Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

так как Временное правительство, — отмечал Я. Букшпан, — не пользовалось авторитетом; между тем монополия должна опираться на сильную власть. Монополия кроме того проводилась в момент падения покупательной силы рубля, вследствие чего оказалось неразрешимой задача установления государством цен на уголь. Монополия должна оперировать «предварительными» ценами»[3068].

Проблема угля для России многократно катализировалась тем, что топливо для нее имеет гораздо большее значение, чем для европейцев, поскольку оно необходимо ей не только для обеспечения работы заводов и транспорта, но и для спасения городов от полного вымерзания. Центральная Россия это не Центральная Европа.

Однако даже Германию холод, по словам Дж. Кейнса, в зиму 1918/1919 гг. поставил в критическое положение: «надвигается зима. Люди не видят перспектив и им не на что надеяться. В суровое время года будет мало топлива для обогрева голодающих горожан. Но кто может сказать, сколько это можно терпеть, и куда обратят свой взор люди в поиске выхода из своих бед?»[3069] Но что такое немецкая зима по сравнению с русской — не более чем оттепель.

Русская социалистическая революция произошла в Октябре. Октябрь был переломным месяцем русской истории. Именно в октябре 1612 г. польская армия капитулировала в захваченной ею Москве, именно в октябре 1812 г. Москву оставил Наполеон, и именно в октябре 1917 г. без боя капитулировало Временное правительство. Чем знаменит Октябрь? — в этот месяц наступала Русская зима.

На существующую закономерность уже летом 1917 г. обращал внимание американский представитель Уошберн, предупреждая Госдепартамент, что в России «к зиме разразится кризис, который приведет к «необычайно суровому времени для России, когда повсюду будут звучать требования реставрации сильной власти любого рода»[3070]. Так и произошло, отмечала американская журналистка Б. Битти: «Зима и большевики пришли в Россию с одним и тем же пронизывающим ветром…»[3071]. Для любой другой страны мира зима подобная русской означала бы ни что иное, как национальную катастрофу[3072].

Фронты гражданской войны отрезали Центральную Россию от Донбасса, в результате в 1919 г. большевики контролировали всего 2 % добычи угля[3073]. Нефти в 1918 г. из Баку удалось вывезти только треть годовой потребности (200 млн. пудов), в 1919 г. нефти не было почти совсем. «Таким образом, вся тяжесть снабжения страны топливом ложилась исключительно на дровозаготовки и торф»[3074]. К январю 1919 г. доля дров в топливном балансе страны (по сравнению с углем и нефтью) составила 88 % (в 1916–14 %)[3075]. При этом энергопотребление сократилось почти в 2,5 раза (Гр. 17). В 1921 г. топливный кризис дошел до того, что весной пришлось даже закупать за золото 18,5 млн. пудов угля за границей[3076].

Жесткие меры «военного коммунизма» и катастрофические условия, в которых оказалось государство, вызывали многочисленные массовые забастовки в тылу и в промышленности, которые подавлялись по законам военного времени. Например, в Туле в марте 1919 г. под стражу было взято несколько сот человек, что привело к многотысячному «маршу за свободу и против голода» рабочих и железнодорожников. 4 апреля Дзержинский распорядился арестовать еще 800 «зачинщиков» и очистить заводы, уже в течение нескольких недель занятых бастующими. Год спустя в Туле опять вспыхнула забастовка, после которой рабочие, принявшие в ней участие, были уволены, «Чтобы получить новые карточки на 250 граммов хлеба и вернуться на предприятия, рабочие должны были подписать прошение о приеме на работу, в котором указывалось, что всякая остановка работы приравнивается к дезертирству, влекущему за собой наказание вплоть до смертной казни. 10 апреля работа возобновилась»[3077].

Еще более масштабной была забастовка на Путиловском заводе, которая началась после того, как «10 марта общее собрание рабочих … завода (10 000 участников) одобрило воззвание, осуждающее большевиков, чье правительство «представляет собой диктатуру Центральной Комитета партии коммунистов и правит с помощью ЧК и революционных трибуналов»[3078]. «16 марта войска Петроградской ЧК взяли штурмом Путиловский завод. Около 900 рабочих были арестованы… В последующие дни примерно 200 забастовщиков были бессудно расстреляны в Шлиссельбургской крепости… Весна 1919 года отмечена жестоко подавленными забастовками во многих рабочих центрах России: в Туле, Сормове, Орле, Твери, Брянске, Иваново-Вознесенске, Астрахани»[3079].

В 1920 г. в Екатеринбурге в марте было арестовано и приговорено к исправительно-трудовым лагерям 80 рабочих; на Рязано-Уральской железной дороге в апреле было осуждено 100 железнодорожников; на Московско-Курской дороге в мае–160 железнодорожников; на Брянском металлургическом заводе в июне осуждено 152 рабочих. «Можно, — отмечает В. Бровкин, — множить и множить примеры забастовок, сурово подавленных в процессе милитаризации труда»[3080].

Неслучайно при первой же возможности советское правительство стремилось возвратиться к тем принципам смешанной экономической политики, которые были установлены большевиками еще до введения «военного коммунизма» в 1918 г.[3081] Основные начала новой экономической политики «были точно определены во время первой передышки весной 1919 года», они основывались «на строгом учете экономических сил Советской России. Осуществление этой политики, было прерванно комбинированным нападением» «контрреволюционными сил» и «европейского империализма»[3082].

Вопрос «военного коммунизма» вновь был поднят при первых же признаках улучшения ситуации на фронтах — в феврале 1920 г. Его актуальность объясняется тем, пояснял Троцкий, что «с вопросом организации рабочей силы связан вопрос о демобилизации военного аппарата. Систему демобилизации и методы нужно вырабатывать не тогда, когда армия завершает свое дело, а когда она в полном развитии и достигла максимума своей численности»[3083].

Программа демобилизации, казалось, должна была бы основываться на постепенном свертывании политики «военного коммунизма», однако Троцкий в начале 1920 г. наоборот, призвал к ее расширению, поскольку «самым опасным фронтом теперь является наш хозяйственный фронт. Здесь опасность повсюду — и в виде голода, и в виде холода, и в виде эпидемий и т. д. Эта опасность больше деникинской. Она требует напряжения всех сил страны… (Во время войны) Мы брали работников из производств, из управлений и посылали их в полки и роты, — там они погибали и учили других погибать и тем спасали положение. Необходимо не меньше энергии, самоотвержения и энтузиазма, чтобы преодолеть голод и продовольственную разруху…

Вопрос о рабочей силе. Здесь, — продолжал Троцкий, — положение наше хуже, чем в отношении технического машинного оборудования нашей промышленности. Революция и гражданская война явились величайшими расхитительницами живой квалифицированной рабочей силы. Прежде всего потому, что революция опирается на верхи, на наиболее интеллигентные слои рабочего класса, на наиболее квалифицированных рабочих. Строительство советского аппарата шло за счет этого слоя. Военное строительство шло также за счет лучших элементов рабочего класса. Часть рабочих ушла в деревню…, значительная часть квалифицированных рабочих ушла в спекуляцию…, на некоторых металлургических