В ожидании - Джон Голсуорси

Динни обмотала носовым платком руку, сняла с огромной шляпы крохотную пчёлку и поднесла к уху.

— До сих пор люблю слушать, как они жужжат, — сказала она.

— Я его тоже приглашу, — отозвалась тётка. — Его зовут Ален. Славный мальчик.

Леди Монт взглянула на волосы Динни:

— Я назвала бы их каштановыми. Кажется, он не без перспектив, но какие они — не знаю. Во время войны взлетел на воздух.

— Приземлился, надеюсь, благополучно, тётя?

— Да. Даже что-то получил за это. Рассказывает, что во флоте сейчас очень строго. Всякие, знаешь, там азимуты, машины, запахи. Ты расспроси его.

— Вернёмся к девушке, тётя Эм. Что вы имели в виду, назвав её тигрицей?

— Понимаешь ли, она так смотрит на тебя, словно из-за угла вот-вот появится её детёныш. Мать её умерла. Она вертит всем приходом.

— Хьюбертом она тоже будет вертеть?

— Нет. Но справится с каждым, кто захочет им вертеть.

— Это лучше. Можно мне отнести ей записку с приглашением?

— Я пошлю Босуэла и Джонсона. — Леди Монт взглянула на ручные часы: Нет, они сейчас обедают. Всегда ставлю по ним часы. Сходим сами — туда всего четверть мили. Моя шляпа не очень неприлична?

— Напротив, милая тётя.

— Вот и прекрасно. Выйдем прямо здесь.

Они дошли до конца тисовой поросли, спустились в длинную заросшую травой аллею, миновали калитку и вскоре достигли дома пастора. Динни, полускрытая шляпой тётки, остановилась в увитой плющом подворотне. Дверь была открыта, в полутёмной отделанной панелями прихожей, словно приглашая войти в неё, гостеприимно пахло ветхим деревом. Из дома донёсся женский голос:

— А-лён!

Мужской голос ответил:

— Хэл-ло!

— Будешь завтракать?

— Звонка нет, — сказала племяннице леди Монт. — Придётся стучать.

Они дружно постучали.

— Какого чёрта!

На пороге вырос молодой человек в сером спортивном костюме. Широкое загорелое лицо, тёмные волосы, открытый взгляд глубоких серых глаз.

— О! — воскликнул он. — Леди Монт! Эй, Джин!

Затем, взглянув поверх шляпы, встретился глазами с Динни и улыбнулся, как умеют улыбаться только во флоте.

— Ален, не зайдёте ли вместе с Джин к нам вечером пообедать? Динни, это Ален Тесбери. Нравится вам моя шляпа?

— Превосходная вещь, леди Монт.

Появилась девушка, крепкая, словно отлитая из одного куска, с упругой, пружинящей походкой. Руки и лицо у неё были почти того же цвета, что светло-коричневые юбка и джемпер-безрукавка. Динни поняла, что имела в виду тётка. Лицо Джин, довольно широкое в скулах, суживалось к подбородку, зеленовато-серые глаза прятались под длинными чёрными ресницами. Взгляд открытый и светлый, красивый нос, широкий низкий лоб, коротко подстриженные тёмно-каштановые волосы. «Недурна», — решила Динни и, поймав улыбку девушки, ощутила лёгкую дрожь.

— Это Джин, — сказала её тётка. — Моя племянница Динни Черрел.

Тонкая смуглая рука крепко сжала руку Динни.

— Где ваш отец? — продолжала леди Монт.

— Папа уехал на какой-то церковный съезд. Я просила его взять меня с собой, но он не согласился.

— Ну, он теперь в Лондоне ходит по театрам.

Динни заметила, как девушка метнула яростный взгляд, потом вспомнила, что перед нею леди Монт, и улыбнулась.

— Значит, вы оба придёте? Обедаем в восемь пятнадцать. Динни, нам пора, иначе опоздаем к ленчу. Ласточка! — заключила леди Монт и вышла из подворотни.

— В Липпингхолле гости, — объяснила Динни, увидев, что брови молодого человека недоуменно поднялись. — Тётя имела в виду фрак и белый галстук.

— Ясно. Форма парадная. Джин.

Брат и сестра, держась за руки, стояли в подворотне. «Красивая пара!» — подумала Динни.

— Ну что? — спросила её тётка, когда они снова выбрались на заросшую травой аллею.

— Да, я тоже увидела тигрицу. Она показалась мне очень интересной. Такую надо держать на коротком поводке.

— Вон стоит Босуэл-и-Джонсон! — воскликнула леди Монт, словно вместо двух садовников перед ней был всего один. — Боже милостивый, значит, уже третий час!

IX

После завтрака, к которому Динни и её тётка опоздали, Эдриен и четыре молодые дамы, захватив с собой оставшиеся от охотников раскладные трости, полевой тропинкой двинулись туда, где к вечеру ожидалась самая хорошая тяга. Шли двумя группами: сзади — Эдриен с Дианой и Сесили Масхем, впереди — Динни с Флёр. В последний раз родственницы виделись чуть ли не за год до этого и представление друг о друге имели, во всяком случае, весьма отдалённое. Динни изучала голову, о которой с похвалой отозвалась тётка. Голова была круглая, энергичная и под маленькой шляпкой выглядела очень изящно. Личико хорошенькое, правда, чуточку жестковатое, но неглупое, решила Динни. Фигурка подтянутая, одета превосходно, — настоящая американка. Чувствовалось, что из такого ясного источника можно кое-что почерпнуть — по крайней мере здравые мысли.

— Я слышала, как читали ваш отзыв в полицейском суде, Флёр.

— Ах, эту бумажку! Разумеется, я написала то, о чём просил Хилери. На самом-то деле я ничего не знаю об этих девушках. К ним просто не подступиться. Конечно, есть люди, которые умеют войти в доверие к кому угодно. Я же не умею, да и не стремлюсь. А с деревенскими девушками иметь дело проще?

— Там, где я живу, все так давно связаны с нашей семьёй, что мы все узнаем о них раньше, чем они сами.

Флёр испытующе посмотрела на Динни:

— У вас есть хватка, Динни. Готова поручиться за это. С вас можно бы написать замечательный портрет для фамильной галереи. Не знаю только, кто возьмётся за это. Пора уже появиться художнику, владеющему ранней итальянской манерой. Прерафаэлиты её не постигли: их картинам недостаёт музыки и юмора. А без этого вас писать нельзя.

— Скажите, — смутившись, спросила Динни, — был Майкл в палате, когда сделали запрос насчёт Хьюберта?

— Да. Он вернулся совершенно взбешённый.

— Боже милостивый!

— Он собирался вторично поставить вопрос на обсуждение, но всё случилось накануне закрытия сессии. Кроме того, какое значение имеет палата? В наше время это последнее, на что обращают внимание.

— Боюсь, что мой отец обратил слишком большое внимание на запрос.

— Что поделаешь! Старое поколение. Но вообще-то из всего, чем занимается парламент, публику интересует одно — бюджет. Неудивительно: в конечном счёте всё сводится к деньгам.

— Майклу вы тоже так говорите?

— Не было случая. В наше время парламент — просто налоговая машина.

— Однако он ещё всё-таки издаёт законы.

— Да, дорогая, но лишь после того, как событие уже совершилось. Он лишь закрепляет то, с чем давно свыклось общество или по крайней мере общественное мнение. И никогда не берёт на себя инициативу. Да он к этому и не способен. Это было бы недемократично. Хотите доказательств? Взгляните, в каком положении страна. А ведь об этом в парламенте беспокоятся меньше всего.

— Откуда же тогда исходит инициатива?

— Откуда ветер дует? Все сквозняки возникают за кулисами. Великое место эти кулисы! С кем в парке вы хотите стоять, когда мы присоединимся к охотникам?

— С лордом Саксенденом.

Флёр уставилась на Динни:

— Надеюсь, не ради его beaux yeux[5] и beau titre[6]. А тогда зачем?

— Затем, что я должна поговорить с ним о Хьюберте, а времени остаётся мало.

— Понятно. Хочу вас предупредить, дорогая: не судите о Саксендене по внешности. Он — хитрый старый лис, и даже не такой уж старый. Если он становится на чью-либо сторону, то лишь в надежде что-то за это получить. Чем вы можете с ним расплатиться? Он потребует расчёта на месте.

Динни состроила гримаску:

— Сделаю, что могу. Дядя Лоренс дал мне кое-какие наставления.

— «Поберегись, она тебя дурачит», — пропела Флёр. — Ладно, пойду к Майклу. При мне он стреляет лучше, а это ему, бедняге, так необходимо. Помещик и Барт обойдутся и без нас. Сесили, разумеется, будет с Чарлзом: у них ещё не кончился медовый месяц. Значит, Диана достанется американцу.

— Надеюсь, уж она-то заставит его промазать! — воскликнула Динни.

— Думаю, что его ничто не заставит промазать. Я забыла Эдриена. Ему придётся сесть на раскладную трость и помечтать о костях и Диане. Вот мы и пришли. Они за этой изгородью, видите? Вон Саксенден, — ему дали тёплое местечко. Обойдите калитку — дальше есть перелаз — и подберитесь к лорду с тыла. Как далеко загнали Майкла! Вечно ему достаётся самое неудобное место.

Флёр рассталась с Динни и пошла по тропинке через поле. Сожалея, что не узнала у Флёр ничего существенного, Динни миновала калитку, перемахнула через перелаз и осторожно подкралась к лорду Саксендену сзади. Пэр расхаживал между изгородями, отделявшими отведённый ему угол поля. Близ длинного, воткнутого в землю шеста, к которому была прикреплена белая карточка с номером, стоял молодой егерь, державший два ружья. У ног его, высунув язык, лежала охотничья собака. Жнивье и засаженный какими-то корнеплодами участок в дальнем конце тропинки довольно круто поднимались вверх, и Динни, искушённая в сельской жизни, сразу сообразила, что птицы, которых поджидали охотники, потянут стремительно и высоко. «Только бы сзади не было подлеска», — подумала она и обернулась. Подлеска сзади не было. Вокруг расстилалось широкое поросшее травой поле. До ближайших посадок было не меньше трёхсот ярдов. «Интересно, — спросила себя Динни, — как он стреляет в присутствии женщины? По виду не скажешь, что у него есть нервы». Она повернулась и обнаружила, что он заметил её.