Теория познания. Философия как оправдание абсолютов. В поисках causa finalis. Монография - Виктор Ильин

3. «Сознание единства человеческого рода углубилось и одухотворилось; возникла новая огромная задача – объединить человечество изнутри, в духе и истине», – нацеливал Соловьев. Задача Соловьева (пока?!) не решена. Человечество изнутри разъединено. Сакральное уравнение, содержащее рецепт консолидации человечества по духу и истине (а не власти), невзирая на захватывающие планы Сен-Симона (новое художественное христианство с лозунгом «любите друг друга»), Соловьева (вселенская теократия), Сорокина (творческий альтруизм, этическая солидарность), Вивекананды («коллективное освобождение», «царство шудр»), Радхакришнана («вечная религия», «религия духа»), до сих пор не выведено.

Много продвинутей обстановка применительно к человеку.

Основа социальности – обмен деятельностью, межиндивидная коммуникация, интеракция, выстраиваемая по регламентам вовлечения и участия (этизм, юридизм, традиционализм)77, обеспечивающих сотрудничество в достижении целей, сплоченность, согласованность усилий в совместной деятельности. С социологической и социально-психологической точек зрения социум строится по этой причине по принципу do ut des. И не может иначе – нет иного пути наладить продуктивный кооперативный процесс, кроме как «со-действие».

Экзистенциальной подкладкой последнего выступает способность «Я» ставить себя на место другого, имеющая техническое название «проникновение» – в немецкоязычной литературе Emfühlung. Это не мистический акт, а духовное установление и восстановление – представление тока явлений, не покрываемых арсеналом привычной рефлексии, на базе персональной экспозиции смыслов, целей, мотивов, значений, влияющих на происходящее.

4. Дискурсивные рационально-логические выражения не исчерпывают богатства жизнезначимого. Изумляющая позитивность бытия личностного передается фигурами не механистической причинности (в свете таковой, по убеждению Хайдеггера, и бог скатывается до «роли причины»), а мотивно-эмпатических фазовых реставраций. Согласно Э. Штейн, голографический эффект экзистенциального со-присутствия достигается последовательностью нестандартных проникающих актов, обнажающих подлинное:

а) представление жизни alter ego – панорама иной персональности;

б) втягивание в душевное состояние alter ego;

в) соучастие, понимающая реконструкция переживаний – «Я» понимает, что у «него» на сердце.

Конечно, техника внедрения в сцену сознания «иного» модусов «моего» сознания предполагает оценку прасцен бессознания. В их числе, по Лоренцеру, – прасцена палеологического бессознательного; прасцена коллективного бессознательного; ранняя сцена персонального бессознательного, воссоздаваемые биографизмом, хронизмом, психоаналитизмом.

5. В общении, совместной кооперативной деятельности на базе кристаллизуемых в опыте путем проб и ошибок совершенных интенций (направленность деятельности на потребное бытие) и префенций (направленность деятельности на предпочтительные, эффективные, оптимальные цели, средства, результаты) формируются фундаментальные консенсусы достоинства вещей и людей, оформляется языковая и поведенческая компетенция «как можно» и «как должно».

Общение есть обобщение, где отслаиваются типологические, инвариантные черты и признаки, обладающие универсальным человеческим значением. Помимо уже упоминавшихся языка, труда, чувства жизни к числу подобных начал (наряду с коммуникацией, интеракцией) должно быть причислено «взаимопонимание». Несмотря на культурные, исторические, поколенческие, экзистенциальные, национальные, расовые, языковые и тому подабные разломы, взаимопонимание характеризует внутреннее духовное единство человечества.

Да, есть гипотеза лингвистической относительности, подчиняющая (и, следовательно, сепарирующая) сознание качеству языка, есть теорема Куайна о недостижимости радикального перевода с языка на язык, есть несопряженность (несоизмеримость) идей, платформ, взглядов, есть… Однако же есть воля вольная и воля смиряющая. В конечном счете побеждает спасительная забота о насущном – общеродовая кооперативная логика достижительного вершения жизни, пролонгации собственной совместной истории. Она-то и выступает предельной и окончательной рамой взаимо-понимания.

Конкретные модификации последнего – виды исторического, языкового, культурного, экзистенциального понимания (по необходимости преодолевающего мнимую трудность «герменевтического круга» – понимание обсуждаемого фундируется его предварительно данным в живом опыте понятием).

6. Взаимо-понимание протекает как расшифровка, декодирование манифестирующих динамику опыта ближнего его самопроявлений, запечатленных в знаках. Интерсубъективное ядро толкований знаков образует общность фигур высокоадаптивного, социально санкционированного общения, организующего жизненные формы (исключающие тривиальный произвол) индивидуальных самопроявлений: «возможность постигнуть другого одна из самых глубоких теоретико-познавательных проблем, – отмечает Дильтей. – Условие этой возможности состоит в том, что в проявлении чужой индивидуальности не может не выступать нечто такое, чего не было бы в познающем субъекте». (Иначе говоря, типологически мы – едины.)

Произвольно (нерегламентированно) ведет себя ребенок, не знающий канонов ни поведенческих, ни языковых «игр». Постепенно усваивая и присваивая их (регламенты обмена деятельностью) в социализации, он встраивается в системы универсальных аллелей, выходить из которых невозможно. (Выход из них равносилен преступлению, неотвратимо влекущему искупляющее наказание. Нераскаявшихся, неподвластных перековке парий выдворяют из общества за асоциальность.) Всякий ест всякого, но кто-то отказывается есть подобного себе. Это и есть начало цивилизации. Откуда следует: способом самозаявления самости в социальных «играх» является погруженность в общезначимые регламентирующие канонические системы культуры, языка, общения, здравого смысла.

7. Человеческие чувства, самоизъявления, поползновения души всегда личностны, уникальны. Никакой скрупулезной прозой, поэтической (вообще – литературной) армадой их не выразить. Как справедливо отмечает Бергсон: «Каждый из нас по-своему любит и ненавидит, и эта любовь, и эта ненависть отражает всю нашу личность. Но язык обозначает эти переживания одними и теми же словами. Поэтому он в состоянии фиксировать только объективный и безличный аспект любви и ненависти, и тысячи других ощущений, переживаемых нашей душой»78.

Препятствие демонстрации персонально уникального – общесоциальная универсальность разговорного языка. Препятствие капитальное, но не непреодолимое. Смысл известных положительных усилий по избеганию восточной способности вливаться в «рой» покрывают варианты:

а) отказ от суждения (о чем нельзя говорить, о том нужно молчать);

б) упор на звуковой облик слов (тембровка, орнаментовка, мелодика, ритмика звучащего слова), осуществляющий настройку (верленовский призыв – музыка прежде всего) восприятия (здесь преуспел Фет, о котором Чайковский высказывал: «Он сделал шаг в нашу (композиторов. – В. И.) сторону»);

в) развертывание герменевтики.

Упрямая аналитическая честность, обязывая отдать должное двум первым неконцептуальным остроумным версиям, заставляет сосредоточиться на третьем исходе.

Начать с того, что язык воздействует на автора, автор на язык (у каждого озабоченного передачей внутреннего духовного строя самости литератора – свой язык, в первую очередь, конечно, лирика). Как верно подчеркивает Шлейермахер, язык зависит от автора, автор от языка. Чувство языка, проистекающее от чувства личностного (чувства его истории), предрасположено к выражению «души» говорящего79, ее самораскрытию80. С последним консолидировано «понимание», прогрессирующее по стадиям: обыденное – специальное (частная герменевтика) – общее (общая герменевтика как универсальное искусство понимания).

В таком рефлективном ряду, ясно, нет строгости (не достигается полного приспособления универсального языка к передаче уникальных душевных фигур человека); герменевтические акты всегда приблизительны. Между тем задание корреляции: постижение внутреннего персонального мира через постигание неповторимого языка – перспективно. Тем более оно перспективно в свете детализирующего реконструктивную процедуру комбинированного применения дивинационного и сравнительного метода: блок интуитивного провидения, прозрения, предпонимания с дискурсивной объяснительной аналитикой надежно перекрывает глизантинную топь нерационального персонального.

Познание в экзистенции. Было бы предвзятым преувеличением утверждать, что философская антропология – тематическая сфера, нетронутая рефлективной мыслью. Непреходящие всесторонние заслуги Паскаля, Монтеня, Кьеркегора, Фейербаха, Дильтея, Шелера, Плеснера, Гелена опровергают поверхностный некритично негативный взгляд на вещи. Независимо от этого, однако, трудно избавиться от ощущения некоей недоразвитости (сопоставительно с магистральными направлениями поиска в высокой теории – такими, скажем, как онтология, гносеология, социология) антропологии как сегмента философского знания.