В чужом пиру - Виктория Волгина

– Вы не умеете готовить, – сказала Жанна.

На раздаточном столе стояли весы, и няни должны были перед каждым кормлением детей взвешивать еду, чтобы, не дай Бог, дети недополучили нужного количества граммов и калорий. Но Жанна боялась напрасно. Лера впервые видела трёхлетних детей, съедавших столько мяса, и вообще столько съедавших. Девочка могла съесть на ужин семь огромных домашних пельменей, да ещё отнять у мамы пирог с мясом. Окрестные няни хохотали, когда слышали, что Лера с Ларисой всю пищу взвешивают на весах. Кажется, такое было только в этом доме. Оба холодильника были забиты продуктами, но обслуга часто не знала, что можно там брать, а что – нет. Поэтому происходили недоразумения. Как-то Лера не знала, что ей съесть на обед, и взяла в холодильнике мясо. Как оказалось, она взяла не то мясо.

– Почему вы не открыли другой холодильник и не взяли там что-то себе? – возмущалась Жанна.

А Лера не могла ей объяснить – до Жанны просто не доходило – что она никогда даже не открывала другой холодильник и не имела представления, что там лежит. Она не была любопытной, да и мучительно стеснялась брать что-то не своё. Жанне эти «интеллигентские» штучки были непонятны. Так Лера и осталась в её глазах странной особой, которая, впрочем, много дала её ребёнку в плане общего развития. Именно это она напишет потом в рекомендательном письме.

Съестное изобилие надо было как-то реализовывать, поэтому частенько приглашались гости. Вечером Жанна кого-то зазывает:

– У нас такая закусь – пальчики оближешь! А водочка – у-у-у… – заманивает она, прищёлкивая языком и закатывая глаза. Под утро гости и хозяева, напировавшись, ложатся спать. Днём встают, опухшие и отекшие, пить пиво.

– Ох, – стонет Жанна, – на кого я похожа…

Друзья-гости были специфические. Была подруга Жанны, которая украла в доме большую сумму денег, свалила на Ларису и потом долго угрожала «разобраться» с ними за клевету.

В этом доме не ходили к гадалкам, зато свято верили филиппинским хилерам. Время от времени всем взрослым составом семейства ездили лечить оптом все болезни.

Приближался день рождения Жанны. Лера с Колей долго трудились над подарком. Лера ещё и по ночам над ним работала, в результате получился красивый букет. Но оказалось, что здесь было принято дарить дорогие нерукотворные подарки. Малоопытная Лера с этим столкнулась впервые. Если бы они жили в городе, она бы от себя купила Жанне букет живых цветов и посчитала бы это вполне достаточным знаком внимания.

– Как мы можем делать дорогие подарки людям, с которыми у нас несопоставимые доходы? – говорила она Ларисе.

Но здесь думали по-другому. У Жанны был недоуменный взгляд, когда они с Колей вручали ей свой рукотворный подарок. Ларису попросту ограбила Ангелина, дав задание купить вазу, понравившуюся матери. Лариса впала в транс от цены вазы. Лера, в свою очередь, впала в транс от таких нравов. Она до сих пор думает, что именно прокол с подарком послужил одной из причин их расставания, а не желание обучать Колю английскому языку.

Имелась, правда, ещё причина, о которой Лера никогда никому не говорила. Причина была неявная, но очень важная. Всеобщий кормилец дедушка в начале Лериной работы стал уделять ей внимание и вести с ней разговоры. Бабушка поджала губы и перестала Леру замечать, даже не здоровалась. Так она ставила людей на место. Завзятый бабник, дедушка до старости имел молодых любовниц. Бабушка беспокоилась не зря. Расставаться с дедушкиными деньгами она не хотела и всю жизнь терпела его пренебрежение. Лера была немолода и разговаривала она с дедушкой из вежливости, но это для бабушки ничего не значило. И она, имея большое влияние на во всём зависящую от неё Жанну, стала точить её как ряса железо, постепенно настраивая против Леры, искать и находить у няни недостатки. Лера уже и так старалась с их приездом куда-нибудь прятаться, но бабушка не могла простить ей дедушкиного интереса. Поэтому расстались с Лерой подло. Намеренно подло. Две недели Жанна тайно готовила Колю в английский садик, возила на анализы, а Лере было об этом сказано только в день увольнения. Без предварительного предупреждения, без видимых предпосылок, чтобы убить наповал. От такого предательства Лера, действительно, еле оправилась. Зато бабушка, специально приехав вечером, смеялась и веселилась.

Лера помнит, как Коля, раздетый, выбежал во двор на снег провожать её мартовским утром. Он никак не хотел идти в дом и всё держал Леру за руку. После её отъезда он сразу заболел, чего при Лере ни разу не случалось. О нём не подумал никто… Жанна дала Лере отступные деньги, хорошее рекомендательное письмо и:

– Простите меня, ради бога.

«Бог и вас пусть простит», – подумала Лера.

Спасительное подсознание постаралось отключить Леру от картинок прощания, оставив в памяти одну, пронзительно-красивую, последнего вечера: мартовское высокое, прозрачное, сине-лазурное небо, тёмная стрела гигантской ели, устремлённая в него, и у её вершины, справа и чуть ниже, – одинокая яркая звезда…

Под марш Мендельсона

После «изгнания из Рублёвского рая» Лера два месяца сидела без работы, живя у Ольги.

Ольге, как старой знакомой Леры, неудобно было брать с неё деньги. Поэтому Лера почти месяц подполья дарила какие-нибудь вещи, в основном посуду. Но потом сказала:

– Баста, бери деньги и всё!

Лера ведь уже прекрасно знала финансовое положение «жопомоек» и их подработки нелегалами. Бабка тогда была ещё лежачая – перелом шейки бедра, но с прекрасным девяностолетним слухом и зрением. Ольга в течение месяца скрывала Леру от неё. Закрыв дверь в бабкину комнату, она впускала и выпускала Леру, говоря бабке, что она выносит мусор (дверь-то хлопала), выходит к соседям и т. д. Но потом решительная Ольга вышла на разговор с бабкиным сыном и сказала, что ей необходимо общение, иначе она сойдёт с ума в четырёх стенах. Поэтому на выходные дни будет приходить двоюродная сестра. Сын, который платил Ольге мало, не давал ей выходные дни и часы, согласился. И Лера легально прожила три года своих выходных, с небольшими перерывами, с Ольгой и бабкой, до самой бабкиной смерти.

Бабка Евдокия (царство ей небесное), из раскулаченных тамбовских крестьян, была страшно вредной, жадной и деспотичной. И на редкость живучей. Она быстро поднялась и стала буквально бегать на ходунках по всей квартире, засовывать свой нос во все углы и щели. Она сразу смикитила, что Лера никакая не сестра, и всячески старалась ущемить её: не мойся в ванной – продавишь, не готовь на плите – разоришь, не говори по телефону, не лей воду, не гладь и т. д. Ольга в обиду Леру не давала и давила бабку матом, тем самым затыкая вредный старушечий рот. Бабка всю жизнь всеми командовала – от мужей и любовников до детей и внуков. Первое время между ней и Ольгой шла борьба не на жизнь, а на смерть – кто кого подомнёт. Победила молодость. Этому несказанно удивились и обрадовались многочисленные родственники бабки. Когда Ольга уезжала, они, устав от Евдокииных капризов, пугали её:

– Вот погоди, скоро Ольга приедет!..

На поминках одна из снох сказала:

– Конечно, мама была нелёгкой, но нашёлся человек, который свернул её в бараний рог!

Ольга, хотя и забивала бабку матом, ухаживала за ней отменно. Сама чистюля, она не выносила беспорядка и грязи вокруг. Вставала рано. Готовила бабке завтрак, а заодно и обед, стирала, мыла полы, мыла и кормила пробудившуюся Евдокию. Бабка у неё сидела, как наливное яблочко: румяная, чистая, и всё вокруг неё было чисто. Лера ни разу не ощутила специфического запаха больного человека. Да, свой хлеб Ольга отрабатывала честно. Она вообще отличалась патологической честностью.

Приходит Лера однажды и видит Ольгу красной, с вытаращенными глазами. «Представляешь, Евдокия заснула после завтрака, а я стала вытряхивать грязный пододеяльник. И как оттуда посыпались деньги! Я стала считать, но вижу – много. Я быстрей звонить Лене, снохе, – приезжай, Лена, скорее, я у Евдокии деньги нашла!» «Ну и где же эти деньги?» – спросила Лера. «Так Лена увезла, сто тысяч оказалось!» Рыжая Лилька назвала после этого Ольгу дурой, а сноха с сыном вскоре поменяли старую машину на новую.

Лера знала примерную канву её жизни и понимала, что работа «жопомойкой» для неё – падение с большой высоты. Именно так сказал Ольге бесцеремонный знакомый, побывав у неё:

– Как низко вы пали.

На что находчивая Ольга ответила:

– Жизнь заставит и сопливого целовать.

Лера помнит юную Ольгу милой и скромной тайной красавицей. Тайной, потому что она не знала тогда о своей красоте, забитая обстановкой, в которой росла. Да и красота её не приобрела ещё тогда законченности, будущей чёткости, в ней всё как бы просилось в завтрашний день. Она была тёмной шатенкой со светлыми глазами.

Не одарённая способностями и большим умом, но имея малый, практический, Ольга обладала семейной чертой – характером. Красота в сочетании с характером вознесли её на должностные высоты в родном городишке. Не имея образования, работала судебным исполнителем, заведовала отделом кадров на фабрике, затем общим отделом в местной администрации, затем – районным загсом. Пятнадцать лет, вплоть до пенсии, пробыла она на этой должности, и все пятнадцать лет блистала под марш Мендельсона на торжественных регистрациях, сама краше всех невест. В пятьдесят была настолько хороша, что имела тридцатипятилетнего любовника. Правда, эти годы она пребывала блондинкой. Те, кто не знал её в молодости, считали этот окрас натуральным – белая кожа и светлые глаза способствовали тому. Мужья подруг, толпившиеся вокруг неё, отвечали ревнивым жёнам: