Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

Королевский совет, ни Палата счетов[2498]. Такая историческая генеалогия, тем не менее, вполне адекватно отражала положение верховного суда в структуре власти короля Франции. Но дело не только в стремлении освятить с помощью безупречной генеалогии статус верховной судебной палаты королевства, а в эволюции трактовки самих служителей Парламента функции правосудия как гаранта мира и порядка, равной для всех справедливости и общего блага королевства в противовес частным интересам, даже если это «интерес» конкретного короля. Весьма показательно, что и введенное с самого начала Парламента правило проводить слушания дел только на французском языке как стратегия навязывания доминирующего национального языка[2499] со временем также увязывалось с образом Сената[2500].

В дальнейшем аналогия с римским Сенатом призвана была легитимировать претензии Парламента на политические функции, прежде всего на соучастие в сфере законодательной власти монарха[2501]. При этом в политических трактатах честность, независимость и гражданская ответственность членов Сената как защитников общего блага противопоставляется губительному для государства частному интересу[2502]. Наконец, тога римских сенаторов легитимировала претензии парламентариев на благородный статус ex officio[2503].

Но в этой ассоциации заключалась еще одна политическая претензия Парламента, на этом этапе лишь зарождающаяся, но в дальнейшем сделавшаяся опасной idée fixe, а именно — претензия на функцию сословно-представительного собрания, породившая у парламентариев стремление выступать от имени всего общества[2504]. В подобном нарождающемся стремлении верховных ведомств короны Франции нашло преломление фундаментальное противостояние двух начал — авторитарного и коллективного. В подобной извечной дилемме исполнительный аппарат во Франции занимал неоднозначную и довольно специфическую позицию. С одной стороны, он олицетворял коллегиальный принцип управления, который также, в известной мере, противостоит авторитарному самовластью и, тем самым, усложняет кажущуюся простой схему. С другой — исполнительный аппарат со временем начинает претендовать на коллективный принцип управления, якобы представляя «общий интерес».

У парламентариев во Франции, скорее всего, изначально присутствовало убеждение, что их суверенная курия является аналогом английского парламента. Этому способствовало не только совпадение названий обоих институтов. Английский парламент также являлся в известной мере верховным судом, что немало способствовало регулярности его созыва. А соучастие французского Парламента в законодательной сфере через процедуру регистрации королевских указов только усиливало его сходство с английским аналогом[2505]. Однако природа «ограничений», идущих от функции хранителей законов и «памяти» государства, существенно отличалась от лимитов власти, диктуемых обществом[2506].

Претензия Парламента на роль выразителя интересов всего общества имела глубокие корни. Ее подкрепило введенное в конце XIV в. правило выбирать в верховный суд равномерно выходцев из всех областей королевства, знающих местные обычаи и нормы права. Такая система отбора, хотя никогда не соблюдавшаяся, давала Парламенту потенциальное право говорить от имени всего королевства, как это пытался делать и Парижский университет, по сути, на тех же основаниях[2507]. По мере автономизации от персоны монарха и расширения публично-правовых прерогатив верховные ведомства для подкрепления своей позиции апеллировали к функции представлять «общий интерес» королевства, ссылаясь на историческую память о древних общих собраниях, о марсовых полях и т. п.

Эта претензия служителей верховных ведомств сказалась на специфике политической системы во Франции эпохи позднего Средневековья — соперничестве сословно-представительных собраний и бюрократического аппарата. Достигнув внушительной численности и получив широкие политические полномочия, корпус королевских должностных лиц позиционировал себя как хранителя законов и прав короны, контролировал действия короля и присваивал себе право выступать от имени «политического тела» общества, что неизбежно порождало его соперничество со Штатами.

Истоки, обстоятельства и последствия такого соперничества были детально исследованы Н.А. Хачатурян[2508]. Ею показаны сходные идейные основания в позиции обеих властных структур лимитировать действия короля (Совет при монархе) и схожесть целей (охрана домена и «свобод галликанской церкви», контроль за финансами и казной), при констатации разной природы олицетворяемых ими лимитов самовластия монарха. Бюрократический аппарат ограничивал «волю короля» от имени закона, а депутаты Штатов — от лица общества. При этом автор справедливо обращает внимание и на оборотную сторону этого соперничества: на стремление Штатов контролировать государственный аппарат и соучаствовать в управлении, в том числе и путем делегирования своих представителей в состав Королевского совета (пример двух реформаторских ордонансов — Великого мартовского 1357 г. и кабошьенского 1413 г.).

«Звездные часы» сословно-представительных собраний приходятся как раз на исследуемый период, в немалой степени и в связи с обстоятельствами Столетней войны. В ситуации острой необходимости для короны вотировать на Штатах новые налоги для ведения войны и покрытия растущих расходов исполнительный аппарат оказался, в известной мере, оттеснен на второй план, и возможности его служителей контролировать действия короля не могли соперничать с «позицией силы» депутатов трех сословий. Острое противостояние бюрократии и депутатов Штатов отражалось в неприятии последними правила, согласно которому чиновники высшего звена участвовали в работе собраний ех officio. Характерно, что наиболее значимые с точки зрения реформ в управлении собрания Штатов — 1356, 1413 и 1484 гг. — начинались с требования к присутствующим по долгу службы чиновникам покинуть зал заседания.

Однако еще более значимо, что все предложенные Штатами реформы способствовали в итоге усилению бюрократического аппарата. Как следствие, неудачи Штатов в попытке стать регулярным органом не в последнюю очередь «обязаны» целенаправленным противодействиям королевских чиновников[2509]. В результате это противостояние привело к временной победе бюрократии, которая в ситуации отказа короны от созыва собраний Штатов стала периодически приписывать себе их политическую функцию[2510].

Из всех символических идентичностей парламентариев аналогии с римским Сенатом поэтому была уготована самая «долгая и счастливая жизнь[2511]. Эта претензия главного по статусу и прерогативам властного института в администрации Французского королевства олицетворяла и легитимировала политические амбиции складывающегося корпуса королевских должностных лиц — выступать выразителями и защитниками интересов государства, одновременно укрепляя королевскую власть и ограничивая самовластие короля во имя законности, порядка и справедливости для всех.

Заключение

Целью исследования было понять, каким образом, в результате действия каких механизмов и ради чего возникает во Франции XIII–XV вв. то, что мы сегодня именуем государством, т. е. форма организации власти, отличающаяся максимальной абстрактностью и деперсонализацией. В такой постановке вопроса, органично вытекающей из современного состояния исторического знания и общественных запросов, становление государства невозможно рассматривать в рамках исключительно одной из альтернатив: либо как результат объективного развития надличностных структур, либо как соединение разнонаправленных действий людей или как итог стечения конкретных исторических обстоятельств. Давно назрела необходимость соединить все эти аспекты — и внутреннюю логику становления государства, и роль конкретно-исторических событий, и субъективные устремления людей, без которых невозможно понять суть и обстоятельства процесса государственного строительства.

Столь амбициозную