Карьерный спуск на дно. Проституция в царской России - Анастасия Вячеславовна Мащенко

Врачебные осмотры были лишь рутинной частью и без того однообразной жизни проститутки в публичном доме. Исследователи темы проституции рубежа XIX – начала XX века, то есть непосредственные современники, практически все описывали одно и то же:

«Публичные женщины лучших домов в столицах, о которых я буду говорить, утром встают с постели около 10 часов, и некоторые тотчас же принимают ванну, другие предпочитают съездить в баню. Далее времяпрепровождение в течение дня тянется довольно однообразно как в лучших, так и в худших заведениях. Утром девицы пьют чай, кофе, а некоторые, у которых с похмелья болит голова, вино и водку. Дальнейший день проходит в праздности, перебранках, сплетнях, пьянстве, гадании в карты. Чтением занимаются очень немногие, а если и читают, то преимущественно вещи сентиментального характера, вроде Монте-Кристо, королева Марго, и пр. В большом употреблении песенники и народные стихотворения. Хотя музыкальные инструменты в хороших домах почти везде имеются, немногие девицы, если и умеют, любят на них играть»[130].

Чтение и музыка действительно в публичных домах были явлением редким в силу необразованности большинства девушек. Их набирали по красоте, а не по уму. Из развлечений, которые могли стать для проституток целым событием, были выезды на променад. Они садились в экипажи, обязательно под постоянным присмотром в сопровождении экономки или самой содержательницы, и катались по бульварам и людным улицам. Для хозяйки в этом был ещё и коммерческий интерес. Официальная реклама публичных домов была запрещена (помним, что развратный бизнес не был до конца легальным, он был только терпимым), а подобными выходами в свет можно было показать товар лицом:

«В Петербурге одна из содержательниц, которая, бесспорно, может похвалиться блестящим выбором женщин своего заведения, отпуская по очереди проституток кататься на Невский, делает всегда такой парный подбор, что невольно засматриваешься на эти пары; например, в великолепной коляске, в дорогих и самых модных нарядах сидят две женщины; одна из них блондинка, с голубыми томными глазами, с волосами канареечного цвета и с поразительной белизной лица, другая – мулатка, с бронзовым цветом лица, с чёрными жгучими глазами, с чёрными же, как смоль, кучерявыми волосами. Одна миниатюрна; другая – полна. При таком сопоставлении особенности той или другой женщины выказываются самым разительным образом и невольно поражают взор»[131].

Для того чтобы мужчинам был сразу понятен их род деятельности, чаще всего девицы были броско одеты. И даже в случаях, когда платье выглядело достаточно скромно, яркий макияж всё равно выдавал в них проституток. Чрезмерное употребление косметики жрицам любви запрещалось, ведь с её помощью можно было скрыть признаки болезни. Но это правило практически никто не соблюдал. Жительницы домов терпимости победнее иногда совершали прогулки за город пешком или по какой-то странной традиции гуляли по кладбищам[132]. Исследователь А. Н. Дружинин упоминал: чтобы девушки совсем не одурели от праздности, содержатели заведений могли сводить их даже в кинематограф, тем самым показывая свою мнимую заботу о них. Эта же забота демонстрировалась в мелких безделушках: колечках, часиках и тому подобном[133], на что можно было легко польститься и не жаловаться на остальной несправедливый внутренний быт.

В «аристократических» публичных домах вечер начинался с парикмахера, который причёсывал и напомаживал женщин. Чем статуснее дом терпимости, тем дороже платья и россыпи украшений на молоденьких девушках. Когда гость платил большие деньги за свой визит, то всё, включая «товар», интерьеры, услуги, обходительность со стороны персонала, должно было оправдывать стоимость. Мужчин в общем зале встречали не Авдотьи, Матрёны или Аглаи, а Фанни, Матильды и Клеопатры. Проститутки часто придумывали себе псевдонимы. Что интересно, иностранки, работавшие в России как в заведениях, так и на себя, наоборот, брали русские имена, отчего вкупе со своим акцентом выглядели ещё загадочнее и экзотичнее. Тереза Грюнвальд, публичная женщина и любовница литературного критика Добролюбова, сначала представлялась Машенькой. Жившая вместе с ней Александра Васильевна была тоже с немецким говором, что давало почву для предположений – она немка, и настоящее имя у неё должно быть другим[134]. Так для клиентов создавался образ их спутницы на вечер – фальшивый, как и всё в домах терпимости: незнакомка, сиюминутная любовь, разврат, спрятанный за роскошью, и ложное ощущение защищённости от венерических болезней.

На катке:

– Интересно бы узнать: есть ли у этого господина состояние, или нет?.. Если нет, то в таком случае и падать не стоит…

Журнал «Шут». 1892 год, № 7

Если в борделях средней руки акт любви стоил 1–3 рубля, а ночь – 2–7 рублей[135], то в фешенебельных цены доходили до 15–25 рублей без учёта напитков и угощений, которые активно предлагались в общем зале. Сколько же доставалось с этих денег проститутке? На момент начала XX века правилами врачебно-полицейского комитета было установлено, что «содержательница не имеет права требовать от женщины, находящейся у неё в доме, платежа более ½ получаемого сею последнею дохода»[136]. Это уже улучшенные условия, ситуация в середине XIX века была куда хуже – по положению 1861 года публичная женщина отдавала ¾ от своего заработка[137].

Причитающуюся проституткам половину платы было необходимо записывать в расчётную книжку и сдавать её на хранение в Государственную сберегательную кассу, откуда те могли получить свои сбережения лишь с разрешения члена-распорядителя. Хозяйкам домов терпимости запрещалось удерживать их средства и продавать им какие бы то ни было предметы[138], чтобы не наживаться на них. На практике картина была следующей:

«Содержательница заведения самым бессовестным образом эксплуатирует проституток. В некоторых заведениях каждая проститутка платит по 30 руб. серебром в месяц за стол, и за эту громадную сумму её кормят щами да кашей; впрочем, в лучших домах терпимости пища проституток довольно порядочная. Содержательница заведения сама покупает проституткам и платье, и бельё, и обувь, и это доставляет ей едва ли не самый значительный доход, так как за платье в 20 рублей она берёт 50–60 рублей серебром, за рубашку в два целковых лупит, как говорится, красненькую. У проститутки нет своих денег, кроме тех, которые дарят ей посетители, но сумма этих подарков никогда не бывает значительна»[139].

Кроме того, заработок публичных домов, и их жительниц в частности, зависел ещё и от сезона. Комитет требовал от них приостанавливать деятельность в период важных православных праздников – накануне двунадесятых праздников[140]и дня Усекновения Главы Иоанна Предтечи, а также в Страстную неделю Великого поста