Изображая, понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте - Владимир Карлович Кантор

искушений, стоящих перед человеком. Рвы дантовского «Ада» – это место, где находятся люди, не устоявшие против соблазна человеческих грехов. А, скажем, «Гамлет», самая великая пьеса, созданная в Европе, – бесспорно является трагедией искушений, где в центре сюжета искушение принца словами Призрака, иными словами, искушение идеей языческой мести, искушение любовью к женщине (Офелия) и т. д.[770] Равновеликого Шекспиру или Данте в русской литературе все читатели и исследователи видят в Достоевском. Но практически все романы Достоевского пронизаны системой соподчиненных искушений. Стоит для начала обратиться к его последнему и, по общему мнению, центральному роману – «Братья Карамазовы».

Если внимательно вчитаться в роман, то мы без труда поймем, что основной его нерв, основная двигающая действие сила – это бесконечные искушения, которые переживают все герои романа. Разумеется, каждый на своем уровне. Искушаемы Грушенькой – «искусительницей» и «инфернальницей», как ее называют в романе – и старик Карамазов, и Митя, и даже Алеша, которому она на колени садится (сцена после смерти старца). Весь город искушаем тлением, которое коснулось после смерти старца Зосимы, и труп его «засмердел». Искушаем таинственный посетитель старца Зосимы и сам Зосима (дуэлью). Искушается Митя Смердяковым и Федором Павловичем, провоцирующими его на убийство (Смердяков – сообщением о приходе Грушеньки к старику-отцу, отец – оскорблением в адрес матери и задержкой наследства). Иван искушает Алешу рассказами о страданиях детей, вызывая у послушника радикальное восклицание: «Расстрелять!». Смердяков искушает мальчика Илюшу, уговорив его убить собаку Жучку. Грушеньку искушает ее любовь к «прежнему». Катерина Ивановна испытала дьяволово искушение, когда, думая спасти Ивана, погубила Митю. Испытывает искушение на награбленные деньги открыть в Петербурге лавочку Смердяков. Наконец, главный искушаемый – это Иван Карамазов, который прежде всего искушаем неустройством мира (полагая при этом «мир сей» Божьим, а не дьяволовым), его напрямую искушает Смердяков (выпрашивая позволение на убийство отца), к нему является собственной персоной чёрт. Тот самый, который (как сам он признается) искусил верующих запахом тления, исходящим от мертвого тела старца Зосимы. И именно в поэме Ивана Карамазова Великий инквизитор вспоминает, как «могучий и умный дух в пустыне» трижды искушал Иисуса Христа. Эти три искушения Христа, о которых поминает Великий инквизитор, создают как бы основу всей философской проблематики романа. Собственно, искушения Христа для Достоевского – главное событие жизни европейского человечества. Это показатель того, что искушения входят в состав мира сего, который «во зле лежит» и где, по выражению Достоевского, «дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей».

Но, быть может, основное искушение для всех персонажей романа, участвующих в его детективной фабуле, как, впрочем, и для всех читателей – это поиск убийцы старика Карамазова… Кого обвинить в убийстве? Кто виноват? Смердяков, как символ русского народа, или Иван Карамазов, русский интеллектуал?

Достоевский вкладывает в уста Великого инквизитора слова, что, поддавшись искушению, Христос получил бы власть над миром и сумел бы его исправить. Но смысл Христова деяния как раз в том, чтобы пройти по миру наперекор ему, указав его соблазны и зло, и указать путь спасения, которое заключается в преодолении соблазнов. Ситуация искушения Христа, о которой помнил всегда Достоевский, дает нам ориентир для понимания проблемы.

Зададим себе вопрос, кого обычно искушает дьявол? Какой смысл искушать закоренелых или прирожденных преступников? По замечательному соображению Сведенборга, злодеи, низвергнутые в царство тьмы и «скрежета зубовного», то есть жители адских глубин, наслаждаются своим пребыванием в аду и вовсе не хотят спасения. Мучения испытывают только согрешившие праведники. Значит, искушать возможно лишь их, людей, взыскующих высшей, духовной и нравственной жизни. Об этом и чёрт в романе рассуждает. Иван Карамазов обращается к своему ночному незваному гостю:

«– Шут! А искушал ты когда-нибудь вот этаких-то, вот что акриды-то едят, да по семнадцати лет в голой пустыни молятся, мохом обросли?»

И получает в ответ:

«– Голубчик мой, только это и делал. Весь мир и миры забудешь, а к одному этакому прилепишься, потому что бриллиант-то уж очень драгоценен; одна ведь такая душа стоит иной раз целого созвездия – у нас ведь своя арифметика».

Не буду подробно описывать искушения святых, церковных подвижников и религиозных реформаторов – от св. Антония до Мартина Лютера, которым являлась беспрестанно нечистая сила, в том числе и черт. Самому Христу в пустыне являлся Сатана. А если в романе искушаемы все, то есть взятая в сути своей вся Россия, то вряд ли мы можем даже вообразить, что Достоевский мог посчитать свою обожаемую страну дьявольским отродьем. Россия искушаема потому, что в сути своей она хранит ядро святости, – вот позиция, не раз декларировавшаяся великим русским писателем. А ведь есть и были читатели, которые после чтения романов Достоевского называли Россию страной, на которой лежит печать проклятия.

Как известно, носителем святости России Достоевский называл русский народ. И в этом заключалось главное его собственное искушение. Провозглашенная Достоевским вера в русский народ совпадала с народолюбием всей русской интеллигенции, испытывавшей глубокий стыд за свои мнимые преимущества перед народом (скажем, образование, которое вовсе не было ценностью для крестьянства). Забывалось, однако, что пророк – посланец Божий, обличающий грехи нации, бичующий ее пороки, но отнюдь не сулящий своему народу благоденствие. Желая благословить, он часто проклинает. Не случайно после кровавой революции стали искать в творчестве Достоевского указание на возможность наступившей катастрофы и бранить его за те иллюзии, которыми он напитал сознание образованного общества. В статье «Духи русской революции», опубликованной в знаменитом сборнике «Из глубины», рефлектируя по поводу слома российской судьбы, Бердяев резюмировал новое отношение к творчеству Достоевского: «Народопоклонство Достоевского потерпело крах в русской революции. Его положительные пророчества не сбылись. Но торжествуют его пророческие прозрения русских соблазнов»[771].

Итак, «русские соблазны», искушения, пережитые Россией… Что это значит? Как сказано в словаре у Владимира Даля: «Искушать <…>стараться совратить кого с пути блага и истины»[772]. Нации, как и отдельные люди, поддаются на искушения – тому пример и судьба России, и судьба Германии, соблазненных дьяволом на адский путь, ведущий к бесконечной череде преступлений. Причем смысл этого соблазна в том, что нация (или человек) отождествляет себя с дьяволом, а свой путь – с дьявольским путем, который считает отныне единственно возможным, пусть не благим, но неизбежным.

Кумиры структурировали массовое сознание. Кумирные соблазны стали серьезно обсуждаемой темой. Семен Франк после Октябрьской революции создал одну из самых лучших своих книг «Крушение кумиров» (1924), в которой рассказал, как поклонение интеллигенции кумирам политики, революции, кумиру народа привело к крушению России. На месте Российской империи выросла азиатская ленинско-сталинская деспотия, где принцип поклонения кумирам стал определяющим в духовной жизни