Теория познания. Философия как оправдание абсолютов. В поисках causa finalis. Монография - Виктор Ильин

Движение суть изменение вообще, в то время как развитие – направленное поступательное изменение. Развитие характеризуется векторностью, восходящей качественной преобразовательностью. Какую способность приписать материи в смысле атрибутивном? Ответ упирается в диспозиции. Научные, опирающиеся на опыт суждения, связаны с конкретным вселенским локалом; говоря прямо, научное знание антропоморфно. В нашем человеческом локале реализовался вариант направленной, качественно прогрессивной картины. Актуально освоенная материя упорядочена по восходящим организационным уровням – просматривается векторная динамика от простого к сложному, от низшего к высшему.

Если исходить из необходимости привязки положений знания к наличному обстоянию дел, атрибутом материи следует считать развитие. Если же проблематизировать репрезентативность имеющейся ситуации, ее экстраполируемость на материю в целом, в качестве атрибута материи возможно принимать движение. Суть в исходной позиции, с какой онтологией – актуальной или потенциальной – связывать знание. В зависимости от решения будут выстраиваться концептуальные линии.

Исторически первично прорабатывался вариант приписывания в качестве атрибута материи движения. Соответствующую фигуру в доктрину ввел Толанд, развенчавший деистическую платформу мистического первотолчка. Характерный порок позиции, лишающей материю способности самоизменения, состоит в сугубой искусственности моделирования двух моментов: а) состояния абсолютного покоя материи; в) вмешательства высшей инстанции, выводящей материю из этого состояния.

Камнем преткновения оказалась проблема: в каком месте пространства располагаются часы, показывающие богу, когда сообщать материи движение.

Начиная с XVII в., таким образом в материализме укоренилось понятие движения как атрибутивного свойства. В последующем оно было обогащено концепцией форм движения.

Формой движения материи именуется качественная общность природных объектов, удовлетворяющая однотипным законам, правилам организации. Форм движения материи множество. Основные – механическая, физическая, химическая, биологическая, социальная. Формы движения материи интегрируются в усеченную пирамиду. В пользу такой геометрической фигуры говорит следующее:

• пирамидальность: в основании с теоретико-множественной точки зрения располагаются более представительные ассоциации объектов, количественно истончающиеся с приближением к вершине;

• усеченность: полагать, будто пирамида реально достроена доверху, означает приписывать антропному типу вселенской организации некоторый выделенный («высший») в эсхатологическом измерении статус. Любой эсхатологизм, финализм, однако, в случае неисчерпаемой материи выглядит мистическим, нерациональным;

• транслируемость: свойства форм движения передаются по восходящему вектору от основания к вершине; выше расположенные формы отвечают законам нижерасположенных форм (естественная преемственность в мировой эволюции);

• отсутствие редукции: свойства форм движения не передаются по нисходящему вектору от вершины к основанию; свойства вышерасположенных не определяются свойствами нижерасположенных форм (качественная несводимость уровней организации – химизм не сводится к физикализму, биологизм – к химизму, социологизм – к биологизму, хотя над ним надстраивается);

• нежесткость последовательности расположения форм одна за другой; в любом месте сцепка может быть разъята, дополнена иной конфигурацией уподобливаемых объектов (идеи географической, кибернетической, космической форм).

Сказанное на специально-научном и методологическом языке с большой долей адекватности позволяет утверждать: живая природа не создается (кем?) извне по типу предметов искусства; она формируется по конструктивным законам самопрогрессивного автоморфичного созидания. Не креационизм, а естественно-исторический эволюционизм, – специфические акты творческого субстратного асимметричного самопреобразования решают все. На этом основании дискредитируется, с одной стороны, редукционистско-механистическое отрицание «живой материи» (от Декарта до Канта), с другой стороны, оппонирующее ему виталистическое утверждение энтелехии (от Аристотеля до Дриша).

Предметы природы не есть дериваты «целей природы»; не будучи «целями», они не допускают и собственной трактовки в пределах целевого суждения – суждения о создании предметов в качестве «цели природы». В природе целей нет; есть целесообразность, доказывающая существование не творца, а творчества в эволюционной естественноисторической автокаталитической самоорганизации.

Многие издержки и передержки классического взгляда на природу индуцированы системой прредпосылочного знания классической культуры (XVII–XIX вв.), питаемой ею доктриной рациональности. Согласно последней природа инерциальна, безжизненна, нецелесообразна; истолкование ее продуктивного потенциала востребовало прямой апелляции к телеологии. Как в части решения морфогенетической проблемы (возникновение целесообразного мира – результат непосредственного участия творца), так и в части решения психофизической проблемы (окказионализм Декарта, Мальбранша, Гейлинкса, Клауберга, толкующий взаимодействие души и тела как акт непрерывного чуда, затребующего прямого вмешательства бога).

Человек своего времени, страстный поборник классики, Кант толковал целесообразность природы под фирмой трансцендентализма – установки сознания считать вещи целесообразными31.

Философия начиналась там, где кончалась наука. Трактовка целесообразности как спекулятивного измышления в залоге als ob, не имеющего касательства к природе, для представителей конкретно-научного знания (и новой философии) выглядела анахронизмом. От Блуменбаха до Дриша и далее – Уайтхеда и Нидэма оформилась широкая оппозиция, настаивавшая на внедрении в материю «жизненной силы», «организменности», «реальной образующей силы».

Располагая двумя противоположными подходами, мы можем констатировать их ошибочность.

Позиция als ob. «Понятие целевых связей и форм природы, – указывает Кант, – есть… еще один принцип, позволяющий подвести ее явления под правила там, где законы механической каузальности недостаточны»32. Что мешает расширить понятие каузальности, обогатить механическую причинность целевой? Мешает предвзятая догматическая приверженность классики, гипертрофирующей механическую форму детерминизма. Пристрастие к абсолютной ценности таковой индуцировало дихотомию «конститутивное – регулятивное». Первое – объективно заданное – ориентировало на выделение продуктов природы из ее причин. Второе – субъективно заданное – ориентировало на выстраивание суждений о явлениях.

В случае выставления второго на место первого регулятивное отношение выходило бы за пределы собственно способности суждения и в качестве понятия разума вводило бы в природознание новую (целевую) каузальность. Такая – неправомерная инициатива – вполне подрывая рациональные устои познания, заключала бы от целей природы к высшей причине природы и ее свойствам, означала бы выстраивание физикотеологии33.

Поскольку интеллектуальное охватывание, рациональное обозрение природы «никогда не может поднять нас над природой до цели самого ее существования, а тем самым до определенного понятия о высшей интеллигенции»34, допущение целей в природе (телеология) не правомерно. На базе отрицания возможности телеологии обслуживать возможность теологии дискредитируется целевое причинение как форма конститутивной каузальности. Насаждается спасительная иллюзия цели как каузальности регулятивной.

Витализм. Объяснение вполне реальных эмпирически данных эффектов адаптации, прогрессивного усложнения, биоразнообразия, эмансипируясь от убогого регулятивного «как дóлжно судить», проводится в русле гилозоизации и антропоморфизации фактуры. Верно, трактовка явлений жизни востребует специфического антимеханистического, антиредукционистского языка, но почему, язык этот зиждется на восстановлении мифологической архаики? Нерациональная тень создает видимость рационального объяснения. И создает по известному принципу овеществления, вкладывающему в химеры способность жить самостоятельной жизнью (по принципу свертывания {x / φ(x) }).

Между тем для соединения обыденного и невероятного в квазиобъяснительной процедуре нет никакой потребности. Достаточно представить предметом более пристального внимания: в чем идиосинкразия по поводу целевой причины? Классический рассудочный прагматизм в виде призраков механицизма и физикотеологизма съедает душу. Однако же не лучше витализм (энтелехия, организмизм), практикующий провал в когнитивную нелепицу.