Сталин. Операция «Ринг» - Николай Лузан

После ареста Фишер-Абель отверг обвинения ФБР в шпионаже, от дачи показаний на суде отказался, был осужден к 32 годам и помещен в одиночную камеру. В течение всего срока заключения американские контрразведчики пытались склонить его к сотрудничеству: предлагали высокие должности в американской спецслужбе и большие деньги, а когда посулы не сработали, стали угрожать казнью на электрическом стуле. Это не сломило Фишера-Абеля. Он, как и его родители, относился к числу романтиков-идеалистов, которые по зову сердца и души встали под знамена революции, освященные такими притягательными словами, как «свобода», «равенство» и «братство». Они служили не партийным вождям, а высоким идеалам и ради них жертвовали не только свободой, но и жизнью. Находясь в камере, Фишер-Абель нарисовал целую галерею портретов, в том числе президента Кеннеди; позже картина заняла место в Овальном кабинете Белого дома.

Все годы заключения Рудольф Иванович жил надеждой, что испытанные боевые товарищи придут на помощь. И они пришли. 10 февраля 1962 года на границе между Западным и Восточным Берлином его обменяли на американского летчика-шпиона Фрэнсиса Пауэрса, совершавшего разведывательный полет над СССР, сбитого 1 мая 1960 года в районе Свердловска и осужденного советским судом на 10 лет заключения. В довесок к Пауэрсу за ценного советского разведчика американцы затребовали еще двух своих провалившихся агентов – Фредерика Прайера и Марвина Макинена.

До последнего своего дня Фишер-Абель без страха и упрека служил своей суровой родине. И эта его верность идеалам, преданность делу и боевым товарищам были вознаграждены тремя орденами Красного Знамени, орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, Отечественной войны I степени и Красной Звезды. Он по праву занял центральное место в Зале Славы отечественной разведки.

Но тогда, в апреле 1943 года, старший лейтенант Фишер-Абель вряд ли думал о наградах. Он, как и его боевые товарищи, жил и служил только одному делу – победе над врагом. Операция «Ринг», в которой на него возлагалась задача вывода Ударова к фашистам, стала еще одним шагом на пути к ней. И если легенда перехода Миклашевского к фашистам под видом штрафника-дезертира не вызывала сомнений, то в вопросе выбора участка линии фронта и части, где ему предстояло «дезертировать», у Маклярского и Зеленского возникли разногласия. Чтобы их устранить Фишер-Абель выехал в расположение 4-й армии Западного фронта, на месте в деталях изучил обстановку и по возвращении представил Маклярскому «План зашифровки и вывода агента Ударова за линию фронта в расположение немецко-фашистских войск».

План занял всего полтора тетрадных листка. Он включал в себя схему участка линии фронта, где намечался переход на сторону фашистов, подписанную оперуполномоченным штрафного батальона и утвержденную начальником особого отдела дивизии. Особое внимание было уделено подбору лиц, обеспечивающих вывод Ударова на нейтральную полосу, – минерам и войсковым разведчикам.

В оперативных мероприятиях центральное место Фишер-Абель уделил надежной зашифровке легенды прикрытия Ударова. Он предлагал вывести его на контакт с двумя военнослужащими штрафного батальона Ерофеевым и Цибуляком. Они, по данным особистов, высказывали изменнические намерения. По замыслу Фишера, после установления с ними контакта Ударов должен был взять на себя роль организатора побега и тем самым поднять себя в глазах фашистов. С этим предложением Маклярский согласился и утвердил план.

18 апреля 1943 года Фишер-Абель и Миклашевский отправились на фронт, но в разном качестве. Миклашевский ехал под конвоем, в составе группы штрафников. Назначение он получил в третью роту, во второй взвод, где проходили службу Ерофеев и Цибуляк. На второй день после знакомства с ними Миклашевский убедился, что особист не ошибся в их оценке, оба только и ждали случая, чтобы перебежать к немцам. Его решимость «порвать с проклятыми большевиками», а еще больше огромные потери батальона, понесенные в недавней атаке, пересилили все страхи Цибуляка и Ерофеева и подтолкнули к действиям.

22 апреля все трое заступили в ночной дозор. Подождав, когда разводящий со старой сменой дозорных скроется за поворотом траншеи, Миклашевский первым выбрался из нее и, сливаясь с молодой травой, ящерицей пополз к немецким окопам. Вслед за ним устремились Ерофеев и Цибуляк. Затаившиеся поблизости Фишер-Абель и особист батальона, проводив взглядами три темных силуэта, возвратились на КП батальона. Они сделали все, что было в их силах, дальнейший ход операции «Ринг» уже зависел от самого Миклашевского и от удачи.

Глава 5

В ночь на 22 апреля 1943 года на участке Западного фронта в районе деревни Борисовна Смоленской области агент-боевик 4-го управления НКВД СССР Ударов – Игорь Миклашевский отправился на выполнение смертельно опасного задания по уничтожению личного врага Сталина – предателя Блюменталь-Тамарина. Он был полон решимости выполнить план операции «Ринг», разработанный подчиненными Павла Судоплатова – оперуполномоченным старшим лейтенантом Фишером-Абелем, старшим оперуполномоченным майором Зеленским и заместителем начальника 2-го отдела подполковником Маклярским. План, в котором Миклашевскому отводилась куда более значимая роль, чем приведение в исполнение приговора в отношении предателя, – ему предстояло ликвидировать самого Гитлера.

В ту минуту, когда Миклашевский выбрался из окопа на нейтральную полосу, он вряд ли думал о Блюменталь-Тамарине и тем более не загадывал, какие дальнейшие планы могли строить насчет него большие начальники в Москве. Его мысли занимало только то, о чем думает простой солдат на передовой: как уцелеть, как прожить еще один час, еще один день. От немецких окопов Миклашевского отделяло чуть больше трехсот метров, и на каждом из них могла поджидать смерть от шальной пули или осколка снаряда, а неловкий шаг грозил обернуться взрывом мины.

Короткими перебежками, прячась в воронках от снарядов и авиабомб, он первым подобрался к оврагу и залег на краю. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, а в ушах стучали тысячи невидимых молоточков. Сквозь их шум прорвался грохот камней. Миклашевский повернул голову на звук. Справа, метрах в десяти, в свете осветительной ракеты мелькнула мешковатая фигура Ерофеева. Он плюхнулся на землю и замер.

– Коля, ползи сюда, – позвал Миклашевский.

– Щас. А де Цибуляк? – откликнулся Ерофеев.

– Туточки, – подал тот голос и взмолился: – Хлопцы, трохи потише. Я не успеваю.

– Може, тебя еще на горбу понести! – огрызнулся Ерофеев.

– Кончайте собачиться! – цыкнул на них Миклашевский и распорядился: – Как только фонарь потухнет, дуйте ко мне!

Ракета, оставив после себя блеклый след на чернильном небосклоне, скатилась в лес. Кромешная темнота снова окутала окопы и нейтральную полосу. Ерофеев с Цибуляком воспользовались этим, перебрались к Миклашевскому и, склонившись над обрывом, стали всматриваться в темный провал. На дне оврага среди кустарника могла таиться разведгруппа – своя или немецкая – не важно, на нейтралке в темноте выживает тот, кто первым наносит удар.

Прошла минута, другая. Настороженный слух не уловил признаков опасности.

– Была не была! Пошли! – позвал Миклашевский, переложил в левую руку винтовку, в правую взял штык-нож и, перевернувшись на спину, соскользнул на дно оврага. За ним последовали Цибуляк и Ерофеев. Внизу они наткнулись на два мертвых тела – жертвы засады – то ли немцев, то ли красноармейцев, им было не до того. Цибуляк нервно взвизгнул, оттолкнулся от трупа и, судорожно засучив ногами, пополз наверх. Миклашевский с Ерофеевым устремились за ним. Выбравшись из оврага, они залегли в кустарнике, чтобы перевести дыхание и осмотреться.

Впереди подстерегала самая большая опасность – минное поле. Проходы, проделанные два дня назад минерами, а затем телами бойцов первой роты во время вчерашней атаки, в темноте утратили свои очертания. Во время очередной вспышки ракеты Миклашевский и Цибуляк напрасно напрягали зрение, пытаясь отыскать знакомые приметы, – дальше подбитого танка КВ ничего не видели. В этих условиях феноменальная зрительная память Ерофеева мало чем могла помочь, и здесь у Цибуляка сдали нервы. Он заскулил:

– Хлопцы, я нэчего нэ бачу. Ни за шо сгинем. Надо вертаться.

– Ты че, дурак, Степа?! Какой назад? К особисту? Так у него разговор короткий – к стенке! – напустился на него Ерофеев.

– Мыкола, так на мине же сгинем.

– Заткнись, Степан, и без того тошно! – цыкнул Миклашевский. – Будем ждать, когда луна проглянет, а там видно будет.

– Игорь дело говорит. У нас только одна дорога – к Гансам! – поддержал его Ерофеев.

– Чи на кладбище, – буркнул Цибуляк и, смирившись, перебрался под бок к Миклашевскому.

Тот нервно покусывал стебель травы и бросал нетерпеливые взгляды на небо. Наконец из-за облаков выглянула луна и осветила окрестности призрачным светом. Ерофеев оживился, отыскал знакомые приметы и предложил: