Три холма, охраняющие край света - Михаил Успенский

- Да ну, волк, - сказал Дядька. - Чикался бы он с волком…

Сергей Иванович поднял лампу повыше, зато ствол опустил.

Внезапно Терри выпрямился, покачнулся и грохнулся навзничь. Лидочке показалось на мгновение, что лорд был в чёрных зеркальных очках. Чуня перестал кружиться, застыл, прыгнул и пропал из круга света. Слышно было, как он сквозь кусты ломится за дом. Вскрикнуло и зазвенело, рассыпаясь, стекло.

- Они убили Терри! Сволочи! - закричала Лидочка и бросилась с крыльца. Плиты, покрывавшие двор, были мокрые и шершавые.

- Стой, дура! - гаркнул Турков и устремился за ней.

Леди уже сидела на плитах, держа на коленях голову кавалера в нелепом рыжем причесоне. Она раскачивалась, как Рахиль, потерявшая детей своих.

- Спокойно, деушка, - сказал Сергей Иванович. - Может, он ещё живой…

Дядька аккуратно положил ружьё на скамейку, исчез, лязгнули двери гаража, щёлкнула дверца машины, свет галогенных фар пролился на племянницу и лежащего гостя.

Хозяин разбойничьего замка подошёл, присел, прикоснулся длинными умелыми пальцами к шее герцога.

- В обмороке он, - сказал Дядька через некоторое время. - Нежный парень! Хотя и лихой. Цени. Редко бывает. Ха, в чём у него морда-то? То ли кисель, то ли студень… Воняет…

- Живой? - повеселела Леди. - А это… Я знаю! Тогда, в музее… Лапами!

В кустах снова затрещало, и Турков потянулся было к скамейке, но это всего лишь воротился Чуня. Вид у йорка-переростка был виноватый.

- Лиса? - укоризненно спросил Дядька. - Упустил, охотничек? Из-за простой лисы… Три взрослых человека… Ах, в какое время мы живём! Я-то боялся, что Синеоков ниндзю выписал! Да таких ниндзей…

- Дядька, он живой, живой! - плакала Лидочка.

- Живой, конечно, - согласился Турков. - Между прочим, и никакая твой хайлендер не глиста… Чего, деушка, кочевряжишься? Негра тебе - подавай из джунглей с бамбуковым фаллокриптом?

Леди положила голову обеспамятевшего восемнадцатого герцога Блэкбери на камень, подолом длинной ночной рубахи вытерла лицо сначала ему, а потом себе.

- Дядька, какой ты грубый и ни фига не женственный, - сказала она в своей обычной манере.

ГЛАВА 17

Любой холуй из свиты Никона Павловича Синеокова, выслушав очередной приказ шефа, первым делом думал: «В рот меня побери, зачем я этого придурка слушаюсь?» Но эта здравая мысль тут же терялась в куче других - бежать, отличиться, землю рыть…

Да что холуи - в приёмной перед массивной эбеновой дверью с дешёвыми позолоченными египетскими ручками томились на одном бесконечном диване, покрытом казённой чёрной клеёнкой, и главный милиционер Малютинской области господин Лошкомоев, и заезжая певица Зина Тренд с подтанцовкой, и ветеринар Курейчик, и директор местной «Икеа» херр Сандер-лунд, и владыка Плазмодий, и даже сам городской сумасшедший - инвалид Афгана Валетик, ещё с советских времён считавшийся символом свободы и независимости. Они поглядывали друг на дружку с недоумением, быстро перераставшим во взаимную ненависть. Валетик, впрочем, был углублён в свою неизменную затёртую «Юманите», хотя держал газету вверх ногами. Время от времени Валетик поднимал голову и перемигивался с портретом композитора Кабалевского на стене. Вдоль стены стояло десятка полтора пар разноцветных резиновых сапог.

- Совсем обнаглел, - сказал генерал Лошкомоев, ни к кому конкретно не обращаясь. - Третий час…

Секретарша Нина Сергеевна строго зыркнула на дерзкого поверх очков, и тот нишкнул. Ветеринар Курейчик поднялся было с намерением размять ноги, но и он удостоен был свирепого взгляда. Нина Сергеевна многозначительно показала ветеринару вязальную спицу и тем самым посадила на место.

Наконец чёрная дверь распахнулась, и в приёмную вылетел губернатор Малютинской области господин Солдатиков, красный и мокрый, словно из бани - хотя и в костюме. Он встряхнулся, как пёс, обдав ожидающих брызгами пота, наклонился к милицейскому, зашипел и грубо на пальцах показал генералу, что ждёт того в кабинете шефа. Прочие поглядели сочувственно - ну кто такой губернатор по нынешним временам? Великомученик, и всё.

Лошкомоев покорно поднялся, подошёл к Валетику и обнял его, словно прощаясь навеки. - Бырики, бырики, утопа кулькуля! - утешил генерала безумец, оторвал от своего рубища лоскуток и вложил в лапищу Лошкомоева - видно, на удачу.

Губернатор оглянулся, запоздало застегнул ширинку, вздохнул и пошёл прочь на неверных ногах.

- Словил, Шепелявый? - отчётливо раздался чей-то голос - не мужской и не женский, хотя никто рта не раскрывал. Все сделали вид, что реплика исходила от композитора Кабалевского.

Генерал строевым шагом подошёл к двери и решительно пересёк страшный рубеж.

Кабинет Никона Павловича был намного меньше приёмной, даже потолок там был низкий, как в таёжной зимовейке. Сам хозяин сидел на топчане за пустым раскладным столиком на колесиках. Одет был Никон Павлович в полосатую суданскую галябию, а голову его венчал форменный берет новозеландских командос, украшенный перьями райской птицы, - очередная причуда Дианы Потаповны. Взаимных приветствий не последовало.

Мутные глазки дауна внезапно пронзили генерала ледяной молнией. Синеоков тяжко вздохнул, вытащил из-за топчана алюминиевый кейс, грохнул его об столик и жестом предложил Лошкомоеву открыть. Генерал возвёл зрачки к потолку, пошевелил губами, уточняя шифр, потом негнущимся пальцем покрутил замок.

Крышка чемоданчика подлетела вверх, явив содержимое - ворох крупных красных пятипалых листьев. Некоторые плавно слетели на пол.

- Какой державы валюта? - спросил Никон, не разжимая бледных губ.

- Было согласно расписке, - решительно ответил генерал. - Сам же пересчитывал. Принимали под видеосъёмку. Это твои подменили.

Синеоков метко плюнул чуть-чуть левее генеральского уха.

- Наши, - веско сказал он. - Все люди - наши. Вообще - все. Понял?

- Так точно, экселенц, - просипел милицейский.

- Наши. Это Филимоныч! - страшно закричал он вдруг. - Филимоныч!

- Филимоныч тебе еврики отгрузил, а не гербарий, - заметил Никон.

- Он же у вас был… - завыл генерал. - Моя ответственность кончилась…

- Никогда… - Синеоков закрыл глазки. - Никогда твоя ответственность не кончается, Аврелий Егорыч. Ты будешь двор мести, Аврелий Егорыч. Будешь Муму утоплять. Потому что станешь глухонемой, как демон… Слышал ведь, что демоны - глухонемые?

Лошкомоев покорно закивал. Предательская жгучая влага затекала ему в рот.

- А вот и слёзки на колёсках, - слегка улыбнулся Никон. - Значит, не потерянный ты ещё для меня человек, Аврелий Егорыч, нет, не потерянный… Рано тебе в демоны… Но посидишь без конвертика. Вот когда разъяснишь мне этот гербарий, тогда пятёрка тебе… По ботанике… Нет, никуда ещё не иди! Сам понимаешь, виноват. Не прогневайся, ты знаешь, что тебе полагается… Губернатор держался молодцом! Покажи и ты, как настоящий патриот мамку-родину любит!

Генерал Аврелий вытер лицо рукавом, подошёл к облупленному зелёному сейфу и открыл дверцу. Потом вытащил из кармана документы и положил их на полку. Туда же отправилась орденская колодка.

- Да-да, - поощрил его Синеоков. - У меня ничего не пропадёт.

Генерал яростно сорвал галстук. В кабинете хозяина имелась и вторая дверь, совсем уж неказистая, кое-как сколоченная и плохо побелённая, явно снятая с деревенского сортира. Оттуда шёл запах нехорошей медицины. Возле позорной двери к стене прислонилась, лицемерно горя призывной улыбкой, резиновая баба из секс-шопа; на бабу напялили кокошник, расшитый настоящим жемчугом, и красный шёлковый сарафан.

Сгорбленный от горя Лошкомоев ухватил секс-чучело под мышку и проследовал за страшную дверь. Дверь затворилась под мерзкий скрип собственных петель. В тон ей лязгнул засов.

Синеоков опять впал в прострацию, пристально вглядываясь в бездну, что видна была ему одному.

Бездна же не успела учинить ответное действие, потому что в кабинет впорхнула Диана Потаповна, в задорном настрое, в чёрной кожаной косухе и балетной пачке. Голова хозяйской супруги венчалась кокетливой бескозыркой с алыми гюйсами и надписью «Нечаянный».

- Никас, пора переодеваться к обеду! - воскликнула Диана Потаповна. - У тебя радость: Флюра отчистила адмиральский мундир, грязнулечка мой! Вставай, животное! Ко мне два дедушки приехали - Дольче и Габбана!

Никон Павлович покорно поднялся и поплёлся за супругой.

Вслед им доносились сквозь дверные щели и прорезанное сердечко пронзительный равномерный резиновый свист, глубокие стоны и плач милицейского генерала.

ГЛАВА 18

Сеньор Понсиано был в отчаянии.

Во-первых, их «Фалькон» действительно чуть не сбили, как он и опасался, но не потому, что границы России были так уж священны и неприкосновенны, а по причине обычного армейского бардака. Но обошлось.