Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

герой в «Охоте на волков»: «Бьюсь из сил, изо всех сухожилий» /2; 422/ = «Сколько их бьется, / Людей одиноких…».

В обоих случаях герой говорит об отсутствии выхода: «Значит, выхода нет, я готов!» /2; 422/ = «Хаос, возня… / И у меня — / Выхода нет» (интересно, что в черновиках стихотворения он сравнивает положение людей… с волками: «Каждый — как волк: / Ни у кого / Выхода нет»; АР-2-32). Однако, несмотря на это, в песне он вырывается за флажки, а в стихотворении выходит из лабиринта.

Существуют также буквальные сходства между «В лабиринте» и «Напролет целый год — гололед…» (1966): «Будто нет ни весны, ни лета. / Чем-то скользким одета планета» = «Кончилось лето — / Зима на подходе, / Люди одеты / Не по погоде» (а зима на подходе упоминалась и в песне «Я уехал в «Магадан», 1968: «Теперь подходит дело к холодам»; и в обоих случаях поэт «ругается»: «Я взял да как уехал в Магадан, / К черту!» = «Миф этот в детстве каждый прочел, / Черт побери!»).

Если в раннем стихотворении вся Земля покрыта гололедом: «Чем-то скользким одета планета», «Круглый год на земле гололед» /1; 243/, то в позднем весь город представляет собой один сплошной лабиринт («В городе этом — сплошь лабиринты»). Очевидно, что образы всеобщего обледенения и громадного лабиринта метафорически отражают атмосферу советской действительности, и поэтому люди ведут себя одинаково: «Сколько их бьется, / Людей одиноких, / Словно в колодцах / Улиц глубоких!» = «Люди, падая, бьются об лед».

В обоих случаях положение лирического героя — безнадежно: «Сколько лет ходу нет — в чем секрет?» = «Хаос, возня… / И у меня — / Выхода нет!».

Но и между этими произведениями наблюдается существенное различие.

В обоих случаях лирический герой упоминает любимую женщину. Однако в раннем тексте он с грустью советует ей найти другого избранника: «Это глупо, ведь кто я такой? / Ждать меня — никакого резона, / Тебе нужен другой и покой, / А со мной — неспокойно, бессонно. / День-деньской я гонюсь за тобой / За одной — я такой!». А в позднем он уже абсолютно уверен в том, что женщина придет на помощь: «Кто меня ждет, / Знаю — придет, / Выведет прочь!». Очевидно, что изменение мотива связано с появлением в жизни Высоцкого Марины Влади, которая действительно стала его спасительницей.

Сохранился рукописный фрагмент поздней редакции «Гололеда», находящийся на той же странице, что и стихотворение «Набат» (1972; АР-4-70), из чего нетрудно сделать вывод: в обоих произведениях в разной форме разрабатывается одна и та же тема: «Гололед на Земле, гололед» = «Нет! Огнем согрета / Мать-Зелшг!»; «Люди, падая, бьются об лед» (АР-11-34) = «Мечемся мы под ногами чумы» (АР-4-69); «Сколько лет ходу нет…» (АР-11-34) = «Выход один беднякам и богатым — / Смерть. Это самый бесстрастный анатом» (АР-4-66); «Не упав, человек не пройдет» (АР-4-70) = «Ни одному не вернуться из пекла» (АР-4-73); «В чем секрет, почему столько бед?» (АР-11-34) = «Кто виновен в этом?» (АР-4-68); «Вот ответ — бога нет!» (АР-11-34) = «Бог в небесах — как бесстрастый анатом» (АР-4-73).

Тема всеобщего замерзания разрабатывается также в песне «Надо уйти», написанной в 1971 году, за несколько месяцев до стихотворения «В лабиринте», и между ними вновь наблюдаются сходства.

В первую очередь, это мотив слепоты: «И даже напротив не видно лица» = «И слепоту, и немоту — / Всё испытал».

Во-вторых — мотив холода: «И память не может согреть в холода» = «Холодно — пусть! / Всё заберите» (такое же настроение наблюдается в наброске начала 70-х годов: «За окном и за нашими душами света не стало, / И вне наших касаний повсюду исчезло тепло, / На земле дуют ветры, за окнами похолодало, / Всё, что грело, светило, теперь в темноту утекло»; АР-6-10).

В песне мотив замерзания носит метафорический характер, поскольку касается «обледенения» человеческих душ, а в стихотворении речь идет вроде бы о самой настоящей зиме, но и здесь зима олицетворяет собой «похолодание» в общественной-политической атмосфере страны: «Полгода не балует солнцем погода, / И души застыли под коркою льда» (так же как в песне «Возвратился друг у меня…» и в «Чужом доме»: «Следы и души заносит вьюга», «Двери настежь у вас, а душа взаперти») = «Кончилось лето, зима на подходе, / Люди одеты не по погоде» («не балует солнцем» = «кончилось лето»; «не балует… погода» = «не по погоде»; «души застыли под коркою льда» = «.души заносит вьюга» = «душа взаперти» = «зима на подходе»).

В обоих произведениях положение лирического героя безнадежно: «Смыкается круг — не порвать мне кольца!» = «И у меня — / Выхода нет!». Однако в песне он всё же намерен уйти «из кольца», а в стихотворении ждет свою спасительницу, которая также выведет его из лабиринта: «Спокойно! Мне нужно уйти, улыбаясь» — «Кто меня ждет, / Знаю — придет, / Выведет прочь!».

А самое начало песни «Надо уйти» — «Так дымно, что в зеркале нет отраженья / И даже напротив не видно лица» — два года спустя отзовется в «Романсе миссис Ребус» (1973), где лирический герой будет выступать в образе чайки: «Я уже отраженья не вижу — / Море тиною заволокло». В обоих случаях герой безрезультатно ожидает помощи: «И души застыли под коркою льда, — / И, видно, напрасно я жду ледохода» = «Неужели никто не придет, / Чтобы рядом лететь с белой птицей? / Неужели никто не решится, / Неужели никто не спасет?». В ранней песне он уверен: «Надо уйти!», — но при этом собирается «допеть до конца», а в «Романсе миссис Ребус» тоже готов «уйти» («…и в соленую пыль я / Брошу свой обессиленный и исстрадавшийся труп») и просит ветер: «.. .пропой, на прощанье сыграй нам!».

Теперь сопоставим стихотворение «В лабиринте» с «Письмом с Канатчиковой дачи» (1977), где психбольница является олицетворением всей страны.

В стихотворении людей убивает Минотавр, а в песне пациентов мучает медперсонал: «Бык Минотавр ждал в тишине / И убивал» = «Но высматривали няни / Самых храбрых и пытливых, / Самых опытных из нас» (АР-8-51).

Все советские люди, включая лирического героя, страдают от кромешной темноты: «И духоту, и черноту / Жадно глотал. <.. > Видно, подолгу / Ищут без толку / Слабый просвет» = «Мы, во тьме страдая тьмущей, / Переводим хлеб насущный»[1019]