Карьерный спуск на дно. Проституция в царской России - Анастасия Вячеславовна Мащенко

заработать на приданое там, откуда вряд ли дурная слава об их роде деятельности дойдёт до родины, а потом вернуться домой. Через 2–3 года они могли увезти от 500 до 2000 рублей[146]. Картина резко изменилась, когда в 1861 году отменили крепостное право, крестьянское население получило свободу передвижения и стало мигрировать из провинций в крупные города. Теперь большинство среди проституток были русские православного вероисповедания. Религия тоже накладывала свой отпечаток на психологическое состояние девушек.

В отдельном кабинете:

– Как же это вы ухаживаете за мной, ведь у вас есть своя жена?

– Что же мне делать, если встречаются женщины, которые красивее её?..

Журнал «Будильник». 1908 год, № 9

Они молились, исповедовались, но помимо духовной поддержки при них оставалось бесконечное осознание своей греховности. Не зря Александр Куприн в своём художественном произведении «Яма» вскользь упомянул, как проститутки и с религиозной точки зрения внутренне ощущали себя изгоями:

«Сегодня Троица. По давнему обычаю, горничные заведения ранним утром, пока их барышни ещё спят, купили на базаре целый воз осоки и разбросали её длинную, хрустящую под ногами, толстую траву повсюду: в коридорах, в кабинете, в зале. Они же зажгли лампады перед всеми образами. Девицы по традиции не смеют этого делать своими осквернёнными за ночь руками»[147].

Угнетённое материальное, физическое и психологическое состояние проституток практически не давало им шансов на нормальную жизнь. Редкая женщина, крепкая духом, самостоятельно выбиралась из этой «ямы» и возвращалась к честному труду. Каждая, скорее, в глубине души надеялась, что какой-нибудь благородный господин женится на ней и заберёт из дома терпимости. Не будем исключать единичные случаи, но стоит сказать, что эти надежды практически никогда не оправдывались. По статистике в Москве и Санкт-Петербурге, браков с проститутками по отношению к их общему числу в 1850–1860-х годах было менее 1 %[148]. Эта цифра оставалась относительно стабильной и в дальнейшем. Замужество тоже не всегда обещало благополучное будущее: «благородными господами», как правило, оказывались трактирщики и мастеровые, которым была нужна не женщина, а лишние бесплатные руки, бедные мещане, самоутверждавшиеся за счёт жены и попрекавшие её в ошибках прошлого, сутенёры и другие граждане подобного толка. Студенты, окрылённые юношеским максимализмом, предлагали девушкам вместе бежать из непотребных заведений, а потом не знали, что с ними делать, ведь жениться они не собирались. И так спасение оказывалось губительным. У барышень не было образования и достойной профессии, а единственный способ заработка, который им был знаком, – проституция. В итоге не оставалось ничего другого, кроме как вернуться к порочному ремеслу, но в дорогом публичном доме после побега их уже не ждали, и они спускались на разряд ниже.

Также редки случаи, когда хозяйкой борделя становилась бывшая проститутка. Для этого нужен был какой-никакой стартовый капитал и свобода действий[149]. Большинство содержательниц – бывшие содержанки, накопившие деньги за свою молодость; представительницы непривилегированных сословий, сумевшие заработать; в единичных случаях – дворянки. К примеру, историк Светлана Малышева описала портрет среднестатистической владелицы публичного дома в Казани в 1882 году: 36-летняя русская женщина, бывшая или побывавшая замужем, мещанка, крестьянка или жена отставного военного[150]. Случалось, что во главе заведения будто стояла проститутка, но чаще всего она была ширмой для прикрытия тех, кто не хотел выдавать себя в качестве хозяев непотребных домов[151]. Лучшее, что сулил девушкам развратный бизнес, – это место экономки в доме терпимости с правом, помимо жалования, зарабатывать ещё и на продаже папирос, сигар, фруктов, а также на мелких поручениях от посетителей.

Те, кому удавалось счастливым образом выкупить себя, за неимением других навыков продолжали дело в качестве сводней. У них было достаточно связей и понимания, кому и как продавать своё и чужое тело. Но для этого нужно было обладать большим хладнокровием, чтобы, самой постигнув горькую участь проститутки, обрекать кого-то ещё на такую же тяжёлую судьбу.

«Проститутка – человек, выброшенный обществом за борт. Все нити, связывающие её с семьёй, со знакомыми, с прошлым, – порваны. Её новая профессия – это гражданская смерть… В море жизни она совершенно одинока, законом она обособлена от окружающих. И вдруг она находит новое общество, новую жизнь, новые интересы. Всё это даёт ей хулиганство. <…> Тут сообща бражничают, пируют, танцуют, играют в карты и грабят „гостей“. Это новый мир, который широко открывает свои объятия проститутке и затем охватывает её железным кольцом. Того другого мира, из которого проститутка выброшена и из которого сюда пришла, она теперь не признаёт. С тем миром её искусственно связывают только полицейские меры и необходимость искать заработка среди случайных „гостей“»[152].

Жизнь бланковой проститутки

Конкуренцию публичным домам составляли поднадзорные проститутки-одиночки. Они также были зарегистрированы во врачебно-полицейском комитете, но работали на себя. У них на руках оставались документы на жительство, при этом выдавалась специальная бланка[153], по которой их обязывали приходить в амбулатории на медицинские осмотры[154]. Отсюда одно из их прозвищ – «бланковые». Одиночки считали себя людьми свободными, ведь они не были прописаны в доме терпимости, могли беспрепятственно сменить место своего проживания, уведомив полицию, и сами решали, кого из гостей принимать, а кого нет. Жительницы борделей на такую свободу смотрели с долей зависти, отчего росла взаимная неприязнь:

«… говорилось много злого и обидного по поводу женщин закрытых домов, которых называли „казёнными шкурами“, „казёнными“, „благородными девицами“. <…> жилицы публичных домов тоже с величайшим презрением относятся к уличным проституткам, обзывая их „босявками“ и „венеричками“»[155].

В свою очередь, и у бланковых были мотивы пренебрежительно относиться к конкуренткам. Пока у одних был кров, обед, платье и клиент, забота о которых ложилась на содержательницу публичного дома, другим приходилось самостоятельно выискивать способы заработка:

«Необеспеченность завтрашнего дня, постоянная забота о насущных потребностях лишает существование „бланковых“ того сонного равновесия, которое замечается у обитательницы домов терпимости. Последние отбывают свою службу только ночью. Бланковой приходится идти на промысел и ночью, и днём. Если она ночью ничего не заработала, надо слоняться днём по наиболее людным улицам, в известные часы ловить возвращающихся со службы мужчин, утром подкарауливать пьяненьких в глухих переулках. А бывает, что неумелая и неудачливая бланковая ничего не заработает и в продолжение целых суток. Не до сна уже тут, и надо упорно ходить и искать…»[156]

В 1909 году доктор Б. Бентовин в своей работе «Торгующие телом. Очерки современной