Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал - Владимир Геннадьевич Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторые водители возвращались к технике, осматривали повреждённые машины, искали раненых, вдруг кто из зенитчиков уцелел, но нет, погибли все. Проверив поклажу, я прицепил санки к поясу и, так буксируя их за собой на двухметровой верёвке, двинулся дальше. Волк бежал рядом, чутко прислушиваясь к далёкой канонаде позади, мы километров на двадцать от штаба дивизии уехать успели. Шли, километр за километром, миновали небольшую деревню, там какие-то машины стояли, видимо тыловая часть, потом дальше, в сторону горизонта, где виднелись дымы. Наших частей вокруг хватало, так что зенитки хлопали часто. Немцы возвращались, как я заметил, не все, да ещё один серьёзно так дымил. Но тянул.
Тут из-за туч вывалились пять наших «ястребков» и накинулись на шестёрку бомбардировщиков. Я остановился и, сделав несколько глотков из фляги, с интересом наблюдал за воздушным боем. Потеряв одного, наши лётчики сбили четыре бомбардировщика и серьёзно повредили пятый, тот со снижением, оставляя дымный хвост, уходил в сторону передовой. Шестой удрал на бреющем. Отметив, где выбросился наш лётчик и где спускались немецкие пилоты, я довольно улыбнулся, вот, можно и поохотиться. А что, одиннадцать утра всего, должно хватить времени. Те опускались кто в поле, а кто над лесом. Придётся повозиться, кроме парашюта нашего летуна было девять немецких.
Сняв лыжи с санок, я застегнул крепления и, взяв палки в руки, сойдя с укатанной дороги, энергично по полю отправился в сторону нашего летуна. Начнём с него, но по пути перехватим двух немцев, они совершили посадку между мной и летуном. Почувствовав сзади рывок и тяжесть, я обернулся, улыбнулся и хмыкнул. Волк запрыгнул на санки и теперь лежал наверху, с интересом осматриваясь. Похоже, надоело ему самому идти. Сгонять его я пока не стал, пусть сил набирается, в моих планах на него были большие виды. Хотя следы в снегу и так видны, никуда от меня летуны не денутся. Вот только всех охватить я не смогу, слишком на большой площади их раскидало. А парашюты пригодятся, тот, что мы с отцом привезли, мамой и Таней охотно был поделен и превращён в разные поделки, благо швейная машинка у нас была, а тут ещё добыча. Фиг она от меня уйдёт.
Вооружён я был так себе. Один наган с десятком запасных патронов да бинокль. Всё остальное отдал отцу, человек он воюющий, ему нужнее. Хотя тот и в тылу, но зная характер отца, уверен, будет выделять время на охоту, прогуливаясь до окопов. Стрелок он был не хуже меня. На миг остановившись, проверил, как револьвер за пазухой, и продолжил монотонно передвигать ногами. Я на лыжах, снег уже солидно выпал, сверху плотный наст, шагнёшь и проваливаешься, летчики быстро устанут, так что догоню.
Заметив, что оба немца, отстегнув парашютные ремни, стали уходить в сторону леса, до него километра полтора было, я только ругнулся. Не на то, что они уходят, на это мне в принципе было плевать. Оба купола начало сносить лёгким ветерком, и те, скользя, улетали в сторону под моим яростным взглядом. Не будет обновок у семьи.
– А нет, будут, – хмыкнул я.
Поле тут неровное было, я так подозреваю – болото, да и по карте трофейной как заливной луг отмечено, так что осоки и высоких кустиков травы хватало, что пробивались из-под снега и не сгибались под ветром. Вот за один такой купол и зацепился. Если бы его наполнил ветер, тот бы сорвался и полетел дальше, как это делал второй, но он сложился и лишь слегка трепыхался краями на ветру.
В это время послышались близкие выстрелы. Кто стрелял, было и так понятно. Между обоими немцами и лесом был наш русский лётчик. Вон он и устроил перестрелку. А тем лишь бы задавить его огнём и уйти как можно дальше. Так что вся тройка лежала в снегу или ползла, выискивая укрытие получше, поле было неровным, кочек хватало, так что укрытия находились. Не думаю, что запас патронов у них солидный, так что недолго им стрелять. А вот сам я лишь прибавил ходу, согнав Волка с санок, да он и сам при выстрелах слетел.
Двести метров, именно столько мне оставалось до ближайшего немца, он это увидел, изредка оборачивался, укрывшись за кочкой, чтобы я внезапно не обрушился на них, но огня не открывал. Опытный, понимал, что двести метров для пистолета это слишком большое расстояние, пустая трата и так не великих боеприпасов. Ни у кого из нас не было дальнобойного оружия, да никто и не рассчитывал, что будет такая перестрелка, особенно я, иначе прихватил бы с собой свою мелкокалиберную винтовку, и расклад на поле был бы другим, но чего не было, того не было.
Обоих немцев я отчётливо видел, они ко мне спиной разлеглись, на виду, а вот нашего летуна нет, только иногда голова, увенчанная шлемофоном, мелькала из-за кочки, да и то редко. Задавили немцы его огнём, один тратил боезапас из пистолета, а второй сбоку к нему заходил. Тот этого, по-видимому, не замечал. На ходу достав револьвер, я взвёл курок и пристав на одно колено, тщательно прицелился. Тот немец, что пытался задавить огнём нашего летуна, дёрнулся и, перекатившись на спину, вытянул обе руки в мою сторону, стал целиться. Как раз между ног он меня видел, между ботинок, если кто не понял. Первая пуля ушла мимо, просвистев в стороне, но тут я выстрелил, он дёрнулся, восемьдесят метров, моя пуля рядом с его левым плечом зарылась в снег, явно испугав его, и тот, похоже, произвёл случайный, рефлекторный выстрел. И тут же заорал от боли и стал выть. Я засмеялся от нелепости ситуации, рванул дальше, пока тот пребывал в болевом шоке. Однако тот быстро снова начал поднимать пистолет, но было поздно, я сблизился на расстояние уверенного поражения и загнал пулю ему точно в лоб. Со вторым справился летун, всадив ему две пули в грудь. Судя по мелькавшей из-за кочки руке с зажатым в ней ТТ с затвором в заднем положении, лётчик отстрелялся до конца, до железки.
Санки я отстегнул ещё, когда первый немец по мне открыл
