Еврейский Белосток и его диаспора - Ребекка Кобрин

основанная в Вильнюсе в 1897 году, привлек много последователей. Связывая насущные экономические проблемы простых еврейских рабочих с политической структурой, лидеры «Бунда» стремились убедить еврейских рабочих Белостока в политической природе их экономической борьбы, утверждая, что только ликвидация царского правительства позволит отстаивать свои интересы на законных основаниях и в полной мере. На практике «Бунд» помогал еврейским рабочим-мигрантам добиваться увеличения заработной платы, организовывая забастовки, однако руководство партии подчеркивало, что такие методы дают лишь временные решения. В конечном счете, по их мнению, необходимо было свергнуть царя, посадив на трон нового человека[181]. Вдохновляемые представителями «Бунда», их действиями и риторикой, мирные рабочие протесты в Белостоке 1880-х и начала 1890-х годов сменились бурными жестокими акциями, а рабочие постепенно прониклись революционным пылом[182].

«Бунд» имел в Белостоке колоссальный успех: сотни еврейских рабочих присоединились к партии и перенаправили свой гнев с непосредственных начальников и владельцев предприятий на политическую структуру в широком смысле. Этот успех отчасти был основан на том, что лидеры «Бунда» в Белостоке никогда не забывали о том, что еврейские мигранты, хотя и вырвались физически из привычных социальных систем, не отказывались от глубоко укоренившихся религиозных и культурных моделей своей прежней жизни в маленьком городке[183]. Повседневная жизнь евреев из таких городков все еще вращалась вокруг синагоги и циклов еврейского календаря. Лишь немногие мигранты быстро отказывались от традиционной приверженности еврейскому закону, который запрещал бунт против нееврейских властей, в частности против царя. Плакат 1903 года, выпущенный бейс дином Белостока (еврейским религиозным судом), отражает это религиозное мышление:

С большой скорбью отмечаем, что в последнее время некоторые люди с малым пониманием и знаниями прислушались к советам некоторых агитаторов, которые уводят их от путей Торы и праведности, призывая разрушить справедливый порядок государственной полиции… Нам, детям Авраама, Исаака и Иакова, было заповедано поступать правильно и принять владычество ига земель, в которых мы живем, сердцами и душами праведных людей… Поэтому мы, народ израильский, должны любить царя и исполнять всякий закон, который он издает… Любой разумный человек может признать доброту царя, который поступает по-доброму и справедливо с народом своей страны… Братья наши, дети Израиля, обратите внимание на наши слова, которые являются истиной и не соответствуют тому, что говорят эти агитаторы… и пусть все мы верно служим нашему царю, праведнику, которого хранит Бог, и пусть он преуспевает во все свои дни, и пусть Иудея и Израиль живут исключительно в мире[184].

В ответ на столь глубоко укоренившиеся убеждения редакторы бундовской газеты Der bialistoker arbeter («Белостокский рабочий») и авторы партийных прокламаций, пытаясь вдохновить на революцию, часто прибегали к религиозной терминологии. Такая риторика позволяла евреям чувствовать, что они остаются в рамках еврейского закона, несмотря на то что напрямую бросают вызов власти царя. Прокламация «Бунда» 1898 года содержала слова «великого мудрого еврейского ученого, рабби Гиллеля», призывающего каждого еврейского рабочего задуматься: «Если не я за себя, то кто за меня? А если я только за себя, кто я?»[185]Надеясь, что слова почтенного раввина убедят еврейских рабочих признать, что их протест укоренен в еврейском законе, лидеры бундовцев в Белостоке полагали, что это спровоцирует белостокцев на немедленные действия, так что прокламация завершалась знаменитым окончанием фразы Гиллеля, призывом к действию: «Если не сейчас, то когда?» Изречения древних раввинов также использовались, чтобы подчеркнуть неудачи Российского государства и обосновать необходимость еврейского восстания: в 1899 году, после того как несколько ткачей были арестованы и приговорены к ссылке в Сибирь за планирование забастовок, чтобы пробудить чувство морального возмущения у религиозных читателей и мобилизовать их на принятие социалистической платформы, редакторы Der bialistoker arbeter высмеяли практику, принятую у царских чиновников, обратившись к религиозным терминам дриша (следствие) и хакира (расследование), используемым исключительно в еврейских судах[186].

Помимо активизации еврейских рабочих с помощью раввинистической риторики, чтобы показать совместимость различных точек зрения, лидеры «Бунда» также прибегали к созданию в своих публикациях образов фиктивных религиозных персонажей (которые, естественно, приходят к признанию социализма). История «Хаима дер Вебера» (Хаима Ткача), впервые появившаяся в Der bialistoker arbeter в 1899 году, описывает обращение благочестивого талмудиста и ткача Хаима в профсоюзного организатора. Голосом Хаима автор статьи убедительно доказывал, что верность «Бунду» не представляет никаких богословских проблем. Построив прямую параллель между изучением Хаимом хейлик (священных) текстов и его хейлик (святым) и эрлех (добродетельным) стремлением помочь бедным трудящимся евреям, автор делал прямой вывод: вступление в «Бунд» не требовало отказа от благочестия и преданности изучению еврейских текстов – он, скорее, советовал перенести преданность истинной вере из чтения текстов в действия[187].

Авторы Der bialistoker arbeter также помогали еврейским рабочим-мигрантам решать широкий спектр социальных проблем, от изменения гендерных ролей до дилемм интеграции. Репортаж Der bialistoker arbeter о попытке забастовки помощниц ткачей (шпуляркес) в 1902 году показал, что, хотя еврейские женщины были заняты почти на всех этапах текстильного производства на немеханизированных фабриках, их присутствие в мастерских глубоко беспокоило еврейских мужчин. Когда женщины объединились, чтобы протестовать против требования владельцев фабрик убирать под ткацкими станками без дополнительной оплаты, рабочие-мужчины отказались поддержать их акцию[188]. Мужчины, скорее, поощряли владельцев фабрик нанимать женщин-неевреек в качестве штрейкбрехеров. Рабочие-мужчины были возмущены напористостью женщин-единоверцев, как заявил один ткач в этой статье Der bialistoker arbeter:

Что они имеют в виду, когда говорят, что больше не будут убирать под ткацкими станками? Они считают, что эта работа им не подходит? Кем они себя возомнили? Польскими графинями?[189]

Сравнивая еврейских женщин-рабочих с изнеженными и праздными польскими графинями, ткачи стремились не только принизить требование женщин об оплате дополнительного труда, но одновременно продвинуть идею о том, что еврейские рабочие – такая же часть белостокского пейзажа, как и польское дворянство, основавшее город много веков назад. Авторы газеты подробно обсуждали эту дилемму еврейских женщин-рабочих, а также насмешливое отношение ткача к их усилиям, но все они неявно принимали в своих статьях схожее видение еврейских рабочих как неотъемлемой части белостокского пейзажа[190]. В каждом выпуске Der bialistoker arbeter за 1899–1903 годы городские руководители «Бунда» обращались к своим читателям не просто как к рабочим, но именно как к белостокцам и рабочим[191]. В том же номере, где ткач критиковал шпуляркес, редакция опубликовала статьи, призывающие рабочих бороться с «войной, беспорядками… в нашем городе»[192], призывая членов «Бунда» «усилить охрану» против грозящего Белостоку нападения[193]. Прокламации, изданные «Бундом», в равной степени заостряли внимание на глубоких связях