Копье и Лавр - Федор Кукин

— Легкая у тебя мысль. Но в том-то и соль, что нам просто живется: сегодня принесли жертву одному богу, завтра другому. Будь ты оратором, пришлось бы раз и навсегда посвятить себя одному божеству. Да еще и обеты принять, чтобы связать себя с ним. Молишься Мегисту-скитальцу — не живи в одном месте более трех дней. Служишь Тоскару-воителю — не сможешь выйти из спора, не пролив кровь. Хотела бы ты, дева, жить в оковах таких клятв и запретов?

Ариста не нашлась, что ответить. Выдержав небольшую паузу, Лайус начертил рядом с рисунком храма замкнутый круг.

— Наш брат, ипсомант, славен иным. Мы берем силу на чудо из самих себя. Из жил наших, крови и косточек. Захоти я, и здесь сей же час вырастет яблоня с плодами слаще меда. Только сам я при этом надорвусь да рухну наземь, как старый мешок с картошкой. Потому и чудотворим мы помаленьку, не берем на себя слишком многого.

— А мозно этому науциться? — выкрикнула с верхних рядов Ифина.

Ариста успела уже узнать, что красивая соседка по казарме страсть как любопытна. На каждом занятии Ифина обязательно задавала уточняющие вопросы.

В первые недели Ариста крепко завидовала Ифине: как это ей удается каждое утро являться на построение вовремя, но с такой аккуратной прической, будто она собиралась не менее часа?

Впрочем, соседка была все же не идеальна: в учебных боях она часто пропускала удары. Один такой удар даже выбил ей кусочек резца. С тех пор Ифина немного шепелявила, когда задавала свои бесконечные вопросы.

— И да и нет, — ответил старый Лайус. — Ипсомантия тоже дар богов. Никто не знает, кому и за что он будет послан. Но получив, придется оттачивать его, как нож, чтобы сделаться настоящим умельцем.

Боковым зрением Ариста заметила, что на этих словах Тигона машинально сжала правую руку в кулак, повторяя магический жест крестьянина. Должно быть, размечталась, каково это — быть чародейкой.

— А какое нам до всего этого дело? — выпалила Окаста.

Девушка закипала с того самого момента, как Лайус напугал ее огненным языком, и вот наконец взорвалась.

— Здесь учат ремеслу войны, а не бабкиным наговорам! Никто из нас колдовать тут не думает!

Окаста грозным взглядом окинула амфитеатр, бросая вызов каждому, кто вздумает оспорить ее слова.

— Гонец, пробежавший Орифийскую дистанцию! — догадка ударила Аристе в голову, как молния. — Он был ипсомантом!

— Что?! — Окаста развернулась к ней с таким лицом, будто Ариста сказала жуткую грубость.

— Чтобы предупредить союзный отряд, он пробежал пятнадцать миль за полчаса, в полном боевом снаряжении! Даже ты так не сможешь!

— Верно! И сразу зе он рухнул замертво! — подхватила Ифина.

— Ну? Как человек мог такое сделать, если не чудом?

— Истинно так! — одобрительно вскричал Лайус. — Имя того гонца не сохранили молва и летописи, но все мы помним его подвиг. Не промчись он эти пять миль, и уже три поколения мы бы жили под пятой Хеменидов. И это…

Между рисунками храма и круга он начертил образ меча.

— Это говорит о том, сколь важно на войне чудотворство. При осаде и штурме города пуще глаза надо беречь храмы и ораторов: их молитвы могут спасти нас и в самый черный час! Один ипсомант на фалангу — уже немалая сила, ведь он может бежать как лань и бить как трое мужей!.. если накануне наестся от пуза. Выступите в поход без провизии — оголодаете. Но выступите без жертвенных животных — и удача изменит вам в битве в наихудший момент!

Лицо Лайуса вдруг омрачилось. Будто бы тень пробежала по его живым чертам, и вместо крестьянского ехидства в голосе зазвучала суровость.

— К тому же, — сказал он, — враги ваши тоже могут призвать чудеса. И не все они так ясны и честны, как эти, — он ткнул палкой на символы под ногами. — Есть искусства страшные и запретные, к которым толкают смертных алчность или отчаяние. Знает ли кто из вас, о чем я сейчас говорю?

В амфитеатре повисла тишина. Солнце скрылось за набежавшим облаком, с моря дунул холодный ветер. Лайус начертил на земле последний знак — змею с разинутой пастью. И только потом заговорил снова.

***

Толпа на агоре ревела и лютовала. Над площадью судов и гражданских собраний висел надрывный, неослабный вой женщины. Так воет человек, чью душу убили, оставив тело доживать свой век.

— Сера и ад! — выругалась Ариста, когда ей пятый раз саданули локтем в плечо. — Тигона, держись за мной, затопчут!

— Пустите!

— Куда прешь?!

— Дорогу!

Девушкам из Стратегикона — Аристе, Тигоне и еще десятку других — пришлось поработать локтями и коленями, чтобы пробиться к капитану Ио и другим наставницам. Только там, в передних рядах толпы, они смогли разглядеть, что творилось на площади.

В центре агоры высилось большое кострище; отборные дрова из сосны еще сочились ароматной смолой. На вершине костра, связанный по рукам и ногам, лежал стройный здоровый юноша, раздетый догола. Пока вокруг бушевало людское море, он ничего не говорил, лишь тяжело дышал да бешено водил глазами по лицам в толпе.

Того, что было сложено у подножия кострища, Ариста предпочла бы не видеть.

В этих чудовищных останках еще угадывались формы домашних животных. Собаки. Кошки. Коза. Корова. Лошадь. Только формы эти были как будто высушены, выжаты досуха, оставлены без единой капли жизненных соков. Мышцы трупов были дряблыми и сморщенными, как увядшие виноградные лозы. Под кожей, тонкой и прозрачной как дешевый папирус, просвечивали хрупкие желтые кости. Вместо глаз в скалящихся черепах зияли черные провалы с сухой трухой.

Женщина, чей вой звенел над агорой все это время — не старая еще, скромно одетая крестьянка — подползла к кострищу и ухватилась за останки на вершине страшной груды. Ариста только успела подумать, зачем эта женщина тащит куда-то мертвого зверя. В следующий миг девушка поняла свою ошибку.

Рыдающая женщина тащила от костра иссушенное тельце ребенка. Сейчас было уже не сказать: мальчик это был или девочка, сколько ему было лет, какие у него были волосы или глаза.