Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свои литературные занятия Пучкова определяла как «удовольствие, сопряженное с пользою»[162]. В. Л. Пушкин в одном из писем так характеризовал поэтессу:
Известная девица Пучкова только что выпустила в свет небольшой сборник разсказцев и размышлений; я его лишь перелистовал. Сей автор женского пола — величайшая почитательница Шишкова, Шахматова, Глинки и компании. Это ей хвала. Ей не полных 20 лет, она носит очки (двукружие), повидимому, чтобы казаться более красивою, так как она очень безобразна. Говорят, что она умна; об этом ничего не знаю[163].
В 1818 году Пучкова писала императрице Елизавете Алексеевне:
…по кончине родителя моего я жила в доме одной нашей родственницы <…> она скончалась, и я увидела себя без имущества, родства и покровительства, совершенно одну в мире сем <…>. Я нахожусь теперь в самой крайней бедности и тем еще ужаснее мое состояние, что я и трудами рук своих не могу снискивать себе пропитание, ибо от природы имею весьма слабое зрение[164].
Видимо, крайняя нужда заставила Пучкову стать агентом Третьего отделения[165].
Как мы отметили выше, Пучкова была не только постоянным автором «Аглаи», но и одной из самых часто публиковавшихся в периодике писательниц на рубеже 1800–1810‐х годов[166]. Позиция Пучковой действительно формировалась под влиянием идей шишковистов. В своих статьях поэтесса выступала за право женщины на образование и участие в интеллектуальной жизни, но просвещение как таковое, с ее точки зрения, состояло в чтении церковных книг и изучении русского языка.
Так, весьма интересен ее ответ А. Ф. Воейкову на его «Речь о влиянии женщин на искусство и искусства на благоденствие общественное» (Вестник Европы. 1810. Ч. 49. № 4; текст «Речи» в журнале предшествовал «Пекинскому ристалищу» А. П. Буниной). Воейков развивал в этой статье уже хорошо знакомую мысль о благотворном влиянии женщин на искусство и общество. Согласно авторскому примечанию, речь была произнесена в доме К. К. А. В., почтенной ученой дамы. Там собиралось избранное общество, в котором
дарования ума раскрывались легко и приятно; рассудок доходил до важнейших истин <…>. Питая в душе любовь к Отечеству, читали образцовыя творения и переводы отечественных наших писателей; разбирали их критически; творцов одного рода сравнивали между собою; переводы сверяли с подлинниками и радовались <…> всякому, самому малому, успеху сограждан[167].
Воейков отмечает особую роль салонов (он называет их собраниями), хозяйками которых всегда выступали женщины, в формировании особой интеллектуальной среды: «Вам, Милостивыя Государыни! обязаны мы заведением сих вечеров, которые столь приятно провели мы, и которые проведем еще приятнее, потому что они будут — полезнее, занимательнее»[168]. Автор использует уже устоявшуюся композицию рассуждений о культурной миссии женщин: обращается к античности, напоминая, что греки были «изобретательны в искусствах, мужественны на войне» благодаря женщинам, что «великие люди Греции учились в школе умных и нежных женщин», а французы и англичане величием словесности обязаны женщинам:
Нет ничего невозможного для женщин, скажем мы: Француженки любили свою словесность, ободряли писателей, говорили по-Французски — и Французы, отвыкая мало по малу от Латынскаго языка, образовали свой отечественной. — Почти все Англичанки знают, но никогда не говорят по-Французски. Неужели Руской язык хуже и Англинскаго и Французскаго? Неужели Россиянки меньше Француженок и Англичанок любят свое Отечество?[169]
Воейков развивает карамзинскую мысль о благотворном влиянии женщин на науки и искусство и призывает дам «продолжать… любить словесность» во имя славы отечества. По мнению исследовательницы истории женщин-ученых в XIX веке О. Вальковой, автор воспевает успехи женщин
Совсем не для того, чтобы призвать государство к введению женского равноправия. Просто есть дело, с которым, по мнению А. Ф. Воейкова, могут справиться только женщины. Но для того чтобы они захотели этим делом заняться, им следует объяснить, что их жизненное предназначение несколько шире узких рамок семейной жизни, что чувства патриотизма, ревности к славе своего отечества не должны быть им чужды[170].
И хотя сочинение Пучковой «О женщинах» было заявлено как ответ Воейкову, она вступает в спор не с ним, а с «Господином ненавистником женского пола»[171], не согласившимся с тезисами Воейкова. «Речь» Воейкова, наоборот, «все хвалили» за «мысли и слог сочинителя; все желали вместе с ним размножения женщин-любительниц наук и искусств»[172]. Ипполит, «не умея льстить», выступил против общего мнения: «И что такое ученая женщина, философка, женщина со вкусом? Чем разнятся оне от обыкновенных женщин? Сии просты, скучны, сварливы, а другие притворны, хитры и мстительны: вот плоды просвещения»[173]. Он считает женщин не только неискренними, но и корыстными: «каждая желает супружества выше своего состояния — для чего? Для выгод; для большей удобности наслаждаться светскими удовольствиями. Женщины, налагая на себя священные обязанности супруг, редко советуются с сердцем своим…»[174] Только одна из дам, Всемила (вероятно, альтер эго самой Пучковой), решилась на возражение Ипполиту. «Со свойственной ей кротостию и веселостию» она говорит, что «…не будучи ни философкою, ни ученою, даже не имея славы назваться женщиною со вкусом, смею однако ж заметить, что рассудок и просвещение равно нужны как мужчинам, так и женщинам»[175]. В этой характеристике проявляется не только предписанная этикетом скромность, далее Всемила объясняет, что именно отсутствие должного образования причиной тому, что она не является «ни ученою», «ни женщиной со вкусом». Однако способность Всемилы рассуждать подтверждает ее правоту в том, что «природа, как нежная мать, всех равно наделяет своими дарами», и что «женщины не глупее мужчин»[176]. Причиной «вкоренившегося убеждения», что мужчины умнее и просвещеннее женщин, Всемила называет
