Дом Цепей (litres) - Стивен Эриксон

— Он был здесь? Прямо сейчас? Он был здесь? Отвечай!

— Я уже несколько дней его не видел, — произнёс Калам.

— Он должен вымыть кухню!

— Могора, и это всё, чем ты занята? Гоняешься за тенью Искарала Прыща?

— «Всё»! — взвизгнула женщина и бросилась к нему, выставив швабру, как оружие. — Только я пользуюсь кухней?! Нет!

Калам отступил, стирая с лица брызги слюны, но далхонка придвинулась ближе.

— А ты?! Думаешь, твой ужин сам готовится? Думаешь, боги Тени выколдовывают его из воздуха? Я тебя сюда приглашала? Думаешь, ты мой гость? А я — твоя служанка?

— Да упасите боги…

— Молчи! Я говорю, не ты!

Она сунула Каламу в руки ведро и швабру и тут заметила детёныша бхок’арала, свернувшегося в клубок на постели. Женщина сгорбилась в хищной стойке и двинулась к кровати, скрючив пальцы.

— Вот ты где, — бормотала она. — Разбрасываешь повсюду перхоть, да? Нет уж, хватит.

Калам заступил ей дорогу.

— Могора, хватит. Уходи отсюда.

— Только с моим любимцем.

— Любимцем? Ты собираешься свернуть ему шею.

— И что?

Он поставил ведро и швабру. «Поверить не могу. Я защищаю паршивого бхок’арала от ведьмы-оборотня».

В дверях что-то шевельнулось. Калам ткнул рукой в ту сторону.

— Могора, обернись. Тронешь детёныша, и тебе придется иметь дело с ними.

Она резко обернулась и прошипела:

— Мразь! Искараловы отродья — вечно шпионят! Вот как он прячется — с их помощью!

Могора с улюлюканьем бросилась к дверям. Столпившиеся там бхок’аралы завизжали в ответ и рассеялись, но один метнулся между ног женщины и запрыгнул на кровать. Он подхватил детёныша и понёсся в коридор.

Завывания Могоры затихли вдали.

— Хе-хе.

Калам обернулся.

Из теней в дальнем углу вышел Искарал Прыщ. Он был покрыт пылью, с костлявого плеча свисал мешок.

Убийца нахмурился:

— Жрец, я уже достаточно пробыл в этой богадельне.

— Пожалуй, — ответил Искарал и склонил голову, теребя одну из немногих оставшихся на макушке прядей. — Я всё сделал, и он может идти, да? Мне следует быть добрым, открытым, рассыпать золотую пыль, отмечая его путь наружу, в ждущий мир. Он ничего не заподозрит. Он поверит, что уходит по собственной воле. Именно так, как и должно быть.

Искарал Прыщ внезапно улыбнулся и протянул Каламу мешок:

— Возьми, вот твои алмазы. Трать их там и здесь — в общем, трать везде. Но помни, ты должен пробиться сквозь Вихрь — в сердце Рараку, да?

— Таково моё намерение, — ответил Калам, принимая мешок и засовывая его в собственный. — В наших с тобой целях мы не противоречим друг другу, жрец, хотя ты бы, конечно, хотел иного, с твоим-то извращённым умом. И всё же… пробить завесу Вихря… и остаться незамеченным. Как мне с этим справиться?

— С помощью смертного, избранного Престолом Тени. Искарала Прыща, Высшего жреца и Мастера Рашана, Меанаса и Тира! Вихрь — богиня, и её взгляду не уследить за всем. Теперь быстро собирай вещи. Пора уходить! Она возвращается, а я вновь устроил беспорядок на кухне! Торопись!

Они вышли из теней Пути в дневной свет у подножия скалы, всего в сотне шагов от бушующей стены Вихря. Сделав три шага, Калам схватил жреца за руку и развернул лицом к себе.

— Что это за пение? Во имя Худа, Искарал, откуда оно? Я слышал его в монастыре и думал, что это Могора…

— Могора не умеет петь, дурак! Я ничего не слышу, кроме рёва ветра и шёпота песков! Ты безумен! Он безумен? Да, возможно. Нет, вероятно. Солнце запекло его мозги в толстом черепе. Постепенный распад — но, конечно, нет, конечно, нет. Это таннойская песнь, вот что это. Тем не менее он, наверное, всё-таки безумен. Два совершенно отдельных вопроса. Песня. И его безумие. Ясные, несвязанные, и оба равно разрушают все планы моих хозяев. Или могут разрушить. Вероятно. Определённости не существует, её нет в этой проклятой земле, особенно в ней. Неугомонная Рараку. Неугомонная!

Зарычав, Калам оттолкнул жреца и пошёл дальше. Миг спустя Искарал Прыщ последовал за ним.

— Теперь скажи, как мы это сделаем?

— Всё просто, правда. Она узнает о прорыве. Это как удар ножом. Тут ничего не поделаешь. Значит, введём её в заблуждение! И никто не справится с этой задачей лучше Искарала Прыща!

Они остановились в двадцати шагах от кипящей стены песка. Вокруг клубились пылевые вихри. Искарал Прыщ шагнул вперёд и ухмыльнулся присыпанными песком губами.

— Держись, Калам Мехар! — произнёс он и исчез.

Над убийцей нависло огромное тело, а в следующую секунду его обхватило множество рук.

Азал.

Демон побежал, помчался быстрее любой лошади вдоль границы Вихря. Потом задвинул Калама под свой торс и метнулся сквозь песчаную бурю.

Уши забивал громовой рёв, по коже струился песок. Убийца плотно зажмурил глаза.

Несколько глухих ударов, и азал побежал по слежавшемуся песку. Впереди расстилались развалины города.

Под демоном вспыхнуло пламя, дорожки беснующегося огня.

Перед ними вырос высокий тель мертвого города. Азал с той же скоростью принялся карабкаться на выкрошенную стену. Впереди показалась трещина — недостаточно широкая для демона, но вполне подходящая для Калама.

Убийца полетел в расщелину, азал промчался над ней. Калам рухнул в груду обломков и черепков. В глубокую тень.

Над головой внезапно громыхнуло так, что вздрогнули камни. Потом ещё раз, и ещё. Казалось, гром прокладывает путь назад, к стене песка. Затем грохот умолк, остался только рёв Вихря.

Похоже, он умудрился вернуться. Быстрый ублюдок.

Убийца некоторое время лежал недвижно, думая, удалась ли хитрость. В любом случае он не станет высовываться раньше ночи.

Он больше не слышал песни. Хоть за это спасибо.

Одна стена расщелины состояла из множества слоёв глиняных черепков, с другой стороны виднелся кусок просевшей и вспучившейся мощёной улицы, а остальное место занимал край внутренней стены дома с отколотой и потрескавшейся штукатуркой. Слой щебёнки под убийцей был рыхлым и глубоким.

Калам проверил оружие и стал ждать.

Резчик вышел из врат, держа Апсалар на руках. Вес женщины посылал волны боли в повреждённое плечо, и Резчик сомневался, что сможет долго нести её.

В тридцати шагах впереди, на краю поляны, где сходились две тропки, лежали десятки трупов. А среди них стоял Котильон.

Резчик направился к богу Тени. Тисте эдур лежали грудами вокруг чистого пятачка слева, но внимание Котильона было приковано к одному телу у его ног. Пока даруджиец шёл к нему, бог медленно опустился на корточки и откинул волосы с лица трупа.