Копье и Лавр - Федор Кукин

Ариста почувствовала, что ее мутит, и отвела взгляд.

— Смотрите, — отрывисто скомандовала капитан Ио своим воспитанницам. — Как защитницы Орифии, вы должны видеть и знать наше правосудие.

Ариста подумала, сумеет ли она запомнить сегодня хоть что-то насчет правосудия, когда в мозгу выжжена гора мертвечины у подножия костра.

Стража отняла останки у несчастной матери и оттащила ее прочь от костра. Мертвое дитя уложили назад, в общую груду.

В толпе открылся проход, и к центру площади прошествовал высокий мужчина с прямой спиной, короткой седой бородой, с золотым обручем на лбу. Несмотря на почтенный возраст, шел он походкой твердой и решительной. В правой руке он держал тонкий серебряный жезл.

— Фрасимах Аттал, — прошептала Тигона. — Архонт из Совета десяти!

— Тут все знают, кто это, горе-лучница. Помолчи, — шикнула на нее Окаста.

Архонт остановился перед кострищем. При виде его связанный юноша задышал чаще, сквозь стиснутые зубы послышались хрипы и странные истерические взвизги. Фрасимах Аттал, не обращая на них внимания, простер жезл к народу на площади.

— Свободные граждане! Внимайте слову Совета!

Хорошо поставленный, зычный и властный голос заставил всю площадь притихнуть. Лишь кое-где слышалось еще приглушенное бормотание, да безутешная мать выла, оплакивая свое дитя.

— Совет рассмотрел дело Диппида, сына Пасия, повинного в деле мерзком в глазах богов и подлым в глазах людей — виталофагии!

Крики ужаса и гнева полетели по площади, вынудив архонта сделать паузу.

«Виталофагия, — в памяти Аристы всплыли слова Лайуса из Кикинны. — Дело вдвойне гнусное. Наперво гнусное, ибо делает человека убийцей. Вдвойне гнусное, ибо легко дается и быстро наделяет силой».

— Сей Диппид, по свидетельству граждан и иным уликам, — Аттал указал жезлом на страшную кучу останков, — вкусил человечье сердце, дабы обрести проклятую силу и пить жизнь зверья, скота и юниц!

«Сила та идет от других, от их соков. Виталофаг крадет и пожирает их, тянет силу из жил, крови и духа. Чудеса его питаются чужой смертью».

— Под дознанием повинился Диппид, что через это искусство желал он увеличить свою мужскую силу и познавать мужчин и женщин больше, чем по силам смертному!

Новый взрыв гнева в толпе.

— Будь проклят!

— Детоубийца! Гори в аду!

— Смерть ему! Смерть!

Фрасимах Аттал еще раз взмахнул жезлом, призывая толпу к тишине.

— Как велит закон, за свои злодеяния Диппид, сын Пасия, будет предан смерти! А дабы поганое колдовство не возродило его к жизни…

«Хуже всего вот что: виталофагия дразнит бессмертием. Украдешь чужую жизнь — вот тебе и долгих лет прибавилось, и нож убийцы не страшен! А пожрешь пятую жизнь, седьмую, десятую? Десять раз умереть можно, пока взаправду не помрешь! Вроде как бог становишься. Вот оно-то и пьянит, оно-то и дурманит. Только боги да виталофаги не боятся смерти».

— …гореть ему в огне, пока все им украденное не выгорит дотла! А с ним да будут преданы огню и жертвы его, для очищения Орифии от следов скверны! По обычаю, пусть выйдут свободные граждане, что желают предать злодея смерти!

***

В этот момент случилось страшное. Капитан Ио повернулась к воспитанницам, одним движением головы выразив строгое пожелание. Пусть выйдет кто-то из вас. Покажите, что вы не боитесь.

Вперед, конечно же, рванулась Окаста. Но, пробиваясь через передний ряд, она зацепила Аристу локтем. Девушка споткнулась, чуть не повалилась вперед, люди в переднем ряду — то ли товарки по Стратегикону, то ли чужие и незнакомые — подхватили ее под локти и вытолкнули, чтобы не опрокинуться самим.

К своему ужасу, Ариста поняла, что вывалилась прямо на открытое место площади, на всеобщее обозрение. Прежде чем она успела что-либо сделать, стража уже сунула ей и Окасте по горящему факелу в руки.

— Не стой овцой, замарашка. На нас весь город смотрит, — прошипела Окаста и шагнула к кострищу.

Шаг. Второй шаг. Колени не слушаются. На спине — кусок льда. Гора мертвечины и хрипящий убийца в путах все ближе.

За пять лет блужданий Аристе приходилось драться. Приходилось бить в кровь кулаки и лица. Однажды ее чуть не зарезал пьяный возница на постоялом дворе. Однажды она залезла за плодами не в тот сад, хозяева спустили на нее сторожевую собаку-людоеда, и ей пришлось воткнуть в лапу зверя нож, чтобы спастись. Она знала, что такое кровь и что такое смерть.

Но одно дело — когда смерть смотрит на тебя в горячке, в миг опасности, когда сердце колотится, и лишь инстинкты да смекалка спасают от гибели. Но когда беспомощный человек перед тобой ждет медленной и мучительной смерти, а между тем ты не в силах оторвать взгляд от свидетельств его чудовищных злодеяний, и жадная до зрелища толпа ловит каждое твое движение… Такую смерть Ариста Гракх еще не видела.

Вот и кострище. Голова осужденного резко повернулась. Дикие глаза небрежно скользнули по Окасте и уперлись в Аристу. Юноша облизал губы.

— Развязала бы меня, красавица. Тошно мне умирать.

Говорил он тихо, и в толпе никто ничего не услышал.

— Жить хочу. Воздух-то какой сладкий, чуешь? Век бы дышать, не надышишься.

— Что ты застыла? Поджигай! — зло шепнула Окаста.

Но Ариста не могла пошевелиться. Теперь, когда они оказались вблизи, она взглянула наконец в распахнутые глаза виталофага. Что-то странное, неясное ей самой, отозвалось в ней при виде этих глаз. Что-то теплое, мирное, что защищает от всех невзгод и ужасов.

Отец. Почему сейчас, рядом с этим убийцей, идут на ум счастливые годы с отцом? Шутки, веселые игры, вечера за свитками логических задач?

— Уж я бы тебя отблагодарил, — прошептал лихорадочно Диппид. — В сраме-то у меня двадцать жизней, — он вновь облизал губы и указал одними глазами на свое внушительное достоинство. — Уж я бы тебя, ягодка, так усладил!

Наваждение рассеялось. Гнусная речь выдернула Аристу из сладкого сна и заставила вспомнить, где она и что делает.

Но было поздно. Окаста грубо выхватила у нее факел и швырнула его на кострище. Ее собственный факел упал следом.

Просмоленное дерево занялось в один удар сердца. Жалкие останки полыхнули,