Сталин. Операция «Ринг» - Николай Лузан

С наступлением сумерек, когда с неба исчезли самолеты, подрывники продолжили марш и поздним вечером добрались до базы РДР «Сокол», где их ждали жарко натопленная баня и торжественный ужин. Боевые товарищи поднимали тосты: за успех операции, за победу, за будущую мирную жизнь, за первый удачный выход Миклашевского на «железку». Он захмелел, голова закружилась, и кружилась она не столько от выпитого, сколько от переполнявшего его чувства, что он снова стал своим среди своих. Утром на стволе сосны около штабной землянки появилась еще одна зарубка, означавшая число пущенных под откос вражеских эшелонов. Право вырубить ее Стрелков, Кравченко и Охотников, не сговариваясь, предоставили Миклашевскому. В тот день он чувствовал себя именинником и рвался в новый бой – в Смоленск. Но это уже зависело от результатов разведки Дырмана и Немковича. Им же пришлось почти на неделю задержаться в Новых Батюках.

16 января они, получив на руки пропуска вместе со связником РДР Михеевым и его дочерью Галиной, загрузив сани картошкой и капустой, выехали в Смоленск. Дорога заняла немного времени и обошлась без нервотрепки. Проверка на постах заканчивалась одним и тем же – Михеев откупался от полицейских самогонкой и салом. В город они въехали перед обедом и сразу направились к городскому рынку.

Плотно укатанный снег задорно посвистывал под полозьями, и сани легко катились под горку. По сторонам мелькали развалины домов, почерневшие остовы сгоревших машин и бронетехники – следы прошедших ожесточенных боев. Ближе к рынку они были не столь заметны. Несмотря на поздний час, на стоянке было не протолкнуться. Наступила оттепель, и народ потянулся к рынку – единственному месту в городе, где еще теплилась жизнь и можно было узнать последние городские и фронтовые новости.

Храп лошадей и крики извозчиков, пытавшихся пробиться ближе к торговым рядам, заглушали галдеж воронья, слетевшегося на легкую поживу. Михеев не стал толкаться и остановил сани у ограды. Пока Галина искала свободный прилавок, они вместе с Дырманом и Немковичем перегрузили картошку с капустой на волокуши и перетащили к торговым рядам. Дальше их пути разошлись. Разведчики, прихватив с собой для конспирации по полмешка картошки и капусты, покрутились среди торговых рядов, для вида приценились к валенкам и направились к первой явочной квартире – Перлова. Там их ожидал тяжелый удар – на ее месте они нашли пожарище.

Последняя надежда оставалась на явочную квартиру Осадчего. Савелий Харлампиевич до войны работал мастером-закройщиком в швейной артели «Игла» и был хорошо известен городским модникам и модницам. Но мало кто знал, что в далеких 20-х годах он служил в особом отделе ВЧК Западного фронта и проявил себя как способный оперативник. Но, к сожалению, военная карьера у него не сложилась. В 1922 году по состоянию здоровья Осадчий уволился, возвратился в родной Смоленск и нашел себя в гражданской жизни. Война вновь вернула его в боевой строй. Он без колебаний принял предложение сотрудников НКВД использовать свою квартиру как явочную. Профессия портного служила хорошим прикрытием, даже во время оккупации Смоленска у него не переводились клиенты. В их числе были не только полицейские, но даже чины из гестапо, и никому из них не приходило в голову, что под самым носом действует конспиративная квартира советской разведки.

На подходе к ней Дырман и Немкович разделились. Дырман направился ко двору Осадчего, а Немкович остался на подстраховке. Впереди показались хорошо знакомые по описанию забор и калитка. Над калиткой, на столбах, покачивались на ветру выполненные из жести ножницы. Еще одним напоминанием, что в доме живет портной, являлся простенький портрет мастера, нарисованный на воротах. В нем угадывались черты самого Савелия Харлампиевича.

Дырман сбавил шаг, пробежался взглядом по аккуратной дорожке, прокопанной в сугробах, от калитки она веером расходилась к крыльцу дома, колодцу, сараю, и задержался на печной трубе. Над ней вился сиреневый дым, и в воздухе носился запах березы. Все это говорило Дырману – хозяева находятся дома и пусть трудная, но жизнь продолжается. Побывавший не один раз в самых сложных переделках, он не обманывался на этот счет, за кажущимся спокойствием могла таиться смертельная опасность, грозившая в любую секунду взорваться отрывистыми командами и лязгом затворов. Его опасения развеял условный сигнал о ее отсутствии – коромысло висело на своем месте – на южной стене сарая.

Страхуясь, Дырман подал знак Немковичу – приготовиться и шагнул к калитке, она была не заперта, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. На окне дернулась занавеска, в нем мелькнуло женское лицо, прошла секунда, другая, и в сенцах раздались шаги. Дырман напрягся, правая рука сжала рукоять пистолета. Лязг засова ударил по напряженным нервам, и его тело сжалось, как пружина, готовая нанести удар по затаившемуся врагу. Дверь открылась, и перед ним предстал пожилой, но еще крепкий мужчина, прихрамывающий на правую ногу. От его вида: старомодных очков, местами потертой телогрейки, с левой стороны, словно еж, топорщившейся иголками, и брюк, обсыпанных мелом, на Дырмана повеяло уже позабытым домашним уютом. Поправив очки, Осадчий цепким взглядом, словно снимал с клиента мерку, прошелся по нему и остановился на правой руке. Дырман отпустил рукоять пистолета и поздоровался.

Осадчий в ответ кивнул и поинтересовался:

– Молодой человек, у вас ко мне заказ?

– Да, – подтвердил Дырман и, отчетливо проговаривая каждое слово, произнес первую часть пароля: – Я бы хотел заказать у вас брюки из коричневого драпа.

Осадчий изменился в лице и, прокашлявшись, назвал отзыв:

– Э-э, а из какого материала будем шить: моего или вашего?

– Вашего, – назвал последнюю часть пароля Дырман и, не в силах сдержать радость, воскликнул: – Слава богу, хоть вы на месте, Савелий Харлампиевич!

– Фу, – с облегчением выдохнул Осадчий и, отступив в сторону, пригласил: – Чего ж мы тут стоим, заходьте в дом, там и поговорим.

Оставив мешки с картошкой и капустой в сенцах, Дырман и присоединившийся к нему Немкович прошли вслед за Осадчим в горницу. Печь, мирно потрескивавшая березовыми поленьями, самовар на столе, тускло поблескивавший надраенными боками, выкройки из ткани, развешанные на спинках стульев, и сама хозяйка – Клавдия Ивановна, лучившаяся добротой и покоем, заставили Дырмана и Немковича на время забыть о войне и тех ужасах, что она несла. Они безоглядно погрузились в атмосферу тепла и уюта, которой их окружила семья Осадчих. Хозяева тоже оттаяли душой. Дырман и Немкович стали для них первыми за время оккупации посланцами из бесконечно далекого мирного прошлого. Они с жадным интересом слушали их рассказы о победе над фашистами под Москвой, успешном наступлении под Сталинградом, и в их глазах оживала надежда, что победа не за горами.

Пробыв два дня в Смоленске, Дырман с Немковичем не только убедились в надежности явочной квартиры Осадчего, но и нашли подтверждение информации о существовании в городе разведывательно-диверсионной школы абвера и возвратились на базу РДР «Сокол». О результатах их вылазки Лаубэ радиограммой доложил в Центр.

Его сообщение добавило настроения Маклярскому и Зеленскому. Они еще на один шаг приблизились к основной цели операции «Ринг». Она могла стать в один ряд с такими как «Монастырь» и «Курьеры». С недавнего времени их взял на личный контроль сам Сталин и затребовал отдельную докладную записку.

Прежде чем представить ее проект Судоплатову, Маклярский еще раз внимательно перечитал каждый абзац, выверяя предложения и даже слова. Со дня начала операции «Монастырь» – подставы на вербовку гитлеровской разведке агента Макса-Гейне не прошло и года, а он уже стал одним из ценнейших источников информации в тайной армии абвера. Подтверждением тому служили не только крупные денежные суммы, доставляемые курьерами из Берлина, но и личные благодарности высших руководителей германской разведки. Особо отмечался вклад Макса в операции вермахта на Восточном фронте осенью 1942 года. Его «особо ценная информация» от 4 ноября, в которой сообщалось, что «…15 ноября Красной армией планируется крупное наступление в районе Ржева», позволила вермахту отразить его, зато сокрушительный удар советских войск под Сталинградом стал для гитлеровцев громом среди ясного неба.

С каждой новой радиограммой Макса поток «важной разведывательной информации» искусно, готовившейся подчиненными Судоплатова и офицерами Генштаба Красной армии, стремительно рос. В абвере, не желая подвергать опасности своего ценного агента, решили разгрузить его и направили в помощь курьеров – Станкова и Шалова. Контрразведчики дали им «погулять» по Москве и, убедившись в отсутствии у гитлеровской разведки другой шпионской сети, задержали, перевербовали и включили в радиоигру.