Путями Великого Россиянина - Александр Иванченко

Готеню, азухен, Готеню!

... Не позднее 70 г. до н.э. наши праотцы предупреждали римлян:

«Врашася xoдai нaciмia од Рiмо. Тшасiа усмiрятi тia, велеречi звездамi, од торканiа мечемiя полуднi край морiя. Рыбща iде. Лixoмнoгeмi. Kpai полночiя человецiя, кio саранiя хшенiя, преполне, кpai нaciмia, докi не прiiде Водiцiлея. Не успе велеречiя волхвiа нaciмia.»

«Возвратились ходоки наши из Рима. Старались усмирить тех, объясняя по звёздам, чтобы не трогали мечами южную сторону моря (здесь ясно, что имеется в виду Средиземное море. – А. И.). Рыбица идёт. Горе многим. Северные страны люди, как саранча, хищные, переполнят наши страны пока не придёт Водолей. Не сумели доказать волхвы наши.»

Ниже на двух рисунках показано, что нормальное триединство жизни в Северном полушарии будет нарушено теми, кто первыми испытает на себе воздействие созвездия Рыб. Согласно астрологии, это должно было произойти (и произошло) в 69 г до н.э. (отсюда исчисление новой нехристианской эры, которая продлится до 2597 года, когда наше Земля перейдёт под влияние созвездия Водолея) в квадрате между 30-й и 40-й северными широтами и 30-м и 40-м восточными меридианами, там, где находятся Египет, Палестина, Ливан, Сирия и часть Аравии. Потому волхвы россичей и уговаривали римлян не идти туда войной. Из-за этой войны они предвидели большие беды для всего Северного полушария. Но римляне их не послушали. Как известно из истории, в 63 t до н.э. они покорили Иудею, в результате чего, по оценкам современных учёных, на огромной территории Римской империи оказалось от 4 до 4,5 миллионов палестинских евреев, которые потом разбрелись и по многим другим странам Северного полушария...

В неприступный было Богуслав лифляндцы с графом Ксаверием Браницким вошли свободно. Увидев на них форму российских солдат, богуславчане впустили их в крепость сами. И в тот же день точно так же поступили медвинцы. Остальные сёла Богуславщины лифляндцы занимать не стали, считая их беззащитными. Но обманулись.

Когда в Богуслав начали прибывать евреи, в Мисайловке, которая находится в семи километрах от города, сразу поняли, чем это им угрожает, и в одну ночь вырыли укрепительный ров со стороны Богуслава длиною в три километра. Размытый за два с лишним века талыми водами, он и сейчас ещё сохранился. Бережком теперь называется, потому что в образовавшейся длинной впадине трава луговая растёт.

И заняли оборону, одновременно готовя такие же укрепления со стороны Карапишей, Туников, Дыбинцев и Раскопанцев – шестиугольником: шестой стороной служила Рось, подойти по которой к Мисайловке и пройти вдоль села можно было только либо от Раскопанцев, либо от Дыбинцев.

При тогдашнем вооружении на взятие окопавшейся Мисайловки нужно было бросить добрую дивизию, если не все две. Дело в том, что она, как и Медвин, имела в то время свой неплохой арсенал с пушками, ружьями, достаточным запасом пороха и свинца. Здесь же находился филиал Богуславского литейного завода, который мог изготовлять бомбы, лить ядра, картечь и даже пушки. А с продовольствием и водой проблем не было никаких. Но стоять насмерть мисайловчане не собирались, они задумали иное.

Так сказать, «дипломатический» центр Богуславщины был не в Богуславе, а в Мисайловке. Тут жили Лукомыслы, пращур которых ходил послом от всего Поросья и Каневщины в Суздаль к великому князю Всеволоду Большое Гнездо. К царю Алексею Михайловичу тоже отправляли одного из Лукомыслов. Потому их Лукомыслами звали, что изворотливость в мыслях у них наследственной была. Любого дипломата перелукавить умели. И грамоты великокняжеские и царские, касавшиеся Богуславщины, хранились у них.

Как вы уже догадались, мисайловчане решили спешно отправить своё посольство в Петербург к самой императрице. Возглавил его Лукомысл Радоцвет, которому не было ещё и тридцати лет, но мисаловчане, вероятно, пришли к мнению, что для такой роли он самый подходящий/Видный собою и многими иностранными языками свободно владел.

Приодели посольство соответственно чину. И сопроводительный лист составили важный, с большой сургучной печатью, указав в нём имена всех посольцев христианские. Радоцвета Лукомысла нарекли Иваном Ивановичем Григоренко. Коль фамилия в конце на «-нко», стало быть из вольных казаков. Гришка Потёмкин только через три года надумает Запорожскую Сечь и всё казачество на Украине ликвидировать. А лучшим пропуском на дорожных заставах и почтовых станциях служила знатная грамота царя Алексея Михайловича.

Не будь у них той царской грамоты, солидной сопроводительной бумаги да куньих мехов с горностаями на плечах (дело зимой происходило), их бы как беглых холопьев враз зануздали. Кроме того, посольство везло с собой перечисленные в сопроводительном листе богатые подарки императрице, а также кожаные мешочки с золотыми ещё гривнами и царскими червонцами. Небрежно брошенная золотая монета – тоже пропуск не плохой. Всё это, вместе взятое, без особых хлопот решило в Петербурге и вопрос о доступе к императрице. Сама её величество удивительными послами оказалась заинтригована, велела звать, не томя ожиданием.

Радоцвет был не промах, порядок знал. Сначала, конечно, дары. Рухлядь и прочее на не простой красоты рушниках Поросья позади главного посла несли послы меньшие, он же сам, остановившись на положенном расстоянии и преклонив правое колено, протянул на шитой золотом и жемчугами подушечке осыпанную изумрудами и бриллиантами перламутровую шкатулочку – в личное пользование её высочайшей особе (дед Радоцвета ту шкатулочку у иноземных купцов на Москве впрок купил, когда был у царя Алексея Михайловича, вот и пригодилась). Приняла благосклонно, даже головкой слегка изволила кивнуть.

Первым делом поблагодарил императрицу за дарованную ею великую радость снова быть в неразрывном соединении с матушкой Россией (здесь Лукомысл не лукавил, чистую правду сказал), справился, как должно, о здоровье её величества и его высочества цесаревича Павла Петровича, а затем уж плавно и к причине своего посольства подобрался. Разумеется, с церквей начал (учтём, что при сем присутствовал весь двор). Мол, казус престранный, матушка ваше величество, на Роси наблюдается, православные храмы до сей поры в аренде у католиков остаются, а держава-то нынче православная (об истинных арендаторах говорить не следовало, это Радоцвет понимал, и ненавистный императрице Богуслав тоже упоминать не годилось; селение в десять тысяч душ на реке Рось, почти город, Мисайловкой прозывается, а Рось в Киевской губернии, коя обширна, вот и все координаты). Сквозь румяна на пухленьких ланитах её величества натуральная пунцовость проступила, охнула сердешная. Эко, головотяпство чиновных наших нерадивых!

...Миссия Радоцвета Лукомысла из Мисайловки в Петербург, о которой он составил подробнейший отчёт, – сюжет для отдельного романа. Для нас же сейчас главное, что Екатерина, сама в лукавстве изощрённая, по достоинству оценила и весьма уместное лукавство Радоцвета относительно арендаторов церквей.

Первостепенным его поручением от села было добиться монаршьего способствования выкупить Мисайловку у графа Ксаверия Браницкого. Тот бы своей охотой навряд ли её продал. Не только ведь десять тысяч холопьев, ещё три тысячи десятин роскошной пахоты да леса столько же, да выпасы, да луга заливные, да производства всякие... Дураком надо быть, чтобы от богатства такого отказаться, хотя бы и за деньги. Но Екатерина настолько, наверное, прониклась симпатией к Радоцвету, что чуть было не передарила Мисайловку ему. А может, сам он ей глянулся по известной её женской слабости. Радоцвет, однако, ответил на её родном немецком:

– Премного благодарен, матушка ваше величество, не гонец я за прибылью, ты бы лучше ордер охранный Мисайловке даровала по вольному мещанскому сословию, пользы от того больше твоей державе будет.

Тут её величество и совсем растаяла.

Короче говоря, благодаря дипломатическому искусству Радоцвета Лукомысла и охранному ордеру Екатерины II, Мисайловка, будучи в самом центре громадных владений графа Ксаверия Браницкого, которому с 1772 года принадлежала вся Богуславщина, избежала лихой участи крепостного холопства. Не осмелился граф ордер императрицы оспаривать. Как жило издревле село тремя своими общинами: Надросье, Бодни и Дальние Яры, так и продолжало жить, имея статус вроде вольного города. Радоцвета же Екатерина, узнав, что тот в иностранных языках искусен, оставила в Петербурге при дипломатическом ведомстве. Только с фамилией у него недоразумение вышло. Как вы помните, в мисайловских бумагах его записали Григоренко, а в Петербурге превратился он в Классена. Видимо, чиновникам канцелярии её величества велели записать его по такому-то классу, а те, немцы, не разобрав, и влепили в паспорт «Классен».