – в смельчаков бросали бешено каменья. «Пророческая глубина “Вех”, – писал Солженицын в 70-е годы в статье “Образованщина”, – не нашла (и авторы знали, что не найдут) сочувствия читающей России, не повлияла на развитие русской ситуации, не предупредила гибельных событий; вскоре и название книги, эксплуатированное другою группою авторов (“Смена вех”) узкополитических интересов и невысокого уровня, стало смешиваться, тускнеть и вовсе исчезать из памяти новых русских образованных поколений, тем более – сама книга из казенных советских библиотек». А похороны в 1921 году «Вехам» были и вправду устроены громкие – и не властью, уже вставшей на ноги и позволявшей себе без нужды о них не вспоминать, но идейными коллаборационистами, сменовеховцами: они клеймили авторов «Вех» с высоты своего «реалистического» государственничества за поражение их «нежизненного» христианского идеализма, изобличая его сразу в двух несовместимых грехах – родстве с большевизмом и недооценке его благодеяний для России.

Но вот повеет ветер перестройки, – и, как это ни странно, интонация старых надгробных речей, вместе с забиванием свежих гвоздей в давно вроде бы захороненный и прочно заколоченный гроб этих отступников от лево-революционного течения, зазвучит заново. В нашумевшей перестроечной статье И. Клямкина (написанной по мотивам модного тогда фильма «Покаяние») «Какая дорога ведет к храму?», где автор вроде бы смело задается вопросом, правильной ли дорогой зашагала Россия после Октября и – какой вообще путь можно считать для нее правильным (оказывается в итоге – тот, которым шла), опять возникает антитеза «Вехи» – «Смена вех», и первые оживляются тут для того, чтобы их еще раз умертвить к вящему торжеству вторых. Причем в процессе этого поучительного воскрешения «Вехи» говорят настолько не своими голосами, что их еще труднее узнать, чем под пером самих сменовеховцев. Так, С. Булгаков, по Клямкину, видел беду России в том, что атеизм с Запада был пересажен на дикую почву, и потому произвел тут «дикие, некультурные» плоды. Но для религиозно мыслящего русского философа атеизм сам был хуже всякой «дикости». Он писал в «Вехах»: «На многоветвистом дереве западной цивилизации мы (революционная интеллигенция. – Р.Г.) облюбовали только одну ветвь», атеистическую, но «европейская цивилизация имеет не только разнообразные плоды и многочисленные ветви, но и корни, питающие дерево и, до известной степени, обезвреживающие своими здоровыми соками многие ядовитые плоды»[1145]. Как видите, речь вообще не идет о российской «дикости» и отсталости, а, напротив, о «прогрессивной» избирательности интеллигенции, питающейся одними «ядовитыми», революционно-атеистическими плодами.

Наше время – столетнего юбилея сборника, в обстановке уже несоветской России – откликнулось на него двойственно. Вышли приличествующие случаю и открывшимся широким возможностям высказывания статьи в текущей печати, а также компендиум в серии «Лосевских чтений» «”Вехи“ в контексте русской культуры»[1146]. Давненько я не брала в руки текущую литературу, в которой встречались бы суждения о «Вехах» типа: «Трудно найти более глубокую по анализу состояния русского общества, более пророческую книгу, нежели этот маленький скромный сборник» (М.А. Чегодаева) – или «После Второй мировой войны “Вехи” стали важнейшим культурно-историческим документом в России» (Д. Сегал), или «”Вехи “ – одна из самых важных отправных точек для оздоровления и восстановления культурной традиции» (Кристофер Рид), – эти и подобные пассажи встречаются в упомянутом издании.

Что ж, отрадно.

Но учтем, что этот сборник – предприятие академическое, а не задорно журнальное.

В последнем случае давнишние атаки продолжаются, причем с интересными вариациями, требующими от нас не убирать ладони со лба. Раньше все было просто: ты с белыми или с красными? Вторые у нас настолько торжествовали, что даже во времена оттепельного акмэ в энциклопедической, не публицистической, статье «Веховство» оно описывалось как символ «всего контрреволюционного русского буржуазно-помещичьего либерализма», оказавшегося «в лагере националистов-шовинистов» (см.: Карякин Ю., Плимак Е. «Веховство» // «Философская энциклопедия». М., 1960. Т. 1). (Ну, «контрреволюционеры», а что дальше!?). Старое «обливание помоями», только разной концентрации. В критических текстах новейшей волны без поллитра, как говорят в народе, не разберешься. Если до