Насвистывая в темноте - Лесли Каген

— Может, вам нужна помощь? — спросила я. Тру с миссис Голдман не особо-то вежливая, так что если я скажу что-то приятное, глядишь, как-нибудь заглажу это. Тру недолюбливала хозяев, потому что они не разрешали держать домашних животных, и ее псу Грубияну пришлось остаться за городом, у писающего куда попало Джерри Эмберсона. Вот Тру и дулась на них.

— Пойдем-ка в сад. Хочу кое-что показать тебе, — сказала миссис Голдман, выбираясь из сарайчика.

Тру снова согнулась над своими цветами.

— Видишь? — показала миссис Голдман на грядки. — Плоды наших трудов. Первые помидоры.

Я сказала ей то, что всегда говорила, когда из земли вылезали ростки:

— Просто чудо.

Посеешь мелкие невзрачные семена, а немного погодя из них вырастает что-нибудь вкусное или душистое. Это всякий раз сотрясало меня. И заставляло вспомнить, как папа засеивал топкое весеннее поле на ферме, а к лету там уже качалась кукуруза, и ее шелест я слышала по ночам, через окно спальни: шшуш… шшуш… шшуш…

— Ты права. — Миссис Голдман опустилась на колени и легонько погладила маленькие зеленые шарики, словно то были изумруды какие. — Настоящее чудо.

— Марта, иди сюда, — раздался голос мистера Голдмана.

Мы оглянулись, и он тут же исчез в доме. Мистер Голдман не особо общителен. И по-английски говорит так себе.

Я помогла миссис Голдман подняться, скользнув пальцами по татуировке. Надеюсь, не сделала ей больно.

— Огород всегда подспорье, — сказала она. — Никогда не знаешь, что может случиться. И хорошо думать, что уж без свежих овощей точно не останешься.

Миссис Голдман и мой папа отлично бы поладили. Она отряхнула брюки, приподняла мой подбородок пальцами и сказала учительским голосом:

— Тебе стоит поостеречься, либхен. Жизнь не так проста, как сад, где цветы — всегда цветы, а сорняки — всегда сорняки.

И медленно пошла к дому, а поравнявшись с Тру, сказала:

— Красиво.

Тру сделала вид, будто глухая.

А я только тут вспомнила про бургеры, картошку и коктейли. Подобрала глянцевитый пакет и поставила на скамейку рядышком с Тру.

— Где взяла? — спросила она.

— Нелл и Эдди возили меня в «Млечный Путь». Как-нибудь надо будет сходить туда. Там очень модерново. — Тру преклонялась перед всем модерновым. — Там есть девушка на роликовых коньках, ее зовут Мелинда, она автоофициантка, привозит еду к тебе в машину.

— Правда? — Тру открыла пакет и достала картошку. — Вот чем я стану заниматься, когда вырасту. Буду работать в модерновом автокафе, заработаю денег и заберу Грубияна у Джерри Эмберсона.

Она оглянулась, когда миссис Голдман хлопнула сетчатой дверью на заднем крыльце, и показала двери язык. Потом кивнула на велосипед:

— Что думаешь?

Тру продела красные, белые и синие бумажные ленты сквозь спицы и навязала такую же бахрому на ручки руля. То был синий «швинн», на котором раньше ездила Нелл. Мама отдала его Тру, когда у той угнали ее собственный велик. У меня велосипеда не было, и я не совсем понимала почему. Наверное, все решили, что сестра будет давать мне покататься, но если так, они плохо знали Тру.

Выудив из пакета бургеры «Галактика», она протянула мне один.

— Маму видела?

— Не-а. — Я вдруг пожалела, что так и не навестила маму. И сразу стало тоскливо. — Но я видела Расмуссена, он дал мне вот что. — Я сунула руку в карман, вытащила карточку и рассказала, как Расмуссен остановил нас на Норт-авеню.

— Значит, он тебя расколол? — Сестра одарила меня маминым взглядом «Ну, и кто наделал на ковер?», потому что сама в жизни не созналась бы Расмуссену. Надо загнать много бамбуковых щепок под ногти Тру, чтобы она признала свою вину. — Ты так ему и сказала, что вызвала пожарных?

Я подняла один из ее бумажных цветков и воткнула сестре в волосы.

— Пришлось. Он загнал меня в угол.

— А что еще он сказал? — спросила Тру, сунув в рот картошину.

— Сказал, у него есть свой сад и будто он слыхал, что я люблю возиться с растениями.

Рот у сестры распахнулся до отказа, оттуда вылетели громкий смех и немного картошки.

— С чего он это взял? Спорим, ты чуть не обделалась со страху. — Она утерла губы ладошкой и вытерла ее о платье.

Тру пахла почти как тенниска, сразу когда снимешь ее с ноги. Вот интересно, неужели я тоже так пахну? Может, нам надо было послушаться Нелл и принять ванну? Всю последнюю неделю мы ходили в одной и той же одежде, а по шортам Тру легко было понять, как мы провели это время. Сбоку потеки от лимонада, спереди — пятна от «трущобного лакомства» Бюшамов, на кармашке прилип кусочек «Даббл-Баббл».

— А может, и обделалась, — добавила сестра.

— Заткнись, Тру, или я тебя заткну.

— Не справишься. — Тру смяла пакет и швырнула в меня. — Помоги приклеить эти цветы на место, ладно?

Я не сказала сестре про фото в бумажнике Расмуссена, все равно не поверит. Посмеется и обзовет психованной.

Следующие полчаса мы, почти не разговаривая, обклеивали велик бумажными гвоздиками.

— Как думаешь, если мама умрет, нам придется смотреть, как она лежит в гробу, как в прошлый раз на мистера Каллагана? — спросила я.

Тру отошла на шаг и, щурясь, разглядывала «швинн».

— Наверное. Может, нас даже заставят целовать ее. — Сестра зачмокала пухлыми губками. — Эдди ведь пришлось целовать своего папу, прямо в губы. Помнишь?

Папин гроб был закрытым, мама сказала, похороны с открытым гробом кажутся ей изуверскими. Но, появись у меня шанс в последний раз поцеловать папу по-эскимосски, я бы поцеловала. С радостью.

Тут до нас донеслись стук мяча и веселый галдеж. Такие вот звуки, летящие с детских площадок, всегда напоминают мне историю про искушение, которую в классе катехизиса рассказала сестра Имельда. Что-то про сирен, которые заманивают моряков на свой остров.

— Рванули? — спросила Тру.

Я поглядела через улицу. Дети высыпали на асфальт, играли в классики, прыгали через скакалку и уже вовсю затевали игру в «Рыжего разбойника». А поодаль собралась другая толпа — поглядеть на Арти Бюшама и Вилли О’Хару, которые как чокнутые резались в тетербол.

— Не могу. Обещала навестить Венди.

На самом деле ничего такого Венди я не обещала, просто хотелось спуститься в подвал, где всегда прохладно, и написать еще одно письмо маме или вытащить из-под кровати сочинение про благие дела и дописать в нем еще хоть немножко слов. В подвал я спускаюсь, когда хочется побыть в одиночестве.

Тру странно так на меня посмотрела. Обычно, если она хотела пойти куда-то, я обязательно шла вместе с ней. Но сегодня мне было как-то не по себе, да и от Тру я уже устала (прости, папа).

Сестра окинула велик долгим взглядом, улыбнулась еще разок и унеслась на улицу, «конский хвост» так и скачет по спине.

Я убедилась, что Тру добежала до цели, потому что порой сестра бывает ужасно коварной. И иногда тихонько прокрадывается обратно, чтобы последить за мной. Я дождалась, пока она заговорит с инструктором Бобби, наблюдавшим за игрой в тетербол, и только потом направилась к заднему крыльцу.

— Прифет-прифет-прифет, Фалли О-Малли.

От неожиданности я дернулась и стала озираться по сторонам, но Венди нигде не было видно.

— Фалли О-Малли.

Может, мне уже мерещатся голоса, как Вирджинии Каннингем? Но потом я оглянулась — и вот она где. Венди Бюшам качалась на подвешенной к столбам скамейке на крыльце Кенфилдов, словно слыхала, как я соврала Тру, и тут же явилась, чтобы не позволить мне на этой неделе согрешить враньем.

— Иди фюда, Фалли О-Малли, — пропела она погромче.

Венди по большей части поет, а не говорит, что еще раз доказывает: Бог, если что-то и забирает у человека, обязательно дает что-то взамен. Венди почти всегда взаправду счастлива.

Я уже было решила не замечать ее зова и все равно уйти в подвал, спрятаться в свое убежище, но потом вспомнила, что к людям, которым повезло меньше, чем мне, следует относиться с добротой. В последнее время, впрочем, мне самой везло не настолько часто, как должно везти ирландским девочкам.

Я взобралась по ступенькам дома Кенфилдов. Венди раскачивалась изо всех сил, и я поняла: что-то ее гложет. Всякий раз, стоило Венди занервничать, она усаживалась на качели.

— Фалли О-Малли, попка бо-бо! — завопила она, хоть я стояла в двух шагах от нее.

Я оглянулась. Тру разделывала инструктора Бобби в пух и прах в свой разлюбезный тетербол. Инструкторша Барб вместе с Вилли и Арти так и покатывались с хохоту.

— Венди, — сказала я, — перестань раскачиваться, а то еще свалишься, и тогда твоей попке точно бо-бо будет.

Венди послушалась. Тру вечно дразнит меня из-за Венди. По-моему, ей просто завидно, ведь остальные липнут к Тру из-за ее общительности. Тру считает, я нравлюсь Венди только потому, что у меня имя и фамилия рифмуются.