Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме - Ларри Лофтис

Все спустились вниз за горячим шоколадом, напряженные и расстроенные. Впервые в жизни Ганс по-настоящему испугался; женщины были бледны и жались друг к другу.

Вскоре после этой репетиции Корри выяснила страшную информацию. В еврейском детском саду в Амстердаме нацисты планировали убить по меньшей мере сотню малышей, их родителей, скорей всего, уже забрали в концентрационные лагеря. Исполненная отвращения и ужаса, Корри страстно желала найти способ предотвратить трагедию.

Креше (ясли), как называлось это детское учреждение, располагалось через дорогу от Голландского Шоубурга, бывшего театра, который немцы использовали в качестве депортационного центра для отправки евреев в Вестерборк. Голландский Шоубург и ясли были тесно связаны: в первом содержались взрослые евреи, а во втором – младенцы и маленькие дети.

Однако сокрытие младенцев прямо под носом у нацистов было легче вообразить, чем осуществить. Одержимые организованностью немцы вели подробные списки, с именами каждого ребенка, поступающего в центр или покидающего его.

Однако на местах, в самих зданиях, нашлись люди, придумавшие план. Вальтер Зюскинд, тридцатипятилетний еврей, управляющий голландским театром Шоубург, начал с того, что поручил Феликсу Хальверстаду, сотруднику театра, проверить бухгалтерию в обоих учреждениях. Затем Зюскинд привлек Генриетту Энрикес Пиментель, шестидесяти шестилетнюю еврейку – директора Креше.

Побег планировалось провести в два этапа. Во-первых, Феликс планировал внести изменения в документы яслей, исключить имена вывезенных малышей. Немцы, решив просмотреть записи, не должны были найти никаких следов того, что эти дети когда-либо числились в учреждении. Во-вторых, Вальтер с Генриеттой должны был координировать транспортировку младенцев. План рискованный – немецкие охранники в голландском Шоубурге, расположенном через дорогу, постоянно следили и за яслями.

Охранников нужно было отвлечь, нужны были люди, которые могли бы нести младенцев. Корри рассказала об этом Гансу и другим жителям Бейе, помочь вызвались все.

«Мы спасем их», – сказал один из парней. А на вопрос, как именно, предложили следующее: «Мы их украдем».

Смелость и отвага молодых людей произвели впечатление на Корри, но она знала, что ни один из живущих у нее парней не мог даже спокойно выйти из дома. Совершенно неожиданно, несколько дней спустя в Бейе появилась группа молодых немецких солдат и попросила о помощи. Корри даже не знала, как они узнали о тен Бумах и их работе.

«Мы больше не хотим служить Адольфу Гитлеру, – признался один из них. – мы отказываемся убивать еврейский народ. Вы можете нам помочь?»

Приближение немецких солдат средь бела выглядело опасным, но Корри пошла на риск и пригласила их войти. Этим немцам тоже нужно было спрятаться, совершенно так же, как евреям и беглым голландцам. Корри не могла поверить в свою удачу.

Она пообещала им помощь, но взамен попросила уступить им на время военную форму.

Солдаты с готовностью согласились; они хотели смешаться с толпой, им все равно понадобилась бы гражданская одежда. Корри собрала рубашки и брюки для каждого, а немецкую форму передала своим голландским парням: теперь они могли появиться в яслях на правах солдат Вермахта.

Тем не менее выполнить план по спасению детей было сверх сложно. Вальтер, Феликс и Генриетта надеялись на помощь семнадцатилетней медсестры Бетти Гудсмит-Одкерк: они планировали тайно вывезти детей в рюкзаках, коробках, хозяйственных сумках или корзинах для белья, сопроводить их в убежище неподалеку, где они могли бы разместиться хотя бы на несколько часов. Генриетта заручилась помощью Йохана ван Хульста, директора Реформированного педагогического колледжа, расположенного по соседству, который согласился временно спрятать детей в своем здании. Затем, согласно плану, он должен был связаться с членами подполья, чтобы те перевезли детей на поезде или трамвае в пригороды Лимбург или Фрисланд, где их ожидали принимающие семьи.

Храбрые «солдаты» Корри обеспечили сопровождение.

Все сто детей были спасены[23].

В понедельник, 28 июня, Корри ворвалась в мужскую комнату в семь утра с песней «Проснись и пой». Наступил день рождения Ганса, и Корри запланировала небольшой праздник. Все постояльцы спустились вниз на завтрак и спели голландскую песню, традиционно посвящаемую именинникам «Lan zal hij leven». Тен Бумы подарили Гансу книгу, а под вечер трогательный подарок пришел от родителей: те вручили ему письмо от Миес. Обмен письмами навлекал риск привлечь внимание гестапо, поэтому они договорились о том, чтобы писать друг другу не чаще раза в месяц. Тем не менее каждое письмо ценилось, как благословение. «Слова ее поддержки вселяли в меня новую уверенность и надежду», – вспоминал Ганс.

Вскоре после домашнего праздника в магазине зазвонил телефон, и Корри сняла трубку.

«У меня есть мужские часы, и похоже они сломались, – сказал звонивший. – Мы не можем найти специалиста, который мог бы их починить. К тому же, у них очень старомодный циферблат».

Корри сразу распознала заранее проработанный код: звонивший пытался найти укрытие для еврея, чьи черты лица выдавали его. «Пришлите часы, – сказала она, – и я посмотрю, как мы можем помочь вам в нашей мастерской».

В семь вечера в переулке раздался звонок в дверь. Корри пригласила стоявшие перед ней «поломанные часы» войти и отметила их «старомодные» черты лица: чуть за тридцать, худой, лысеющий, с оттопыренными ушами и маленькими очками. Она закрыла дверь, а человек вежливо поклонился и достал трубку из кармана пальто.

«Прежде всего я вынужден спросить, – можно ли мне оставить при себе моего хорошего друга, эту курительную трубку? Мейера Мосселя и его трубку нелегко отделить друг от друга. Но если вы, добрая госпожа, возражаете и не готовы жертвовать чистотой своих штор, я, конечно, распрощаюсь с моим другом и сопутствующим ему никотином».

Корри рассмеялась. «Конечно, трубку можно оставить! Мой отец курит сигару – если только находит таковую, по нашим-то временам».

«Ох уж эти нынешние времена… Чего и ожидать, если мы под гнетом этих варваров!»

Корри повела его наверх в столовую, и, прежде чем она открыла рот, чтобы представить собравшихся, Моссель выпалил: «Это ваш отец? А ведь будь он евреем, он был бы настоящим патриархом».

«Послушайте, господин, – ответил Опа, – может быть, мы и дети Божьи по милости Его, но именно вы сын Его избранного народа по праву рождения».

Познакомившись, Моссель немного рассказал собравшимся о своей биографии, о том, как служил кантором[24] еврейской общины в Амстердаме. «Теперь же, – завздыхал он, – где моя Тора?…Где моя паства?» По его словам, большая часть его семьи была арестована, а жена и дети скрываются на ферме в северной Голландии. Владельцы фермы отказались принять его «по очевидным причинам», добавил он, намекая на свои особенности внешности.

Вскоре Моссель расчувствовался и пустился в душераздирающие жалобы, выплескивая свое горе. «Вы спросите, почему я не пошел в Йодсе Шоубург[25], когда пришла повестка? Почему моя семья не поехала?