Еврейский Белосток и его диаспора - Ребекка Кобрин

как «Бнос Цион» («Дочери Сиона») – для молодых женщин, «Поалей Цион» («Работники Сиона») – для евреев-рабочих. Все они стремились изменить еврейскую экономику посредством сионизма[212]. Каждое из этих ответвлений «Хиббат Цион» проводило многочисленные вечерние лекции, занятия и общественные мероприятия. Лев Копплесон, родившийся в Белостоке в 1900 году, вспоминал, что его отец редко бывал дома, так как почти ежедневно по вечерам посещал собрания. Соня Мазны, напротив, вспоминала, что ее родители часто жаловались, что почти не видят ее, так как она, став активной участницей «Бнос Цион», проводит много времени по вечерам, планируя и посещая мероприятия[213]. Члены этих групп, которые все чаще занимали революционные позиции, шли на большой риск: например, Хася Фейнсод, родившаяся в Белостоке в 1889 году, в будущем мать видного израильского лидера Игаэля Ядина, была трижды арестована за посещение собраний «Бнос Цион» (ее задерживали на четыре дня), а когда полиция обнаружила, что она является членом «Поалей Цион» и что у нее есть марки Еврейского национального фонда (Керен Каемет), она была помещена в тюрьму на три недели. Пуа Раковская очень подробно описывает аресты своих братьев и сестер за их участие в сионистских «революционных» организациях, а также за агитацию за еврейскую национальную автономию (этого царские власти боялись лишь немногим меньше, чем социалистической революции)[214].

Изобретательная организационная практика сионизма сопровождалась созданием революционной идеологии всееврейского единства. Могилевер не только выступал за переселение евреев в Палестину, но и утверждал, что связь евреев с Сионом является ключом к сохранению еврейского единства перед лицом вызовов современной жизни. Выступая против религиозных расколов и классовых разделений, которые, по его мнению, раздирают еврейское общество в России, Могилевер подчеркивал, что сионизм учит всех евреев, что они должны терпеть невзгоды и поддерживать друг друга. Он говорил, что одно из величайших «зол, [которое он видел] среди благочестивых в [России] – это то, как они… презирают и преследуют [тех], кто не соблюдает Тору», игнорируя принцип, согласно которому «весь Израиль несет ответственность друг за друга [кол исраэль аревим зе лазех!»[215]. Хотя большинство евреев в Белостоке так и не стали членами «Хиббат Цион», проповедь Могилевера о еврейском единстве вдохновила многих жителей Белостока, города, где бедные рабочие-мигранты выступали против еврейских фабрикантов и жили бок о бок с различными этническими группами, переживавшими период становления национализмов. Идеи Могилевера о толерантности и еврейском единстве фактически стали его главным наследием после того, как евреи эмигрировали за границу. Когда члены Bialystoker Unterstitzungs Verein somach noflim (Белостокского общества взаимопомощи) в Нью-Йорке основали свою организацию в 1886 году, они подчеркивали, что их вдохновляло учение Могилевера, которое не обязывало их строить новое Еврейское государство, но поддерживало их «сильный белостокский местный патриотизм, [который] внушал [им], что каждый может жить в своей частной жизни так, как ему заблагорассудится – быть радикальным или религиозным евреем… [пока остается] стопроцентным белостокским соотечественником [земляком]»[216].

Представления Могилевера о еврейском единстве и интеграции в национальном масштабе вдохновило многих, но было отвергнуто культурными и образованными евреями Белостока, которые видели в языковой ассимиляции верный путь к успеху в своем новом доме. Как отмечают исследователи современной миграции, язык является основным первоначальным барьером на пути адаптации, с которым сталкиваются многие общины мигрантов после их поселения на новых местах[217]. Для еврейских мигрантов в многоязычной Российской империи вопрос языка и его связи с интеграцией был достаточно сложным. Более века российские еврейские мыслители обсуждали вопрос языковой ассимиляции в поисках наилучшей стратегии достижения еврейской эмансипации. Должны ли евреи отказаться от использования идиш? Должны ли евреи перейти на местный разговорный язык, которым в Белостоке был польский? Или евреи должны научиться говорить по-русски как подданные Российской империи?

Один из уроженцев еврейского Белостока, Людвиг Заменгоф, попытался решить эту языковую проблему и шире – вопрос еврейской ассимиляции, создав новый язык – эсперанто. Это был не просто новаторский язык, но и оригинальный путь к ассимиляции в многоэтничном мире. Заменгоф надеялся, что эсперанто, язык, содержащий девятьсот корневых слов и всего шестнадцать грамматических правил, создаст единство в его родном городе Белостоке, устранив межэтническое непонимание[218]. По сути, основанное Заменгофом движение эсперантистов предлагало план облегчения евреям ассимиляции за счет внедрения в среду обитателей Восточной Европы нового языка и последующих вынужденных трудностей изучения, которые уравняют все народы.

Заменгоф родился в 1859 году в Белостоке и был старшим ребенком в семье школьного учителя географии и иностранных языков. Несмотря на то что Заменгоф получил образование в русской школе, в повседневном общении он преимущественно говорил на польском. В своих произведениях он вспоминал детские впечатления от улиц Белостока, где он наблюдал, как евреи, русские, поляки, украинцы и литовцы насмехаются друг над другом[219]. Это глубоко удручало его, поскольку он видел себя и других детей разных этнических групп связанными тесными узами с Белостоком: все были, по его словам, «естественными сыновьями одной земли и одного города»[220]. Этот детские переживания убедили Заменгофа в том, что этническая ненависть возникает из-за непонимания, коренящегося в отсутствии единого общего для всех языка[221]. Поэтому он решил создать международный язык, который объединял в себе фрагменты шестнадцати различных языков и позволял людям общаться не так, как «французы с англичанами или русские с поляками… но как люди с людьми»[222].

Прежде чем посвятить себя распространению эсперанто, Заменгоф был активным членом протосионистского движения, что ясно показывает: конкурирующие движения часто пересекались в жизненном опыте отдельных людей. В 1883 году, через два года после переезда в Варшаву для изучения медицины, личный опыт Заменгофа в Белостоке вдохновил его на создание местного отделения «Хиббат Цион». В те годы он рассматривал Хиббат Цион как практический ответ на тяжелое положение масс еврейских беженцев и усердно трудился над созданием эсперанто, название которого буквально означало «надежда» – по мнению Заменгофа, внедрение эсперанто могло стать истинным решением еврейской проблемы. Получив в 1885 году диплом врача, Заменгоф переехал в район Вейсеяй в Литве, примерно в ста милях от Белостока, где приступил к медицинской практике. Его опыт жизни в этом регионе, населенном евреями, литовцами, украинцами и русскими, как ему показалось, подтвердил уроки детства. Поэтому в 1887 году он покинул «Хиббат Цион», посвятив себя медицинской карьере, а также развитию и распространению своего международного языка[223].

Первым важным шагом, сделанным Заменгофом для развития эсперанто, стала публикация в 1887 году его книги Linguo Interna-cia («Международный язык»). В этом учебнике нового языка он изложил не только правила спряжения,