В ожидании - Джон Голсуорси

— Интересно, поймёте ли вы когда-нибудь друг друга?

— Полагаю, что нет.

— Странно. Ведь вас, белых, там было всего четверо. Могу я узнать, что именно так раздражало вас в моём брате?

— Если я отвечу, вы используете это против меня же.

— О нет, я умею быть справедливой.

— Ну что ж, извольте. Во-первых, я нашёл, что у вашего брата предвзятое мнение о слишком многих вещах и что менять его он не собирается. Мы находились в стране, которой никто из нас не знал, среди дикарей-индейцев и людей, едва тронутых цивилизацией. Но капитан хотел, чтобы всё шло так, как у вас в Англии. Он придерживался определённых правил и от других требовал того же. Честное слово, дай мы ему волю, он стал бы переодеваться к обеду.

— Я полагаю, вам не следует забывать, — возразила чуточку растерявшаяся Динни, — что мы, англичане, давно доказали, насколько важна внешняя форма. Мы преуспевали в любой дикой и дальней стране именно потому, что и там оставались англичанами. Читая дневник, я поняла, в чём причина неудачи брата. Он недостаточно твердолоб.

— Конечно, он не из породы ваших Джонов Булей вроде лорда Саксендена или мистера Бентуорта, — Халлорсен кивком указал на конец стола. — Будь он таким, мы скорее бы нашли общий язык. Нет, он предельно сдержан и умеет скрывать свои эмоции. Они снедают его изнутри. Он похож на кровного скакуна, которого запрягли в телегу. Если не ошибаюсь, мисс Черрел, вы принадлежите к очень старому роду?

— К старому, но ещё не впавшему в детство.

Динни увидела, как взгляд Халлорсена оторвался от неё, остановился на Эдриене, сидевшем напротив, перешёл на тётю Уилмет, затем на леди Монт.

— О старинных родах я с удовольствием побеседовал бы с вашим дядей, хранителем музея, — сказал американец.

— Что ещё не понравилось вам в моём брате?

— Он дал мне почувствовать, что я здоровенный, неотёсанный чурбан.

Брови Динни приподнялись.

— Мы попали, — продолжал Халлорсен, — в дьявольскую, — прошу прощенья! — в первобытную страну. Так вот, я и сам стал первобытным, чтобы устоять в борьбе с нею и победить. А он не захотел.

— А может быть, не мог? Не кажется ли вам, что вся беда в другом: вы — американец, он — англичанин. Сознайтесь, профессор, что мы, англичане, вам не нравимся.

Халлорсен рассмеялся.

— Вы-то мне ужасно нравитесь.

— Благодарю вас, но из каждого правила…

Халлорсен насупился:

— Мне, видите ли, просто не нравится, когда люди напускают на себя превосходство, в которое я не верю.

— Разве мы одни это делаем? А французы?

— Мисс Черрел, если бы я был орангутангом, мне было бы решительно наплевать, считает ли себя шимпанзе выше меня.

— Понимаю. Родство в данном случае слишком отдалённое. Но, простите, профессор, что вы скажете о самих американцах? Разве вы не избранный народ? Разве вы сами частенько не заявляете об этом? Поменялись бы вы участью с любым другим народом?

— Разумеется, нет.

— Что же это, как не то самое напускное превосходство, в которое мы не верим?

Халлорсен засмеялся.

— Вы меня поймали. Но вопрос всё-таки ещё не исчерпан. В каждом человеке сидит сноб, — согласен. Но мы — народ молодой, у нас нет ни вашей древности, ни ваших традиций. В отличие от вас мы ещё не свыклись с мыслью о своей предызбранности. Для этого мы слишком многочисленны, разношерстны и заняты. Кроме долларов и ванных, у нас есть много такого, чему вы могли бы позавидовать.

— Чему же мы должны завидовать? Буду признательна, если вы мне объясните.

— Пожалуйста, мисс Черрел. Мы знаем, что не лишены достоинств, энергии, веры в себя, что у нас большие возможности, которым вам следовало бы завидовать. Но вы этого не делаете, и нам трудно примириться с таким безнадёжно устарелым высокомерием. Вы — как шестидесятилетний старик, который смотрит сверху вниз на тридцатилетнего мужчину. А уж это, извините меня, самое идиотское заблуждение, какое бывает на свете.

Подавленная, Динни молча смотрела на него.

— Вы, англичане, — продолжал Халлорсен, — раздражаете нас тем, что утратили всякую пытливость, а если она у вас ещё осталась, вы с поразительным снобизмом умеете это скрывать. Знаю, в нас тоже масса такого, что раздражает вас. Но мы раздражаем лишь вашу эпидерму, вы же — наши нервные центры. Вот приблизительно всё, что следовало сказать, мисс Черрел.

— Я поняла вас, — отозвалась Динни. — Всё это ужасно интересно и, смею утверждать, бесспорно. Моя тётка встаёт из-за стола. Поэтому мне придётся удалиться вместе с моей эпидермой и дать отдых вашим нервным центрам.

Девушка поднялась и через плечо с улыбкой глянула на американца.

У дверей стоял молодой Тесбери. Ему она тоже улыбнулась и шепнула:

— Побеседуйте с моим любезным врагом, — он стоит того.

В гостиной Динни подошла к Тигрице, но разговор у них долго не клеился, потому что обе испытывали взаимное восхищение и ни одна не желала дать ему выход. Джин Тесбери был двадцать один год, но она показалась Динни старше её самой. Её суждения о жизни и людях отличались чёткостью и категоричностью, пожалуй, даже глубиной. Какого бы вопроса ни коснулась беседа, у Джин по каждому было своё мнение. Она будет замечательным другом в трудную минуту, думала Динни. В самом отчаянном положении она не изменит своим, хотя всегда будет стремиться ими командовать. Но помимо деловитой твёрдости, в Джин есть, — Динни это чувствовала, — необычное, по-кошачьи вкрадчивое обаяние. Стоит ей этого пожелать, перед нею не устоит ни один мужчина. Хьюберта она покорит мгновенно! Придя к такому выводу, его сестра усомнилась, действительно ли ей, Динни, этого хочется. Перед ней именно такая девушка, какую она подыскивает для брата. Она быстро поможем ему отвлечься. Но достаточно ли силён и жизнеспособен Хьюберт для той, кто его отвлечёт? Предположим, он влюбится в неё, а она его отвергнет? Или наоборот — он влюбится, а она полностью завладеет им? И потом — деньги! На что им жить, если Хьюберт уйдёт в отставку и лишится жалованья? У него всего триста фунтов в год, у неё, очевидно, — вовсе ничего. Сложный переплёт! Если Хьюберт снова с головой уйдёт в службу, его незачем отвлекать. Если будет принуждён подать в отставку, отвлечься ему необходимо, но он не сможет себе это позволить. И всё-таки Джин именно та девушка, которая любым путём обеспечит карьеру человека, чьей женой станет.

А пока что собеседницы разговаривали об итальянской живописи.

— Кстати, — неожиданно заметила Джин, — лорд Саксенден говорит, что вам от него что-то нужно.

— Да?

— Что именно? Я могла бы заставить его согласиться.

— Как? — улыбнулась Динни.

Джин приподняла ресницы и посмотрела на Динни:

— Это нетрудно. Что вы от него хотите?

— Я хочу, чтобы брат вернулся в часть или — ещё лучше — получил другое назначение. Его репутация опорочена в связи с боливийской экспедицией профессора Халлорсена.

— Этого верзилы? Поэтому вы и пригласили его сюда?

Динни показалось, что с неё срывают последние одежды.

— Если говорить откровенно, — да.

— Очень интересный мужчина.

— То же самое находит и ваш брат.

— Ален самый великодушный человек на свете. Он без ума от вас.

— Это он мне сказал.

— Он искренен, как ребёнок. Так, серьёзно, нажать мне на лорда Саксендена?

— Зачем вам-то беспокоиться?

— Не люблю сидеть сложа руки. Предоставьте мне свободу действий, и я поднесу вам назначение на тарелочке.

— Мне достоверно известно, что лорд Саксенден не из покладистых, — сказала Динни.

Джин потянулась.

— Ваш брат Хьюберт похож на вас?

— Ни капли. Волосы у него тёмные, глаза карие.

— Вы знаете, когда-то наши семьи были в родстве — кто-то на ком-то женился. Вы интересуетесь селекцией животных? Я вывожу эрдельтерьеров и не верю в передачу наследственности исключительно по мужской или по женской линии. Доминирующие признаки могут передаваться потомству как по той, так и по другой и в любом колене родословной.

— Возможно. Однако мой отец и брат оба чрезвычайно похожи на самый ранний портрет нашего предка по мужской линии, если не считать того, что они не покрыты пожелтевшим от времени лаком.

— А вот у нас в семье была одна урождённая Фицхерберт, которая вышла за Тесбери в тысяча пятьсот сорок седьмом году. Если откинуть в сторону брыжи, она — моя точная копия, даже руки у неё мои.

Джин вытянула вперёд две длинные смуглые ладони, слегка хрустнув при этом пальцами.

— Наследственность проявляется порой через много поколений, которые, по видимости, были свободны от неё, — продолжала она. — Все это страшно интересно. Мне хочется взглянуть на вашего брата, который выглядит совсем не так, как вы.

Динни улыбнулась:

— Я попрошу его приехать за мной из Кондафорда. Может быть, вы даже не сочтёте его достойным внимания.