Три холма, охраняющие край света - Михаил Успенский

Сергей Иванович Турков был высокий крепкий мужик с обветренной рожей и седой бородкой по её краям. Глаза у Дядьки были маленькие, чёрные и пронзительные. Одежду его составляли просторная тельняшка и фирменные кремовые пижамные штаны «Поло», в знак полного презрения к ним заляпанные чёрным кузбасс-лаком.

Гигант Чуня успокоился, сел, завилял хвостом и вопросительно глянул на хозяина точно такими же хитрыми глазками.

- Какой Чуня, Дядька? - Лидочка успокоилась и вытерла лицо. - Издеваешься?

- А тот Чуня, какого ты мне навязала в Лондоне!

- Дядька! Лох цепенеет! Чуня не может быть такой!

Дюк тоже опомнился и пролепетал: - Постойте, но ведь это же… Невероятно!

В принципе герцог Блэкбери был прав. Йоркширские терьеры, эти непременные атрибуты светских дам, должны в дамской же сумочке и умещаться. Британские углекопы в своё время вывели эту породу для того, чтобы крошечные друзья охраняли под землёй от крыс шахтёрские тормозки с обедом. Но леди Тэтчер в своё время ликвидировала шахтёров как класс, а собачек пристроили на житьё в аристократические семьи.

- Так он у меня первые дни за пазухой и жил! - пояснил Сергей Иванович. - А потом я вспомнил, что размер аквариумных рыбок зависит от величины водоёма. Что он, думаю, на диване будет скучать!

- Ты что его, стероидами кормил? Или пищей богов?

- Мясом я его, деушка, кормил, мясом! А чего это твой молодой человек весь с лица сбледнул? Когда я Чунину родословную нашим собачницам показал, они вот тоже в отключке были. Вязать его хотели со своими микробами! Будет Чуня с ними вязаться! От него все овчарки без ума, даже некоторые волчицы. А чего? Рос на вольном воздухе, за кроликами гонялся, на дворе зимовал - шуба-то вон какая! Чуня, как видно, любил такие речи, но проявил личную скромность. Он встал, безошибочно выбрал самую тяжелую сумку, взял ремень в зубы и потащил груз на крыльцо.

- Это он ради тебя, - сказал Дядька. - А вообще ленивый фантастически. Как русский витязь, что спит в кургане до тревожного часа. И лишь в минуту испытаний встаёт лицом к врагу. Прошлой зимой молочную ферму в Шалаболихе от волков отстоял. Задавил шестерых - я только у мужиков ружья отнимал, чтобы его не подстрелили. Тогда оставшиеся волки что делают? Они тогда нанимают за две бараньи туши медведя-шатуна…

- Дядька, ты гонишь… - растерянно сказала Леди. - Это же кавказон, только лапы покороче, а не Чуня…

- Кавказон нам не противник, - гордо сказал Сергей Иваныч. - Кавказонам он всю психику ломает на расстоянии. Чуня вернулся за другой поклажей.

- Смотри-ка - вечный труженик… Лицемер! - воскликнул Дядька. - Значит, молодой человек, вы и есть та самая бледная британская спирохета, о которой настырно сообщала моя племянница?

- Дядька! Ты негодяй! - Лидочка чуть не за плакала. - Терри, он врёт! Он всё время врёт! У Турковых вся порода такая!

- Ну полно, полно, - и Сергей Иваныч обнял племянницу, а она в бессильной злобе выбивала кулачками дробь на полосатой спине. - Нет, зря ты так молодого человека трактуешь. Порода есть, а мышцу мы нарастим…

Дюк выпрямился и бесстрашно протянул Чуне очередной Лидочкин чемодан:

- Лорд Теренс Фицморис, восемнадцатый герцог Блэкбери, к вашим услугам, сэр, - и с достоинством поклонился - то ли псу, то ли человеку.

- Это хорошо, - сказал Дядька. - У вас прекрасное произношение, герцог. Сергей Иванович Турков-Синюха, лицо без определённых занятий. Домовладелец. Можно сказать, даже эсквайр… Герцог и эсквайр застыли в рукопожатии.

- Ты кормить нас думаешь, эсквайр? - сказала Леди.

ГЛАВА 14

…Сибирские города молоды - их история насчитывает самое большее четыре века. У американцев и того меньше - поэтому они относятся к былому трепетно, любую перестрелку в салуне считают судьбоносным событием и посвящают ей песни и фильмы.

Бедный город Малютин был лишён даже куцей истории Томбстоуна. Начались его несчастья вместе с революцией.

Ещё в марте 1917 года освобождённые уголовники и ссыльнопоселенцы первым делом уничтожили полицейские архивы, а заодно и тех, кто эти архивы составлял.

«А ведь называли нас каторжной столицей!» - сокрушались местные краеведы. Им пришлось восстанавливать всё с нуля, под взрывами, картечью и пожарами Гражданской войны. Подшивки старых газет шли на растопку и самокрутки, жалованые грамоты - на сапожные стельки, письма и семейные альбомы разлетались по улицам, а сами улицы приобрели новые имена.

От тяжкого труда краеведов избавило ГПУ, эту категорию граждан выводившее в расход в первую очередь.

- А как же им было не выводить? - объяснял Дядька Серёжа. - Ведь краевед - он что? Он же не только про природу и окрестности всё знает, он же и людьми интересуется! Он, проклятый, помнит, кто чей сын, кто чей внук и правнук, кто на ком женился и при каких обстоятельствах. Он, окаянный, ведает, что красный трибун товарищ Орлов-Соколов - это бывший Барух Гуральник, у которого была своя аптека на углу Крестовоздвиженской и Кандальной! Он, контра недобитая, не забыл, что начальник пароходства Артём Капидонов ходил в левых эсерах! Ему, гидре капитализма, известно, что первый секретарь губернии товарищ Оськин женат на старшей поповской дочке! Он, белогвардейский недобиток, знает, что партизанский командир Кулешов и налётчик Егоза - одно и то же лицо! У него, у гада, картотека! Нет, милый, пожалуй бриться! Много будешь знать - мигом состаришься! Как же было краеведов не трогать? Вот их и тронули…

Но такое водилось по всей стране. Настоящая же, бесповоротная беда случилась позже, уже во время большой войны.

Тёмной зимней ночью 1942 года, когда над городом бушевала небывалая пурга, маленький Малютин потрясён был взрывом, взметнувшимся на площади Красных Жертв, бывшей Колокольной.

Поднятые по тревоге чекисты, милиционеры и пожарные не сразу сообразили, что произошло, - искали вредителей и поджигателей, причём довольно успешно.

На самом деле это была не вражеская мина, но дружеская помощь по ленд-лизу. «Бостона» перегонял с Чукотки не шибко опытный экипаж, ветрище дул неистовый, мороз был ему под стать, ребята заблудились среди бушующей бездны… Такое случалось обычно над тайгой, но тут груда металла с остатками высокооктанового бензина обрушилась на малютинский краеведческий музей. Золотопромышленник Балашов, большой оригинал и меценат, возжелал построить здание в виде египетского Сфинкса, чтобы простояло века и зоны. Но хватило и тридцати лет. Спасать было некого и нечего.

Мало того. Первый секретарь малютинского обкома партии товарищ Задерихин от взрыва малость тронулся и вообразил, что враг у порога. Он ни на секунду не растерялся: приказал собрать все партийные архивы и вообще документы всех госучреждений, свезти собранное в ближайший овраг и там сжечь, обеспечив оцепление.

Безумие первого лица по цепочке передалось всем остальным. Для любой бумаги настала Варфоломеевская ночь. Спалили всё, что не было уничтожено в предыдущие лихие годы. Три дня носился над Малютином пепел… Город, как человек, до срока поседел и утратил память окончательно…

Дурака Задерихина расстреляли, но и на том свете не было ему покоя.

Взвыли не по-хорошему малютинцы, когда после Победы пришлось им восстанавливать все справки, прописки, права и прочие документы. Жизнь и без того была тяжёлая, а задерихинское художество сделало её и вовсе невыносимой.

Город приходил в себя, словно боец после тяжкого ранения с амнезией. Он вырос, распространился по обоим берегам реки Алды вдоль железной дороги, оброс тяжкими корпусами эвакуированных заводов, временно-вечными бараками, сталинским ампиром, потом штампованными пятиэтажками. Восстановили и музей, только вместо Сфинкса встала типовая унылая песня стекла и бетона. Уныние царило и внутри: вымпелы передовых бригад, групповые портреты с партконференций, чучело росомахи, небольшая пушка, якобы собственноручно отлитая Петром Великим… Но должна же быть хоть какая-то история!

Место фактов нагло, по-хозяйски, заняли легенды. «Полнится легендами земля малютинская!» - писали журналисты и ничуть не преувеличивали.

Основателю города, казачьему атаману по имени Агафон Басалай, приписывали сперва самое пролетарское, а потом и самое княжеское происхождение от Всеволода Большое Гнездо. Видно, Басалай, выпав из этого самого гнезда, крепко приложился головой, коли дал острогу название в честь заплечных дел мастера Малюты Скуратова - ведь время называть русские города именами палачей ещё не настало.

Всякий уважающий себя коренной, матёрый малютинец выводил свою родословную от первопоселенцев; выходило, что атаман привёл на берега Алды не меньше, чем группу армий. В доказательство малютинец обычно показывал новенькую нагайку, переходившую от отца к сыну в течение нескольких поколений. Особенно хороша была форменная одежда малютинских казаков: околыш кубанский, погоны терские, лампасы уссурийские, папахи даурские…