Насвистывая в темноте - Лесли Каген
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тру сказала:
— Мы в зоосад ходили.
Будь в моем желудке еще хоть что-нибудь, кроме кусочка «Даббл-Баббл», меня тут бы и вырвало. Как моя собственная сестра может разговаривать с таким?
— В зоосад? — переспросил Расмуссен. — Ну, если мне не изменяет память, наш зоосад расположен рядышком с лагуной, верно?
Я не смела отвести взгляд от этого франкенштейновского чудища с рябым лицом, развалившегося на нашем крыльце.
— Скажи мне, Салли, я ведь не ошибся? Лагуна как раз напротив зоосада?
Вот же притворщик. Знает ведь, что мы там были. Сам же следил за нами. Я поглядела на небо: может, там что-то интересное в облаках?
— Ну и как сегодня Сэмпсон? — спросил Расмуссен.
Тру ответила:
— Мы не успели навестить Сэмпсона.
— Давно я не хожу на танцы! — выпалила я и сама себе поразилась.
Расмуссен вмиг перестал улыбаться.
— Что ты сказала?
— Да не обращайте на нее внимания, офицер. Салли воображает всякое. Типа «Давно я не хожу на танцы», — хихикнула Тру. — Ей кажется, Сэмпсон все время напевает про себя эту песню.
Расмуссен расхохотался, громко и гулко, с похожим звуком катится по дорожке боулинга тяжелый шар.
— О, так у тебя живое воображение? Это отличная штука. У моей сестры Кэрол тоже хватало воображения, теперь она сочиняет книжки.
Мама всегда считала, что воображение — это плохо, и из-за этого я чувствовала себя уродкой какой-то. Если бы я могла избавиться от воображения, ни секунды не раздумывала бы.
Миссис Голдман так и не отходила от окна, все выглядывала. Спасибо тебе, всемогущий Боженька. Если мне придется выхватить у Расмуссена пистолет и застрелить его, миссис Голдман спрячет меня в подвале, прямо как девочку по имени Анна Франк из книжки, которую она подарила мне прошлым летом за то, что я помогала ей и мистеру Голдману возиться в саду.
Расмуссен обернулся глянуть, куда это я таращусь, и отсалютовал миссис Голдман, которая сразу отпустила занавески. Когда поутру мы вместе выпалывали сорняки, я чуть не рассказала нашей хозяйке, как он погнался за мной. Она бы поняла, потому что, кажется, не очень любит полицейских и даже зовет их «гестаповцами». Как я теперь жалела, что промолчала!
Расмуссен похлопал по ступеньке рядом с собой:
— Не хочешь облегчить душу, Салли?
Я сделала шаг назад.
— Не знаю, слыхали ли вы, но совсем недавно кто-то дернул ручку пожарной тревоги рядом с лагуной. Шеф команды Бейли сказал мне, что вроде бы видел, как за гаражом Метцгеров прятались две девочки.
На исходе прошлого лета он убил Джуни Пяцковски. А теперь, наверное, убил еще и Сару. И я знала, как ему удается выйти сухим из воды. Тру права: Расмуссен весь из себя такой вежливый и хороший. Он даже вызвался помочь школе на сборе макулатуры, который у нас ежегодно устраивали, чтобы заработать денег для церковной благотворительности. И еще он силач. Помню, как Расмуссен подхватил связку бумаги, которую я прикатила в школу на игрушечной тележке «Радио Флаер», и бросил на весы так, будто она не тяжелее пушинки. И как он сказал: «Поздравляю, сегодня ты победила». А потом выдал мне четверть доллара и бесплатный купон на жареную рыбу, которую в школьном кафе давали по пятницам, пусть я притащила и вполовину не столько бумаги, как Вилли О’Хара, который вообще здорово умеет находить и собирать всякие вещи.
— Салли?
Я посмотрела на Тру.
— У тебя что, опять небольшой полет фантазии? — Моя сестра была на взводе, словно захмелела от газировки. А еще она улыбалась мне той улыбкой, при которой поднимается только один уголок рта. Нехорошей улыбкой. Улыбкой-дразнилкой. — Офицер Расмуссен хочет услыхать, не ты ли вызвала пожарных.
— Ты ведь уже знаешь, в какие крупные неприятности можешь угодить за ложный сигнал тревоги. Тебя предупредили еще прошлым летом, правда? — Расмуссен снял фуражку и провел пятерней по волосам. — Я рад, что это не ты, Салли. Всегда подозревал, что ты девочка хорошо воспитанная.
Подмаслить пытается! Хитростью выманить признание. Я поглядела на его ботинки. Коричневые, истертые, со сбитыми каблуками. Совсем не похожи на черные, в которых он был той ночью. И носки другие: белые в синий горошек. А вовсе не с розовыми и зелеными ромбиками. Но надуть меня у него не получится.
— Что ж, расспрошу местных насчет сигнала тревоги. Может, это был кто-то из девочек Бюшамов… И вы еще помните, как я предупреждал в прошлом году насчет разговоров с незнакомцами, верно?
Расмуссен встал. Боже, какой же он высоченный, ну просто каланча.
— Почему вы до сих пор не нашли Сару? — вырвалось у меня.
— Я убежден, она скоро объявится, не о чем даже переживать.
Прозвучало так, будто у Расмуссена разбито сердце, отчего отвращения к нему у меня только прибавилось. Он спустился с крыльца, задев меня по руке, и я вся содрогнулась. Потом ткнул пальцем в бумажный пакет и очень серьезно сказал:
— Кстати, Тру, обязательно нужно заплатить миссис Кенфилд за эти «Клинексы». Вспомни Четвертую заповедь.
Глаза у Тру сделались огромными, почти как бабулины щитовидные.
— Ага, я и собиралась. — Она проворно спрятала пакет за спину.
— Смотри не забудь, — сказал Расмуссен. — Мне очень жаль, что ваша мама болеет, и если вам вдруг захочется, приходите ко мне. Я завел нового щеночка, который в восторге от маленьких девочек.
— Спасибо, офицер Расмуссен, — сказала Тру. — В следующий раз, когда пойдем навестить Этель и миссис Галецки, мы с Тру непременно к вам заглянем.
Ну и подхалимка! Похлеще, чем новый продавец в обувном магазине, нам Холл про этого хитрюгу Джима рассказывал.
Расмуссен свернул от крыльца в сторону бюшамовского дома. Тру рассмеялась.
— Ф-фу, насилу спаслись. — Она упала на траву, а ее живот исторг громкое урчание. — Умираю с голода.
А я все смотрела вслед Расмуссену. Он заговорил с Вилли О’Хара, тот показал на шину своего велика. Расмуссен присел на корточки и что-то сказал Вилли, тот закивал в ответ. Расмуссен поднялся, шутя дал Вилли легкую затрещину, и тот заулыбался снизу вверх, словно полицейский чем-то его осчастливил. В точности как папа всегда повторял: дьявол способен принять любое обличье, какое пожелает.
— Может, бабулю навестим? — предложила я.
Расмуссен будет ездить по ушам сестричек Бюшам никак не меньше получаса, я тоже проголодалась, а бабуля наверняка угостит нас «чашечкой». Под которой она разумела чай. И если дядюшка Пол сейчас там, он, скорее всего, не обратит на нас внимания, так и будет строить себе домики из палочек от эскимо. В маленьком бабулином доме скопилось уже не меньше тонны этих самых домиков из палочек. Куда ни глянь, там еще один. Тру дружила с бабулей, но от дядюшки Пола ее оторопь брала. Особенно если тому хотелось поиграть в «Угадайку», как с мелкотой играют, это у него самая любимая игра. Но я-то все понимала. Потому что сестры О’Мэлли могут читать мысли друг дружки. Дядюшка Пол напоминал Тру об аварии.
— Нет у меня времени на визиты к бабуле, — возразила сестра. — Пора заняться цветками из «Клинекса».
Через два дня велосипедный парад, эстафетная гонка и пикник, а в завершение — салют над лагуной. Четвертое июля — самый лучший праздник в году, не считая Хеллоуина и Рождества.
— Где это вы обе пропадали?
Мы с Тру задрали головы. В дверях стояла Нелл. Волосы у нее были светло-коричневые, прямо как бумажный пакет Тру, спускались чуть ниже шеи и были уложены в прическу «пузырь» — по правде, Нелл вся на пузырь похожа. Ну, может, я слегка преувеличиваю. Мама называет Нелл «пышной», это вроде папиного «буйства».
— Шлялись по городу, — сказала Тру, опуская взгляд и шаря глазами в траве, точно высматривала клевер с четырьмя листиками. На них можно наткнуться, если лужайка не стрижена.
— Я вас все утро искала, — сказала Нелл. — Хотите навестить маму?
— То есть как «навестить маму»? — спросила Тру, будто ей все нипочем.
— Тетю Эдди зовут Марджи, она работает медсестрой в больнице и сказала, что протащит вас обеих внутрь, если вам захочется.
Нелл была одета во все чистое, потому что умела управляться со стиральной машиной и сушилкой. И выглядела почти как взрослая в своих розовых бриджах и розовой блузке, между третьей и четвертой пуговицами которой белел лифчик. Груди у нее прямо выпирали! Будто им не хватало только этого жаркого, влажного лета, чтобы вырасти круглыми и спелыми, как арбузы.
— Нелл, ну и сиськи у тебя вымахали, — прочитала Тру мои мысли. — Прямо солнце загораживают. Чем ты их накачала?
Нелл только фыркнула. Знала, что Тру ей завидует. С той самой поры, как Быстрюга Сьюзи показала нам свои грудки, Тру каждое утро задирала майку перед зеркалом на двери нашей спальни, и если встать в нужном месте, то можно было углядеть у нее легкие бугорки. Хотя, думаю, это просто зеркало такое кривое.