Смола - Ане Риэль

была вне себя и втайне мечтала о том, чтобы Эльсе провалилась сквозь землю. Ей казалось, что Йенс чувствовал то же самое, но не говорил об этом. Мария знала, что у Йенса с матерью была сильная связь, но не решалась проверять, прочнее ли была его связь с ней, его женой.

Несмотря на то что Йенса раздражало поведение матери, он был благодарен жене за ее любовь и двоих детей, и ничто не могло вывести его из себя. И вопреки упорным попыткам Эльсе обратить на себя его внимание он был прежде всего занят заботой о близнецах, Марии и наслаждался тем неземным счастьем, которое переполняло его день ото дня.

Так продолжалось какое-то время.

Однажды, пока Мария была в сарае, а Эльсе спала у себя в комнате, Йенс зашел проверить детей, как он всегда делал в обеденное время. Мальчик лежал на полу под колыбелью. В луже крови.

Моя бабушка

Мне никогда не рассказывали о том, что тогда произошло с моим братом Карлом. Я знаю только, что, когда мы были маленькими, с ним случилось несчастье, а потом бабушка переехала к своей двоюродной сестре на материк. А мы так и остались жить в нашем доме. Время шло, и мы становились больше. Особенно мама.

Про бабушку я узнала гораздо позднее. От нее самой. До этого я и понятия не имела, что у меня вообще есть бабушка. Но как-то раз она просто появилась у нас в доме, поселилась в комнате за мастерской, стала печь блинчики каждое утро. Так продолжалось почти весь месяц. Это был декабрь.

Папа не хотел разговаривать о ней. Видимо, он хотел поговорить не о ней, а с ней, и мне это казалось очень странным. Я любила есть ее блинчики и слушать рассказы про материк, но мне не нравилось, как она действовала на папу. Мама ее тоже не любила.

Не только из-за храпа. А храпела бабушка громко-прегромко! Если она спала днем, то это было слышно во всем доме.

Мама не любила ее прежде всего потому, что, когда она к нам приехала, все стало только хуже. Мне кажется, что-то вывело папу из себя. Во всяком случае, когда она сказала, что хочет забрать меня на материк и отдать там в школу, потому что для меня так будет лучше. Они не знали, что я тогда стояла за дверью и все слышала.

Дорогая Лив,

Твоей бабушки Эльсе становилось слишком много. Не так, как меня. По-другому. Честно говоря, мы так радовались ее отъезду, когда ты была еще совсем крошкой, и я совершенно не ожидала, что она вернется спустя столько лет. Тебе тогда как раз исполнилось семь.

А мне почти удалось забыть о ней.

Когда я снова увидела ее, меня словно схватили за горло, словно кто-то перекрыл весь воздух на Ховедет. Она покидала нас как раненое животное, ищущее место, чтобы умереть, и в глубине души я надеялась, что так и произойдет. И вот она снова здесь, стоит и улыбается, оскалив зубы, живая и невредимая, еще здоровее, чем была. Как же ее много!

Я не знала, что ей нужно. И не знала, понимала ли она, что тогда натворила. Она писала твоему отцу письма, но он сжигал их все, даже не прочитав. Даже не говоря об этом.

С тех пор, как она уехала, мы не обсуждали ее. Никогда не говорили о том, что произошло. Мы защищали себя.

Я снова забеременела.

С любовью, мама.

Возвращение

Эльсе Хордер поняла все с первого раза и расценила поступок сына как предательство, когда он попросил ее уехать с Ховедет.

Точнее – приказал ей.

Она злилась и сначала решила, что это она выгонит их из дома, что это сын должен переехать. Но сделать это она так и не смогла. К тому же ей было невыносимо думать о том, что она останется в доме одна: без Силаса, без Могенса, без Йенса… со всеми воспоминаниями и болью в полном одиночестве. Ее двоюродная сестра была вдовой. Она решила помочь Эльсе и предложила ей свободную комнату. Мысль о том, чтобы навсегда покинуть остров, все больше привлекала Эльсе. Выход, который больше походил на освобождение.

Очень удивительно, что, живя среды природы – в окружении леса, лугов и моря из чистого воздуха, – можно быть запертым в клетке (именно так чувствовала себя Эльсе), а потом вдруг взять и стать свободным как птица среди навязчивых городских фасадов, острых углов и пелены выхлопных газов. Так и произошло. В городе она снова вдохнула воздух полной грудью. И даже болезнь отпустила ее. Боли сошли на нет, кровотечения прекратились, а вскоре она стала считать себя совсем здоровой.

Двоюродная сестра была очень умной, в прошлом работала медсестрой, и с ней Эльсе чувствовала себя в надежных руках. Говорить с кем-то «не из этих мест» было для нее облегчением. То же самое касалось жилья. Наконец-то Эльсе переехала в дом, где царил полный порядок. С годами ей все сложнее было понять, как покойный муж и младший сын могли жить среди кучи мусора.

Эльсе пришлось признать, что ее жизнь до и после несчастья была ужасной. После того как Йенс и Мария стали родителями, ее так мучили боли, угнетенность и необъяснимая злоба, что она не могла держать себя в руках. Она предъявляла своей невестке множество бессмысленных требований, вместо того чтобы помочь молодой матери, – она только огрызалась, препятствовала Марии, искоса смотрела на нее и чувствовала, как ее саму что-то душит изнутри.

Эльсе постоянно лежала на кровати, потому что пыталась сбежать – там эти омерзительные чувства при виде счастливых молодоженов не переполняли ее. Никогда она еще не чувствовала себя такой одинокой и ненужной, как после рождения близнецов. И никогда еще материнская ревность не была ей так ненавистна. Словно смирительная рубашка, которую она сама на себя надела, но не могла из нее вырваться. Нехватка прощения и любови смешивалась в ней с неумолимой тягой к тому, чтобы кто-то наконец заметил ее мерзкое поведение, – она это заслужила и прекрасно знала об этом.

Когда ее отправили в маленькую комнату, где со всех сторон давили стены, а ежедневный плач мальчика проникал сквозь известь словно кислота, она заглушала себя лекарствами и сном, удерживая тем самым эту удочку кошмара. Она стала мечтать о том, чтобы наконец на том свете встретиться со своим любимым Силасом и вновь