Смола - Ане Риэль

к нему чуть ближе, устроилась у его ног, вдыхала запах дегтя и слушала скрип дерева. За краем лодки виднелось синее небо и недвижные комочки-облака. Моря мне не было видно, но я знала, что оно там, сразу за скрипящими досками.

– Вернется как новая рыбка? – спросила я.

– Может быть. Или как кто-то еще.

– Кто-то еще? Морская камбала?

– Почему бы нет.

– Или кролик? Или… или, может, как человек?

Я повернула голову, чтобы поймать взгляд отца, но все, что я увидела, – сплошную бороду и голову на трубке. Я не уверена, но, может быть, он пожал плечами, во всяком случае, ничего странного он не сказал.

– Лив, возможно, однажды кто-то расскажет тебе о Боге.

– Бог? Тот, который похож на морского дракона?

– Да нет же, не рыба. Это… как тебе объяснить… Многие люди верят в человека, который сидит на небе и все решает.

– На небе? – Я перевела взгляд с бороды на облака. – А как он выглядит? – спросила я и начала высматривать его в небе.

– Я не знаю. Говорят, у него длинная белая борода.

Карла бы это не обрадовало.

– Длинная белая борода… в небе? – переспросила я удивленно.

– Да, это сложно объяснить. Но то, что я говорю тебе об этом, еще не означает, что эти люди правы. Я не верю в Бога.

– Он врет? – тогда я уже хорошо знала, что врать – плохо, только если это не было необходимо.

– Нет, я просто не верю, что он вообще существует.

– Я никогда никого не видела в небе, поэтому я тоже не верю, что он там есть, – уверенно сказала я. – Но я верю, что вон там летит чайка!

Борода развевалась от ветра, и мне удалось увидеть папины глаза.

– Именно. Мы с тобой верим в чаек.

Я улыбнулась. Потом я достала свой перочинный нож из чехла и подняла к свету так, чтобы он засверкал на солнце. На ноже была выемка, которую мне нравилось разглядывать. Мы нашли его в доме продавца велосипедов, как и другие полезные вещи. Разные крышки, например. А еще фонарь, сломанный зонт от солнца и пакетик лакрицы.

Мы сидели и ждали.

– А мама тоже не верит в этого человека?

Ответ я так и не получила, потому что крючок зашевелился, и мы стали поднимать новую камбалу. В этот раз папа разрешил мне самой убить ее, и, по его словам, у меня отлично получилось. Когда мы поймали еще пару рыбин, папа, к моему сожалению, стал убирать удочку.

– Нельзя брать у природы больше, чем нужно, – объяснил он. – Если мы выловим всю рыбу, в следующий раз нечего будет ловить.

Я все поняла и посмотрела на наш улов.

– Раз, два, три… четыре камбалы. По одной для каждого.

Папа улыбнулся и показал мне крючок, свисавший с лески.

– Смотри, Лив. Завтра я научу тебя делать такой же. Думаю, ты быстро научишься.

И я научилась. Через какое-то время я сама научилась делать такую палку для оглушения рыб.

Тот день в лодке – самый светлый из тех, что я помню. Я вспоминала о нем, когда снова села в контейнер, где нельзя было шуметь. В полной темноте было радостно думать о чем-то светлом.

Еще через какое-то время мне разрешили пойти в лес, чтобы расставлять капканы для кроликов. На окраине леса кроличьи дорожки было найти легко. Папа показал, что нужно положить небольшую ель поперек кроличьей дорожки и обрубить ветви там, где пробежит кролик, – получалось что-то вроде ворот. Потом мы сделали петлю из стальной проволоки и повесили ее на ствол. Когда мы на следующее утро проверили нашу ловушку, то нашли мертвого кролика, который сам запрыгнул прямиком в виселицу. Проволока так сильно стянула его горло, что из-за шерсти ее даже не было видно.

Вечером мама приготовила рагу из кролика со сливками от нашей коровы, тимьяном, собранным на лугу, и зеленью из нашего огорода. Папа всегда говорил, что незачем тратить деньги в магазине, если у нас и самих все есть. Деньги нужно тратить на что-то действительно нужное – например, на корм для животных. Его мы покупали в Вестербю, и нам почти всегда удавалось взять чуть больше того количества, за которое мы заплатили. Папа говорил, что ничего страшного в этом нет. У них в Вестербю много этого добра, а мы заботимся о наших животных. То же самое было со складом в магазине. Там ведь много продуктов, поэтому совершенно нормально, если я заберусь на склад и стащу пару банок с консервами, пока папа и продавец обсуждают погоду.

Позже я научилась сама разделывать животных. Какой же был толстяк этот кролик, с которого я снимала шкуру. Но еще необычнее было смотреть на то, что у него в животе: розовые легкие, темно-фиолетовые почки – чего там только не было. Кишки – длинные и извилистые! У моей мамы наверняка тоже очень много похожего внутри.

Той же осенью мы отправились на главный остров охотиться на оленей. Папа знал место рядом с большой фермой, где в темноте часто можно было заметить оленя – в лесу или на поле неподалеку. Папа не любил набивать животных порохом, поэтому я, хоть и не знала, что такое порох, тоже не хотела этого делать. Папа говорил, что от пороха слишком много ненужного шума, что он все разрушает и слишком дорого стоит. Думаю, он все делал правильно, ведь мы не любили ни шуметь, ни тратить деньги.

Поэтому на охоту мы взяли лук. Папин был огромный и тяжелый, мой – точь-в-точь такой же, но более подходящий мне по размеру. Папа сделал для меня лук в мастерской и помог мне самой смастерить стрелы из сосны и гусиных перьев. Он объяснил, что для хорошей стрелы нужно взять древесину подходящей толщины и упругости, и поэтому разрешил мне их сгибать и крутить, пока я не пойму, что он имеет в виду. Наконечники мы отлили из треснувшего медного чайника, который я нашла в большой груде старых вещей – ее мы называли тингом. «Видишь, – говорил он каждый раз, когда мы что-то в ней находили. – У всего есть своя ценность».

Я тренировалась несколько недель – сначала стреляла по консервным банкам и бревнам, а потом папа разрешил мне пострелять по мышам, когда стемнеет. После того как я наконец попала в одну, она упала и задергалась. Я заплакала. Стрела попала в место над хвостом, и при малейшем движении зверька стрела и перо отрывисто врезались в землю. Потом папа