Публичное одиночество - Никита Михалков

Таких примеров масса во всех областях нашей жизни. Но должен же в конце концов появиться кто-то, кто скажет: «Ребята, а король-то голый!»

И спокойно и просто, указывая на видимые части тела, докажет всем, что король действительно голый.

Интервьюер: Но Вы ведь тоже почетный член Российской академии художеств?

Краснею до сих пор!

Видит Бог, я никогда этого не хотел. Но я настолько легкомысленно отнесся к этому предложению, что не стал ему сопротивляться. Я чуть не сгорел от стыда, получая на сцене мантию, с ужасом подумав, что бы со мной сделали мои великие предки – Василий Иванович Суриков или Петр Петрович Кончаловский, – если бы увидели меня сейчас. Меня, не умеющего провести прямую линию на листе бумаги. Как бы я был выпорот, несмотря на возраст…

Но время симуляции, в которое мы живем, сглаживает и минимизирует мучительные угрызения совести. А сколько развелось орденов и кавалеров, награжденных этими орденами? Сколько появилось фондов, эти ордена раздающих? Что позволяет писать на бланке, что податель сего является кавалером специального ордена «вспомоществования космическим силам первой степени». Или лауреатом никогда не существовавшего конкурса «по метанию взглядов». Или обладателем генеральских погон по поддельным документам. И все это – ряженые. Ряженые академики, ряженые писатели, ряженые казаки…

А где же настоящие?

И вот как раз в поисках этого настоящего, собственно, и заключается жизнь сегодня. Не обмануться, не повестись на это, не быть искушенным! Потому что обертка очень яркая. Все это напоминает мне дорогой шелковый костюм от Brioni, надетый на нечистое белье. И это, к сожалению, мы сегодня… (II, 69)

КУПЕЧЕСТВО

(1990)

В цивилизованном мире существует некий средний класс, который стабилизирует жизнь в стране.

В России этим стабилизатором было купечество. Оно поддерживало нормальную температуру в обществе. Его представители, при порой дремучей темноте своей, тем не менее, когда осознанно, когда подсознательно, являлись движущей силой наращивания экономического и культурного потенциала. На средства купечества строились театры, школы, больницы… Существование купечества по всей России давало возможность децентрализовать благосостояние и общественную жизнь.

Именно купечество составляло костяк самосознания и самоуважения каждого российского региона. (I, 33)

КУРЕНИЕ

(1988)

Интервьюер: Вы курите?

Было. Бросил лет в двадцать пять.

Как Вам удалось убежать от сигареты?

Не с первого раза.

Сначала курение казалось доблестью, ритуалом, непременным условием общения и мышления. Потом понял наивность таких представлений. Бросил. Но иногда, в компании, когда попадались хорошие сигареты, или, правильнее сказать, красивые сигареты, закуривал. Наконец понял, что таким образом обманываю себя. И бросил уже навсегда.

Чтобы бросить курить, надо осознать, что без этого можно жить и лучше жить. Я против курения, против пьянства…

А чем Вы заменили курение?

Спортом. У меня это теннис, футбол, плавание, бег. Десять – двенадцать часов в неделю. Обычная дневная нагрузка – десятикилометровая пробежка.

Не болеете?

Есть одна грустная шутка: если тебе за сорок и, проснувшись утром, ты чувствуешь, что у тебя ничего не болит, значит, ты умер. Так что могу сказать лишь одно: без спорта я бы чувствовал себя плохо. (I, 27)

КУРОСАВА

(2008)

Если бы меня спросили, кого вы бы хотели видеть своим учителем, я бы ответил, что хотел, чтобы Куросава был моим учителем наряду с Феллини, Бергманом, Довженко.

Куросава открыл для меня совершенно новый язык кино, за что я ему очень благодарен. Куросава раскрыл миру японский характер. Он был наполнен культурой, не суетясь, не опускаясь до ширпотреба, не пытаясь кому-то понравиться.

Куросава сумел сделать национальное кино по-настоящему интернациональным. (XII, 14)

Л

ЛЕБЕДЕВ АРТЕМИЙ

(2011)

Интервьюер: Плакат к «Цитадели» делал Артемий Лебедев. Когда люди из интернет-сообщества, которые откровенно с Вами воевали, переходят вдруг на вашу сторону, как это следует понимать? Они продались или одумались?

А чем я мог их купить?

Говорят, Михалков человек не бедный…

Просто за деньги? Да ну, что ты!

То есть Артемия Лебедева Вы не покупали?

Упаси бог. Лебедева я пригласил на разговор. У меня была идея, чтобы он сделал дизайн сайта Российского Фонда Культуры. Ну и параллельно возникла мысль – заказать ему плакат к «Цитадели». Я умею отделять личные отношения от объективной реальности.

Тёма Лебедев – человек талантливый.

Безусловно. Плакат – очень точное, я бы сказала, точечное попадание в нерв картины.

А мне интересно иметь дело с одаренными людьми. Более того, я почти уверен, что с талантливым человеком мы всегда найдем общий язык. Поскольку я не бездарен, то наша совместная креативность превзойдет наши же низменные чувства и мы сумеем договориться. А если не сумеем, то по каким-то серьезным идеологическим соображениям. С Лебедевым этого не случилось.

Вы довольны результатом?

Лично я никогда бы такого плаката не сделал. Но всем должны заниматься профессионалы. Я умею снимать кино и играть. Однако не умею рекламировать свои картины, пиарить свои картины, прокатывать свои картины… Мне принесли пять или шесть плакатов. Среди них были два вполне, с моей точки зрения, удобоваримых. И был вот этот – Котов и Сталин, который мне сначала резко не понравился. Правда, исполнение на тот момент было дикое. Я начал спрашивать окружающих: вам какой вариант нравится? Все тычут пальцем в один и говорят: «Этот!» Но – нужны живые фотографии. Максим Суханов опять три часа сидел на гриме, превращался в Сталина…

Сталин на постере, по вашим ощущениям, привлечет аудиторию или отпугнет?

Не знаю. Это только опытным путем можно проверить.

Уходим от ответа?

Да нет же. Просто одни говорят: «Сталин отпугнет зрителя». Логика есть, согласен. Другие наоборот: «Сталин привлечет зрителя». Тоже логично, тоже согласен.

Есть в этом плакате смысл, вытекающий из фильма? Безусловно! А дальше посмотрим… (I, 152)

«ЛЕБЕДЕВ ПРОТИВ ЛЕБЕДЕВА»

(1968)

Для меня самым постоянным примером ложной многозначительности служит фильм «Лебедев против Лебедева».

Надуманное, подражательное произведение, в котором этакое сложное, философское раздвоение интеллигентной личности доведено до абсурда.